Идея восстановления польской государственности традиционно находила сочувствие у части русского образованного общества.
При этом было одно важное обстоятельство, которое и предопределило русско-польскую вендетту, продолжавшуюся со времён трёх разделов Польши в конце XVIII века и до катастрофы 1917 года, — в состав подлежащей восстановлению Речи Посполитой польские интеллектуалы (в том числе повстанцы 1863 года) включали территорию Белоруссии и Малороссии. Причём для поляков принадлежность данных земель Польше была так же очевидна, как то, что Висла впадает в Балтийское море.
За столетия пребывания Западной Руси в составе польско-литовского государства высшие слои общества подверглись тотальной полонизации, а западнорусская культура была низведена на уровень «попа и холопа».
Многие знаковые деятели польской культуры и истории XVIII—XIX веков (Тадеуш Костюшко, Адам Мицкевич, Михаил Огинский и другие) были связаны с территорией Белоруссии, что порождало в польском сознании восприятие этих земель как «своих».
Разделы Речи Посполитой 1772, 1793, 1795 годов означали лишь механическое возвращение Западной Руси в лоно русской государственности: польская шляхта приобрела в Российской империи статус дворянства, сохранив тем самым социально-экономическое господство над белорусскими крестьянами и оставшись главным культуртрегером западнорусского края.
Вот что писал польский революционер С.И. Сераковский о ситуации в Белоруссии в первой половине XIX века:
«Что такое Западный край? Высший и средний класс в нём составляют поляки, или, говоря точнее, литовцы и русские, которые добровольно приняли польский язык, польские стремления — одним словом, польскую цивилизацию. Всё, что думает об общественных делах, всё, что читает и пишет в Западном крае, — всё это целиком польское».
В этой связи неудивительно, что российская бюрократия того времени воспринимала Северо-Западный край империи как часть польской этнической территории.
Следуя принципу сословной солидарности, правящие круги империи в первой половине XIX столетия стремились заручиться лояльностью польской шляхты, проживавшей в белорусских губерниях, и не предпринимали попыток опереться на низы общества (крестьянство, мещанство, православное духовенство), сохранившие русскую культуру и самосознание.
Недальновидность проводимой властями политики стала очевидна в ходе восстания 1863 года, которое, начавшись в Варшаве, с течением времени перекинулось на территорию Белоруссии.
Оказалось, что польская шляхта, с которой российское правительство не одно десятилетие пыталось договориться по-хорошему, так и не оставила своих мечтаний о возрождении Польши «от можа до можа». В то же время польский мятеж наглядно показал, что русское население Западного края (белорусы и малорусы) не желает включения своих земель в состав польского государства и готово с оружием в руках отстаивать целостность Российской империи.
На имя Александра II со всех концов Белоруссии приходили письма, в которых белорусы заверяли государя императора в своих верноподданнических чувствах и стремлении защищать свой край от польских инсургентов.
«Августейший монарх! — писали представители Витебского городского общества. — Необузданные свои притязания, попирающие всякую правду, поляки простерли посягательством своим и на белорусский край, исконное достояние России. И здесь, к прискорбию нашему, нашлась горсть дерзких, возмечтавших заявить Польшу в Белоруссии и смутить общественное спокойствие; но они горько ошиблись. Народ доказал, что он истинно русский.
Да сохранит нас Всевышний от беспорядка и бедствий войны! Но если Провидением суждено нам испытать их, верь, Государь, что мы никому не уступим в благоговейной преданности и любви к тебе, Царь, и к славной Твоим благодушным царствованием России и не остановимся ни перед какими жертвами для охранения чести и целостности твоей империи, дорогого нашего Отечества».
В белорусских губерниях из числа местных крестьян были сформированы сельские вооружённые караулы, которые задерживали мятежников и передавали их в руки законных властей. Караулы оказали существенную помощь правительственным войскам в подавлении мятежа, и сотни белорусских крестьян были удостоены высоких государственных наград.
Полковник А.Д. Соколов в рапорте князю В.А. Долгорукову о положении в Могилёвской губернии писал:
«Многие помещики-поляки Могилёвской губ. участвуют в мятеже против правительства, и многие из них хотя не участвуют явно, но сочувствуют восстанию, крестьяне же, напротив, где только можно, выказывают свою преданность Государю Императору и, сколько от них зависит, способствуют к подавлению мятежа;
в одно могилёвское уездное управление ими доставлено до 80 чел. разного звания людей, пойманных в лесах и на дорогах, из числа которых хотя и не все, но многие находились в шайках мятежников и впоследствии отстали или отделились, крестьянами также представлено более 30 чел. помещиков, которые, как они утверждают, доставляли продовольствие шайкам или внушали крестьянам не повиноваться русскому правительству и признать над собой владычество Польши и по другим обстоятельствам навлекли на себя их подозрение».
