«Первые коктейли закинули снаружи. Они разбились, жидкость разлилась, двери, мебель, которой мы забаррикадировались, начали гореть». «Выключили освещение, и наступил настоящий ад. Темно, горящие блики, крик, истерический вой. Крики умирающих людей». «Люди падали из окон, их добивали снизу». «Мы начали звонить своим родным и близким и прощаться». «Они рыскали по помещениям, топорами и секирами разрубали двери, тех, кто там был, убивали». Это не воспоминания жертв нацистов времен Второй мировой войны. Это — цитаты из интервью с очевидцами одесской трагедии, вошедшими в фильм немецкого журналиста Ульриха Хайдена (Ulrich Heyden) «Беглый огонь» (Lauffeuer).
2 мая 2014 года в одесском Доме профсоюзов по официальным данным сгорели 42 человека. Еще шестеро были перед тем убиты на Греческой площади. Погибшие одесситы стали жертвами не только огня, но и настоящего заговора молчания в западных СМИ. Мир попросту не заметил их трагедии. Фильм Хайдена — попытка прорыва этой информационной блокады. О том, насколько она удалась, мы беседуем с самим автором.
— Велик ли был бюджет фильма?
— Примерно 5 тысяч евро. Фактически мы делали фильм вдвоем с Марко Бензон (Marco Benson). Марко помогала его креативная группа в Берлине, Leftvision, которая занимается созданием социальных роликов для общественных организаций и профсоюзов. Марко хорошо владеет техникой съемки и монтажа, я же много работал в качестве журналиста на Украине, знаю там политическую обстановку. Поэтому мы хорошо дополняли друг друга. Мы делали фильм на пожертвования, работали без зарплаты. Принципиально не хотели брать денег ни у одной из заинтересованных сторон, ни у государственных структур, ни у предпринимателей.
— Какую цель вы перед собой ставили, снимая этот фильм?
— Моя цель была — помочь немцам разобраться, что произошло в Одессе. Сделать так, чтобы люди не забыли об этой трагедии. В своих первых статьях об этих событиях я был очень осторожен в формулировках. Потому что если вы пишете для немецких СМИ, то вы не можете утверждать что-то, не имея достаточно доказательств. А в первые дни после 2 мая полной ясности у меня еще не было, я не успел там побывать. Но чем дольше я работал по этой теме, тем больше у меня появлялось доказательств того, что все это действительно могло быть спланировано.
— Было спланировано массовое убийство людей?
— Были спланированы столкновения в Одессе. Но я не могу доказать, что заранее планировалось согнать людей в Дом профсоюзов и сжечь их заживо.
— Когда вы были в Одессе?
— В конце июля 2014 года. У меня был фотоаппарат с функцией видеокамеры. С его помощью я записывал интервью. В Одессе у Дома профсоюзов постоянно находятся очевидцы событий. Там я почувствовал, что вот он — ключевой момент европейской истории, или даже мировой истории. В Москве это еще не было мне так понятно. Но когда ты сравниваешь то, что говорят эти люди, и то, что видишь по немецкому телевидению, то понимаешь, что каждое их слово — огромная ценность.
— Разве немецкое телевидение освещало эти события недостаточно объективно?
— Уже когда начинался Майдан, я видел, что немецкие СМИ не дают слово сторонникам федерализации. В ноябре 2013 года я писал: если срочно не наладить контакт между Майданом и Восточной Украиной, то начнется гражданская война. Это мнение уже тогда было непопулярным в немецких редакциях. В Германии была эмоциональная эйфория по поводу Майдана. Фундаментальный закон журналистики состоит в том, что надо всегда показывать точки зрения обеих сторон конфликта. Видя, как бесцеремонно нарушается этот закон, я был просто в шоке. Поэтому после пожара в одесском Доме профсоюзов внутренний голос сказал мне, что туда надо ехать.
— Вы для какого издания тогда работали?
