"Вокруг Булгакова": Синедрион, МАССОЛИТ и их руководители

Синедрион в описываемый период – высший орган религиозной и, отчасти, гражданской власти в Иудее, независимый от римского префекта (с царями, при них наличии, отношения были сложнее – цари, фактически, возглавляли исполнительную власть, а по большей части были военными вождями). Синедрион был органом коллективным, в него входило 70 человек, но были и Малые Синедрионы по 23 человека, один из которых исполнял роль судейской коллегии.

У Булгакова речь идёт о Малом Синедрионе, на который были возложены судебные функции (тут отличие от евангелий – Иисуса осуждает Великий Синедрион). Возглавляет его "исполняющий обязанности президента" Иосиф Каифа. Тут набор явных анахронизмов. Правда, слово "президент" к ним не относится – во время написания романа президентом мог называться председательствующий на любом собрании. С "исполняющим обязанности" сложнее, но, скорее всего, имелось в виду, что первосвященник иудейский, будучи по должности главой Большого Синедриона, Малым Синедрионом как правило не руководил. Это, впрочем, только предположение – мы не знаем степени автономии Малых Синедрионов.

Интересно, что Каифа в романе выступает не как первосвященник (никаких священнических функций он не выполняет), а именно как "и.о. президента" – доносит до римских властей, в лице прокуратора Понтия Пилата, позицию по делу о пасхальном помиловании. Это решение коллективного органа – Каифа его только представляет, хотя видно, что он с этим решением полностью согласен и может его обосновать (хотя, в общем-то, вступать в дискуссию с Пилатом он не обязан).

Увы, других подробностей о деятельности синедрионов в романе не содержится. Известно, что Булгаков написал сценку суда Синедриона, но её не сохранилось даже в черновиках – скорее всего это была та промежуточная редакция, которую писатель сжёг. Как предполагается, там просматривались слишком уж яркие аналогии с какими-то советскими реалиями.

МАССОЛИТ, в отличие от Синедриона, не государственный орган, а общественная организация. Более того, сам по себе, как единое целое, он не фигурирует. Указывается только количество входящих в него писателей (3111) и видно, что вместе они собраться и что-то решать не могут.

Одна из интересных сцен романа – описание заседания правления МАССОЛИТа, но она скорее даёт представление о жизненных интересах, нравах и повадках советских писателей в среде их естественного обитания. Никакие решения на этом заседании не принимаются – во-первых, оно, как и предсказывал Воланд, не состоялось по причине неявки "и.о. президента" – Берлиоза, а во-вторых, там, судя по всему, ничего существенного решать и не предполагалось – на слишком позднее время было назначено собрание.

Но в тексте напрашивается как минимум одно, неописанное, заседание. Заседание, связанное с обсуждением романа мастера.

По идее, его судьбу должна была решать редколлегия толстого литературного журнала, который возглавлял Берлиоз. Не очень понятно было ли заседание или нет – обычно решение такого рода вопросов проведения собрания не требует. Редакторы и критики, ознакомившиеся с романом, могли прийти к консенсусу и заочно – именно так, в большинстве случаев, Политбюро принимало решения о судьбе тех или иных пьес Булгакова (да, в те времена вопрос о постановке пьесы мог решаться на уровне политбюро ЦК ВКП(б)!)

А вот после публикации фрагмента романа в другом журнале проведение какого-то собрания напрашивалось. Тут, правда, непонятно – какого именно органа собрание.

С одной стороны, распределение задач на написание разгромных статей – скорее функция редколлегии, тем более, что авторы этих статей входят в ей состав, но не входят в правление.

С другой стороны, публикации против "пилатчины" (в оригинале – "булгаковщины") выходили в разных изданиях, а это уровень выше, чем редколлегия.

Однозначно только одно – хотя в романе это прямо не утверждается, но к публичной травле мастера был причастен Берлиоз. В редколлегию его журнала входили Лаврович, Ариман и Латунский. Кроме того, среди авторов критических статей был ещё некий Н.Э. – не только в романе, но и в булгаковедческой литературе нам не удалось найти никаких предположений относительно того, кто бы мог скрываться за этим псевдонимом. Не возбраняется предположить, что этом мог быть и сам Берлиоз.

Тут, между прочим, существенное отличие между Каифой и Берлиозом.

Они оба возглавляют коллективные органы идеологической власти. Оба не стесняются открыто обращаться к светским властям – Каифа обещает пожаловаться на Пилата принцепсу Тиберию, а Берлиоз в сценке на Патриарших бежит звонить в ОГПУ или НКВД (в зависимости от того, происходят события до или после июля 1934 года). Оба принимают участие в травле ярких личностей – Иешуа и мастера.

Отличие состоит в том, что Каифа, хотя и выступает от имени Синедриона, делает это публично. При объявлении Пилатом приговора он присутствует на лифостратоне, подтверждая решение светской власти авторитетом храма.

А вот Берлиоз действует исподтишка. Мы вообще можем только предполагать, что за травлей мастера стоит именно председатель МАССОЛИТа – прямо это нигде не утверждается, хотя косвенных свидетельств достаточно (Булгаков таким образом расширяет пространство романа, намекая на некие закадровые сущности, но при этом как драматург оставляет возможность сократить количество действующих лиц и учреждений до минимума).

Вполне возможно, что именно поэтому кара настигает именно Берлиоза, а не Каифу. Каифа персонаж мало что не положительный – действует публично, верит в свои идеалы и с немалой отвагой отстаивает их перед лицом прокуратора. Берлиоз же особых симпатий не вызывает.

Правда есть ещё один момент – Каифа вредит Иешуа, который явно не относится к окружению Воланда, Берлиоз же поднял руку на мастера, выполнившего заказ сатаны. Не то, чтобы сатана был против (его задача – вредить человекам), но такое деяние не может не быть вознаграждено – в соответствии с профилем работы этой инстанции.

Результат, кстати, интересный – не знаем, что ждёт Каифу после смерти, но Берлиоз полностью исчезает. Никакого бытия после смерти за ним не будет, причём в смысле не только религиозно-мистическом, но и в смысле обычной человеческой памяти – даже в контексте травли мастера его не вспомнят, потому что он прямо и открыто ничего не делал. В отличие от, например, Билль-Белоцерковского, чей вклад в культуру сводится именно к соучастию в травле Булгакова.