Реакция белорусов на польский мятеж заставила петербургских и московских интеллектуалов по-новому взглянуть на Северо-Западный край.
«Мы виноваты перед вами; простите нас! — писала издаваемая И.С. Аксаковым московская газета "День". — Мы, русское общество, как будто забыли о существовании Белоруссии; мы долгое время не знали о той глухой, неизвестной борьбе, которую вели белорусы за свою народность и веру со своими могущественными, сильными, хитрыми и богатыми, со всех сторон окружающими их врагами — польщизной и латинством».
Польское восстание внесло существенные коррективы в политику правительства Российской империи в отношении белорусских губерний — деполонизация и утверждение русской идентичности Белоруссии стали основным содержанием деятельности администрации Северо-Западного края.
Смена политического курса правительства была ознаменована назначением виленским генерал-губернатором Михаила Николаевича Муравьёва. Новый начальник края своими продуманными и решительными мерами в короткий срок окончательно подавил вооружённое выступление польской шляхты и приступил к политике деполонизации западных окраин империи.
Сам виленский генерал-губернатор так сформулировал поставленную перед ним задачу:
«Важнейшим, труднейшим и первостепенным делом в Северо-Западном крае является не укрощение мною польского, в сущности, бессильного мятежа, но восстановление в древнем искони русском Западном и Литовском крае его коренных, исторических, русских начал и бесспорного, преобладающего первенства над чуждыми России, пришлыми элементами».
Реформы М.Н. Муравьёва имели два важных аспекта — социально-экономический и национальный.
Социально-экономические преобразования заключались в том, что в Белоруссии было отменено временнообязанное состояние крестьян, то есть выполнение ими феодальных повинностей до выплаты выкупных платежей. Батраки и безземельные крестьяне были наделены землёй, конфискованной у участвовавших в мятеже польских помещиков.
Таким образом, в белорусских губерниях при Муравьёве и его преемниках произошло то, чего Россия XIX века ещё не знала: крестьяне не только были уравнены в правах с помещиками, но и получили определённый приоритет. В результате — свободное, экономически независимое от польских панов белорусское крестьянство постепенно начинает играть определяющую роль в общественных и государственных представлениях об идентичности региона.
Национальный аспект реформ М.Н. Муравьёва предполагал формирование у жителей Белоруссии русского национального самосознания (по формуле «я белорус, а значит, русский»), которое должно было прийти на смену идентичностям религиозного, сословного и локального характера, и ограничение доминирующего положения в Северо-Западном крае польской культуры с её высокоразвитым литературным языком.
Для реализации данных целей в Белоруссии была создана новая система народного образования, которая строилась на основе изучения русского и церковнославянского языков. Русский в качестве языка преподавания не вытеснял белорусское наречие, но служил средством социальной мобильности белорусов как язык общерусской и общеимперской коммуникации. Польский язык был полностью устранён из школы, даже как предмет изучения.
Также по инициативе виленского генерал-губернатора была учреждена Комиссия для разбора и издания древних актов, которая занималась изучением истории Белоруссии и белорусского фольклора.
Результаты деятельности комиссии способствовали научному обоснованию принадлежности Северо-Западного края к русской этнической территории. Постепенно в крае начала формироваться западнорусская идеология, получившая историческое и этнографическое обоснование в трудах новой интеллектуальной элиты Белоруссии — О.М. Кояловича, Е.Ф. Карского, А.П. Сапунова, А.С. Будиловича и других.
Принятые М.Н. Муравьёвым меры быстро принесли положительные результаты. Попечитель Виленского учебного округа И.П. Корнилов отмечал:
«Русский элемент не есть здесь [в Белоруссии] нечто чуждое, водворяемое силой извне, он здесь свой, родной, и каждая мера правительства, направленная к восстановлению его законных исторических прав потому-то и принимается в крае сочувственно и сопровождается быстрыми успехами, что она пробуждает к жизни начало родное, всем близкое, кровное; край возвращается ныне к своему русскому источнику, к своей естественной исторической форме; система же нынешнего управления [созданная М.Н. Муравьёвым] есть не что иное, как освобождение русского народа от долговременного и тяжёлого латино-польского гнёта».