— Я, как правило, работаю для нескольких изданий. К тому времени газета, от которой я был аккредитован, Sächsische Zeitung (издается в Дрездене), меня уволила. Об увольнении меня предупредили в декабре 2013 года. Еще до этого, разговаривая с моими редакторами в Германии по телефону, я почувствовал: что-то не так. Я получал от них заказы такого типа: «напишите статью о «русской пропаганде». Но в соответствии со своими профессиональными принципами, писать о «русской пропаганде» я могу только в том случае, если одновременно пишу и о немецкой пропаганде. Такие статьи наши мейнстрим-газеты просто не печатают. Я пытался как-то сгладить неприятную ситуацию. Но это не очень хорошо получилось. Газета становилась все более однобокой, и им, наверное, хотя никто открыто мне это не говорил, не нравилось, как я расставлял акценты в своих статьях. Сейчас я аккредитован в России от швейцарского еженедельника Die Wochenzeitung. Параллельно с фильмом я писал книгу об Украине, которая выходит в апреле. Я и раньше думал о том, чтобы снимать фильмы. Но вы как журналист знаете: на телевидении многое решают деньги, там еще более клановая система и еще больший политический контроль по сравнению с печатными СМИ. Если вы инакомыслящий, легче работать в газете. Но у нас все получилось. Успех нашего фильма был для меня неожиданностью.
— Вы были на Майдане? Вот эта однобокость в освещении украинских событий западной прессой, в чем она состояла?
— Я работал на Майдане, и мои материалы публиковали. Я был на Майдане в январе, я был в марте в Харькове, в мае — в Донецке. Я сконцентрировал свое внимание на Востоке и Юге Украины. Потому что понял, что информации о том, что там происходит, в Германии катастрофически не хватает. Наши главные телевизионные каналы в основном берут чужой материал, штатные корреспонденты на Востоке и Юге очень редко бывают. Во время пожара в Доме профсоюзов я следил за публикациями в популярном издании «Шпигель-онлайн». Сначала часа два они писали почти правду. Потом эта тема там как-то заглохла. Только изредка упоминалось, что в Одессе были драки между разными группами и типа трудно понять, что же там произошло конкретно. Примерно так же освещал события телеканал ARD. В какой-то момент они вдруг замолчали. Именно в тот момент, когда стало понятно, что произошло что-то чудовищное, какое-то ужасное преступление. Это было так очевидно, что нашему правительству, нашим главным редакторам не хотелось акцентировать на этом внимание.
— Они сообщали о драках около Дома профсоюзов или на Греческой площади?
Греческая площадь — это уже слишком для них сложно. Ее вообще не упоминали. Вы даже не представляете, как упрощает события немецкая пресса! Если тебе дают 100 строчек, чтобы написать об Одессе, зачем такие нюансы? Но без них ничего не понятно. Из 48 погибших 6 погибли на Греческой площади. И никто не ставил себе цель расследовать события в Одессе. Это совсем непонятно, потому что обычно во время подобных событий в других странах немецкие телеканалы отправляют на место своих репортеров. Даже произошел такой эпизод. Главный репортер ARD Голине Атай (Golineh_Atai) 2 мая в прямом эфире cказала, что «проукраинские демонстранты загнали прорусских в здание и зажгли это здание». Хотя Голине очень про-киевски настроена, как мне кажется. Но ведущий, бывший корреспондент в Москве, Thomas Roth, ее прервал и задал вопрос совсем по другой теме. Конечно, несмотря на такой общий тренд, многие журналисты стараются честно выполнять свой долг и говорить правду. Например, корреспондентка телеканала ZDF Бритта Хилперт (Britta Hilpert) рассказала, как в эти кровавые дни в конец февраля 2014 года в Киеве ее заставили покинуть номер в гостинице Украина, и его заняли какие-то люди, которые стреляли из окон. В нашем фильме мы цитировали журналиста ARD, Штефана Штухлика, который провел расследование по снайперам на Майдане. Он исследовал отверстия от пуль в деревьях и доказал, что стреляли из гостиницы Украина.
— В Одессе тоже были таинственные стрелки, которые убили 6 человек на Греческой площади…
— Да, и они сыграли ключевую роль. Они возбудили проукраинских демонстрантов, чтобы они учинили зверства. Я не могу доказать, что был такой четкий план с начала и до конца. Но многие факты дают такой картину, что кто-то специально хотел разъярить толпу. И как минимум была цель уничтожить палаточный лагерь на Куликовом поле.
— О том, что был некий сценарий, разработанный в Киеве, говорил замначальника одесской милиции Дмитрий Фучеджи, которого вы упоминаете в своем фильме. Он выдвинул серьезные обвинения против власти. Это надежный свидетель?
— Фучеджи в любом случае несет ответственность за то, что произошло. Руководство МВД знало, что в город приедут проукраинские военизированные демонстранты. И что в городе есть сильные антимайдановские группировки. Было очевидно, что произойдут какие-то столкновения. Наверно, Фучеджи получил указания от властей области не выводить на улицы серьезные милицейские силы. Если ты в такой обстановке не выводишь на улицы дополнительные силы, а наоборот, в 12 часов зовешь руководство одесского МВД на трехчасовое совещание, и приказываешь выключить сотовые телефоны — это преступление. Власти все делали для того, чтобы были жертвы. Я не могу доказать, что планировался пожар в Доме профсоюзов. Но появлению жертв власти способствовали обеими руками.
— Они специально собрали совещание руководителей милиции, чтобы те не помешали насилию?
— Я думаю, да. Был пожар в Доме профсоюзов случайностью или нет, не самое важное. Важно, что уже есть множество доказательств того, что определенные силы, которые имеют власть в Одессе, многое сделали для того, чтобы сотники и сторонники «Правого сектора», которые приехали в Одессу 2 Мая 2014 года, чувствовали себя совершенно свободно в своих насильственных действиях. Власти знали, что будет попытка нападения на палаточный лагерь на Куликовом поле, но не защищали людей там. Хотя уже после столкновений на Греческой площади можно было выставить на Куликовом поле милицейское оцепление. Одесса всегда была мультинациональным городом. Там не было межнациональных столкновений. Сейчас представители противоположных лагерей ненавидят друг друга. Множество людей в России любят этот город, он часть русской культуры. Я думаю, любой, кто связан с русской культурой, сейчас чувствует себя так, как будто у него вырвали часть тела.
— Удивительно, что вы, гражданин Германии, это понимаете. Для меня то, что произошло в Одессе, было настоящим шоком. Массовое убийство мирных людей, в мирном европейском городе, сожжение заживо — словно история повернула вспять и мы вернулись во времена Гитлера. Мне казалось, что такой же шок испытывают все, что утром 3 мая все будет по-другому, что это переломный момент истории. И какое же было разочарование, когда я поняла, что ничего не изменилось, что «цивилизованный мир» просто не хочет замечать эту трагедию…
— Честно говоря, это такой позор. Мы, немцы, уже 20 лет стараемся учить Россию, как построить демократическое общество, как работают СМИ. Сотни статей у меня заказывали, когда были конфликты с НТВ, с «Новой газетой», когда погибла Политковская. А по событиям в Одессе у меня ничего не заказали и ничего не напечатали. Это не умещается в голове. Я не хочу критиковать своих коллег, потому что на них тоже давят. Когда ты получаешь рабочее место, ты со временем начинаешь понимать: вот это не печатают. И ты стоишь перед выбором: уволиться или писать то, что печатают. Это касается не только Украины, а вообще неудобных тем, которые не укладываются в общее русло. Говорят: наших читателей это не интересует. У нас другие важные события: Ливия, Сирия или что-то еще.
— Какой сейчас видится Россия из Германии?
— На западе создается такой образ: Россия — это агрессия, экспансия, жестокость. Гражданин Германии при этом чувствует себя носителем ценностей, которых нет в России, или которые там под угрозой. И что мы обязаны защищать эти ценности. А Майдан поддерживает эти ценности. Конечно, мы будем поддерживать Майдан, потому что это наши ценности.