События 1863 года актуализировали для русского общества проблему построения большой русской нации, включающей в себя белорусов, великорусов и малорусов, и реформы М.Н. Муравьёва, по сути, стали первыми в истории Российской империи преобразованиями, в основе которых лежала идеология русского национализма, ставшего ответной реакцией на национализм польский.
М.Н. Муравьёв успешно справился с задачей включения Северо-Западного края в общерусский национальный проект, и уже в начале ХХ века Белоруссия представляла собой один из главных форпостов русского политического национализма — правые и националистические партии уверенно побеждали в белорусских губерниях на выборах в Государственную думу.
Вместе с тем подавление польского восстания предопределило возникновение белорусского сепаратизма.
Мятеж 1863 года был последней отчаянной попыткой поляков, включая полонизированную шляхту Северо-Западного края, возродить Речь Посполитую и включить в пространство польского национального строительства земли Белоруссии и Малороссии.
Провал восстания вызвал в рядах шляхтичей разочарование в самой «польской идее» и её жизнеспособности на белорусских землях, вследствие чего часть шляхты отказалась от своей прежней польской идентичности и провозгласила идею самостийной Белоруссии, наполнив её характерными для польской среды антирусскими предубеждениями.
Примечательно, что стартовой точкой белорусского сепаратизма стала книга Dudka Biełoruskaja, написанная в 1891 году бывшим повстанцем Франциском Бенедиктом Богушевичем, а главным национальным героем сепаратисты объявили предводителя польского восстания на территории Белоруссии и Литвы Винцента Константы Калиновского (в начале ХХ века переименованного в Кастуся).
Идея «обелорусить» Калиновского впервые пришла в голову известному деятелю белорусского националистического движения Вацлаву Ластовскому в 1916 году, в то время, когда территория Белоруссии находилась под германской оккупацией.
Фигура Калиновского, в конце марта 1863 года ставшего «революционным комиссаром Гродненской губернии», была достаточно удобна для конструирования сепаратистами образа «идеального белоруса».
Во-первых, к 1916 году непосредственных участников и свидетелей восстания 1863 года практически не осталось, поэтому никто не мог возразить против придуманной «белорусскости» Винцента Константы.
Во-вторых, в польской историографии начала ХХ века Калиновский является в лучшем случае героем второго плана, а потому полякам было не жалко уступить его белорусским сепаратистам.
В-третьих, деятельность польского мятежника имела явно антирусскую направленность, что давало возможность опровергнуть в рамках новой белорусской идеи концепцию триединого русского народа.
Окончательно образ «белорусского героя Кастуся Калиновского» закрепился в массовом сознании благодаря большевикам. В 1928 году на советские экраны вышел один из первых белорусских фильмов, так и называвшийся — «Кастусь Калиновский». В финальную часть картины была помещена такая милая сцена: «Восстание подавлено. Калиновский схвачен. Перед казнью с эшафота он обращается с прощальным словом к народу: "Слышишь, Беларусь! Верю — будет вольная Беларусь трудящихся, рабочих и селян!" "Слышим!" — звучит в ответ».
В 1943 году в честь Калиновского была названа советская партизанская бригада, действовавшая в Гродненской области. В том же 1943-м народный поэт Белоруссии Петрусь Бровка написал известное стихотворение «Кастусь Калиновский», позднее вошедшее в школьную программу по белорусской литературе. В нём Калиновский представал в образе… колхозного тракториста.
Таким образом, советский агитпроп с подачи белорусских националистов сделал национальным героем Белоруссии польского мятежника, банды которого во время восстания убили, по разным данным, от 500 до 1000 мирных жителей белорусских губерний.
Сегодня в Белоруссии продолжает воспроизводиться советский миф о «белорусе Кастусе». В 2013 году Министерство связи и информатизации РБ выпустило почтовую карточку, посвящённую 175-летию со дня рождения Калиновского, в том же году на одном из зданий по улице Калиновского в Минске была установлена памятная доска в честь польского повстанца.
При этом тогда же минские власти отклонили инициативу группы белорусской интеллигенции о восстановлении в Минске памятника императору Александру II, который был установлен в 1901 году и являлся данью памяти минчан императору, защитившему белорусов во время польского мятежа.