— Какую роль сыграла Германия на Майдане?
— Не секрет, что Кличко поддерживает и продвигает фонд Конрада Аденауэра. Это фонд немецкой партии Христианско-демократический Союз. Именно при поддержке этого фонда Кличко превратился в заметную политическую фигуру. Ладно, это еще можно как-то объяснить. Но вот то, что министр иностранных дел Германии был на Майдане — это, по моему мнению, совершенно недопустимо для дипломата!
— «Темную» сторону Майдана в Германии в упор не видят?
— В Германии знания об Украине почти нулевые. Когда начался Майдан, никто не знал, кто такой Бандера. Об истории украинского национализма не имели никакого понятия. Когда откровенно антисемитская и антирусская партия «Свобода» получила на парламентских выборах в 2012 году 10% и смогла создать свою фракцию в Верховной Раде, наши газеты публиковали статьи в размере 30 строчек. Красно-черный флаг «Свободы» считали флагом анархистов. О том, что это флаг бандеровцев, знали только специалисты. Замалчивалось, что на Востоке и Юге Украины живут русскоговорящие люди, которые тяготеют к русской истории и культуре.
— А вы лично как считаете: были ли на Майдане фашисты?
— Я был там в январе. Я видел людей, которых обучают вести уличный бой. Я видел в захваченной горадминистрации портреты Бандеры. По моим ощущениям, сначала Майдан был настоящим гражданским протестом против коррупции, против олигархов, за безвизовый въезд в Европу, за достойную жизнь. Это был протест масс. Но с самого начала эти мирные демонстрации использовали радикалы. Они за спиной мирных протестующих 1 декабря захватили Киевскую горадминистрацию и штурмовали президентскую администрацию. Они использовали этот мирный протест в своих целях. В течение двух месяцев они все больше и больше определяли дух и стратегию Майдана. При этом использовали европейский флаг для прикрытия. Ведь весь этот правый сектор — «Тризуб», «Патриот Украины» и т.д. — они не за Европу. Они за украинский национализм. Но очевидно, что Запад допустил, чтобы эти люди, которые даже не носители европейских ценностей, играли решающую роль. Они заняли 11 зданий, сделали там свои штабы, и потом 20 февраля из этих зданий стреляли. Это доказал канадский исследователь доктор Иван Качановский из университета Оттавы. Он опубликовал первый научный доклад, в котором собрал множество фактов, которые укрепляют предположение, что из захваченных Майданом зданий в манифестантов стреляли активисты «Правого Сектора». Но в Германии это исследование мало кто заметил. Его полностью проигнорировали СМИ, относящиеся к т.н. «мейнстриму». Мне очевидно, что переворот в Киеве не произошел бы без военизированных групп националистов, которые целеустремленно занимались эскалацией ситуации. Я предполагаю, что их где-нибудь должны были серьезно готовить к этому. Обучать стрельбе, рукопашному бою. Может быть, на Западной Украине или в Польше.
— Не секрет, что некоторые украинские еврейские организации и общественные деятели поддержали Майдан. Было удивительно видеть евреев там, где развеваются флаги УПА и носят портреты Бандеры. Вот уже многие уверяют, что бандеровцы не такие плохие, что украинские националисты евреев любят… А вы замечали на Украине антисемитизм&
— Я был во Львове, посетил одну еврейскую благотворительную организацию, у них там есть маленький музей. И они мне дали огромный материал об антисемитизме в этом городе. Они смогли говорить об этом откровенно только с западным корреспондентом. Эти люди сделали фильм о немецкой оккупации, где есть кадры, как украинцы целуют руку немецкого солдата. Но горсовет запретил показывать этот фильм в львовских школах. Я пошел во Львове в краеведческий музей, еще не зная, что меня там ждет. Спросил: «где зал немецкой оккупации?» Мне ответили: «Он закрыт. Мы все переводим в другое здание, строим новый музей». Служительница все же мне его открыла. Там я в первый раз увидел фотографии из Львовского гетто. Самое страшное, что я там видел, это фотографии машины для перемалывания костей, которую создали немцы в 1943 году. Когда красные уже приближались, немцы уничтожали кости умерших людей, чтобы исчезли доказательства нацистских преступлений. Во Львове я увидел много доказательств того, что информация об этом гетто целенаправленно замалчивается.
— 22 февраля, после победы Майдана, я прошла пешком по улицам Грушевского и Институтской, и всех встречных майдановцев спрашивала, кто они и откуда. Я не встретила в тот день ни одного представителя Восточной или Южной Украины. Только Львов, Тернополь, Ивано-Франковск… А крымчане, одесситы, жители Донецка в это время выходили на антимайданы…
— Я тоже в Киевской городской администрации спрашивал людей, откуда они. В основном с Западной Украины. Впечатление было такое, что они протестовали вахтовым методом. Приезжали, отбывали на Майдане и уезжали домой. Их сменяли другие. Все эти подробности у нас не показывали. Наши СМИ умалчивали о том, что на Украине есть разные национальности, разные регионы с разными интересами. Чтобы создавалось впечатление, что Майдан — это воля всего украинского народа. Гражданин Германии, который ничего не знает об Украине, полностью зависит от корреспондентов, которые дают однобокую информацию. Недавно была годовщина событий на Майдане. Корреспонденты ведущих немецких СМИ писали о тех событиях примерно таким образом: да, смена власти на Украине произошла не вполне в рамках закона. Но Янукович сам виноват: он нарушил соглашение, потому что исчез из Киева. А то, что была непосредственная угроза жизни Януковичу, что члены Партии регионов подвергались давлению со стороны сторонников Майдана — это все обходится молчанием. Примерно такой материл опубликовала, например, одна из ведущих газет Германии«Frankfurter Allgemeine Zeitung». Это газета для деловых кругов, для людей, принимающих решения. И даже такие люди лишены возможности получать полную информацию о событиях на Украине. Такая однобокость в освещении событий была в Германии только в 1950-60 годы, во время Холодной войны. Это были времена моего детства, и я помню, как родители обсуждали запуск в космос Белки и Стрелки. Так что это стало первое, что я узнал о русских — что они запускают собак в космос. Мне так жалко было этих собак. Я помню, как мой отец гордился тем, что он после войны сумел купить себе первую машину-амфибию «Фольксваген». Это такая маленькая полувоенная машина, она умеет плавать. И отец говорил: если придут русские, то мы сможем переплыть Эльбу и убежать. После войны немецкое общество, можно сказать, жило в состоянии сна. Оно не обсуждало тему Холокоста. Только в начале 1980-х это начали обсуждать…
— Но ведь считается, что американцы провели в Западной Германии денацификацию, и все следы «проклятого прошлого» были выжжены.
— Эта денацификация не была достаточно тщательной. Откуда было брать кадры для спецслужб, например? Я могу вам назвать фамилии бывших членов НСДАП (Национал-социалистическая немецкая рабочая партия), которые получили большие должности в спецслужбах, стали членами Христианско-демократической партии (ХДП). Канцлер Германии (с 1966 по 1969 годы) Курт Георг Кизингер был членом НСДАП. Председатель объединения немецких предпринимателей Ганс Шляйер, который потом стал жертвой левых террористов, занимал в 1943 году высокие должности в нацистской оккупационной администрации в Чехии. Это одна из причин, по которой у нас в 1968 году началась студенческая революция. Я жил в эти годы в Германии, и никакой денацификации я не почувствовал. Например, мы не говорили между собой о том, что наши родители делали во время войны. Этот вопрос просто обходили молчанием. Нам дали план Маршалла, мы строили нашу экономику, мы очень хорошо начали жить. Наша жизнь была благополучна, но наша недавняя история была табу. Например, писательница Криста Вольф считает, что причина антироссийских настроений в Западной Германии в том, что там никогда серьезно не переосмысливали свою историю. Надо анализировать то, что было, надо открыто об этом говорить. Надо спрашивать, что делал в те годы дедушка, папа. Я помню, как в конце 1980-х перед университетом в Гамбурге поставили памятник на том месте, где собрали евреев города перед депортацией. И уже в 1990-х поставили бронзовые таблички на тротуарах перед домами, где жили евреи, так называемые «камни преткновения». Это уже огромный результат. Но это заслуга общественности, а не правительства. Это движение шло снизу. В 1968 году целое поколение молодых людей, мое поколение (я родился в 1954-м) потеряло доверие к своим родителям, преподавателям, профессорам. Они начали спрашивать, что те делали во времена нацистов. Потом этот процесс сильно радикализировался. Были разные течения, особенно левые, пацифистские. Были люди, которые говорили, что надо сотрудничать с Россией, надо туда ехать, чтобы узнать, что там. Потому что мы ничего не знали о России — был железный занавес. Через 15 лет эта протестная волна была интегрирована обществом. Потом некоторые из этих активистов стали даже министрами.
— Я видела фотографии, где представители американской администрации заставляют немцев — обычных мужчин, женщин, гражданских людей — выкапывать останки жертв нацистов, потом нести их на кладбище, хоронить… Разве это не денацификация? Очень радикальная, правда…
— Опасно изучать историю по фотографиям. Мне кажется, это не очень типично. Я знаю эти фотографии, но мне кажется, что это не было в массовом порядке. Многие преступления не были расследованы. До сих пор живут люди, которые участвовали в уничтожении людей в концлагерях. До сих пор несколько таких людей на свободе и никогда не сидели в тюрьмах. 21 апреля, например, в немецком городе Люнебурге (Lüneburg) начинается процесс против бывшего члена Ваффен-СС. Его судят за пособничество в убийстве 300.000 человек в Освенциме в 1944 году, хотя ему уже 93 года.
— Почему эти люди не были осуждены до сих пор?
— Потому что они хорошо скрывались. До сих пор находят этих людей, им уже за 90 как правило. Начинается судебное разбирательство. Наш народ 30 лет молчал. И вот опять… Мне очень тяжело об этом говорить, но я вижу, что у нас реально идет процесс ревизионизма.
— Какие есть признаки этого ревизионизма?
— Вы видели фильм «Наши матери, наши отцы»? Там показывают жизнь с точки зрения молодых людей, у которых вечеринка перед отправкой на восточный фронт. Потом показаны их страдания на фронте. Никакой нацистской идеологии, ничего. Это самая настоящая фальсификация. Трюк состоит в том, что артисты в фильме играют сегодняшнюю, нефашистскую молодежь. Это обычные современные веселые ребята, которые вдруг попадают на войну. Но тогда была другая молодежь, зараженная идеологией нацизма. Этот фильм — один из признаков того, что наше общество опять потихоньку теряет свою историческую память и ответственность. Вот еще пример. Немецкий телеканал ZDF показал репортаж, снятый на востоке Украины, в котором у бойцов украинского батальона «Азов» на шлемах были эмблемы СС. (Эмблема СС имела вид сдвоенных рун «зиг» (победа), символизирующих молнии. Батальон «Азов» состоит из идейных нацистов — М.П.) Эти кадры сопровождались комментарием корреспондента Бернхарда Лихте о том, что на стороне Киева представлены добровольцы «самого широкого политического спектра». У нас в Германии есть много инициативных общественных групп, которые занимаются расследованием случаев умалчивания и искажения правды об украинских событиях. Есть одна группа, которая специализируется на телевизионных передачах. Она сделала официальное заявление, что осуждает показ фашистской символики на нашем ТВ и то, что журналисты не дистанцировались от нее в своих комментариях. Во время украинских событий было заметно, как у нас понизилась планка допустимого в отношение фашисткой символики и ложного освещения Второй мировой войны.
— Но такой репортаж может быть полезен тем, что он наглядно демонстрирует, что на самом деле представляет собой батальон «Азов».
— Репортер может это показать, но при этом он должен это осудить. Дать свою оценку этому явлению. А то, как это было сделано, означает практически легализацию этой символики. Корреспондентка АRD, Голине Атай, делала сюжет об украинских добровольцах. Один из них говорит, что обучался военному делу в УНА-УНСО. Далее корреспондентка говорит: он сказал, что обучался в УНА-УНСО, потому что у них «хороший опыт войны с русскими». И дает это в эфир без какой-либо критической оценки. Получается, что это нормально: обучаться у националистов, у которых хороший опыт войны с русскими. Я вижу, что идет такой незаметный, очень тихий процесс. Если общество спит, то чудовищные вещи происходят.
— Нет ли у вас ощущения, что силы проигравшие Вторую Мировую войну, сейчас пытаются взять реванш?
— Нет. Это гораздо сложнее. На Западе есть 2 лагеря: Германия и Америка. Германия имеет свое сложное прошлое, проигранную войну. Но она не так влиятельна, как Америка. Америка больше определяет ход событий. Но она не проиграла войну. Америка, к сожалению, на Украине использует эти нацистские силы и закрывает на их действия глаза, потому что ей это выгодно в стратегическом плане. Америка не может не видеть, что в Германии идет процесс ревизионизма в отношении Второй мировой войны. Например, еврей в Берлине не может в кипе ходить по улице — из-за опасности со стороны праворадикальных отморозков или исламских фундаменталистов. Есть опасность, что неудачи политики Евросоюза, экономический кризис приведут к росту влияния партий на правом фланге. Для Германии это опасно. Во время кризиса фактор национализма может усилиться.
— Возвращаясь к теме Одессы: какие там были настроения во время вашей командировки?
— У меня было ощущение, что весь город в шоке. Люди не понимали, что происходит. Они из мирной жизни попали в полный кошмар, и им никто не помог. Люди боятся говорить с журналистами. Я хотел пойти в больницу, поговорить с ранеными и врачами, но сами активисты мне сказали, что не надо этого делать, что я подставлю врачей. Люди боятся, что Одессу будут бомбить, как Донецк и Луганск. И мне кажется, этот страх обоснован. В марте 2014 года Россия взяла Крым, и очень многие русскоязычные люди думали: «а почему не мы?» Думали, что получится, как с Крымом, или будет по крайней мере серьезная военная защита со стороны России. Но это не значит, что люди были готовы к отделению от Украины. К этому стремилась небольшая часть. Люди уже привыкли за эти годы жить в относительно самостоятельной стране. Там достаточно консервативное общество, и от него трудно было ожидать сразу радикальных шагов. Но в один момент их бросили в холодную воду: президент сбежал, началась АТО. Эти люди не знали, как им быть и что делать.
— Должно ли быть международное расследование событий в Одессе
— Обязательно. Но сейчас я не вижу силы, которая это на себя возьмет. Пока этим занимаются только гражданские активисты. Думаю, наш фильм как-то будет этому способствовать. Мне уже звонили из нескольких немецких городов, они хотят показать его у себя. Это очень острая тема: 42 человека погибли, и наша пресса об этом молчит. Я все жду, что хоть одна немецкая газета из «мейнстримовых» изданий напишет о том, что немецкие журналисты сделали такой фильм. Пусть не на полосе политики, хотя бы на полосе культуры. Но до сих пор этого нет. Было только несколько публикаций в левых изданиях. Пусть хотя бы обвинят нас в том, что мы продались Путину. Но нет вообще ничего. Однако меня радует, что примерно 30% нашего населения уже раздражает однобокость подачи информации об Украине в немецких СМИ. Это хорошо видно на форумах в интернете и в телевизионных ток-шоу. Многие люди чувствуют, что их неточно и неправильно информируют. Это дает надежду на то, что наше общество все еще живо.
