"Единственное, что мы можем сделать — стать простым, как дерево, или, по словам русского поэта Маяковского, "простым как облако". От нас зависит, сумеем ли мы сократить период обесценивания — как в области культуры и искусства, так и в социальном или физическом плане. От нас зависит, засияет ли радость в сердцах будущих поколений и всех тех, кто хочет жить достойно..."
Шагал — представитель одновременно нескольких неповторимых феноменов в искусстве прошлого века, но главное слово — звонкое и говорящее само за себя, которым можно охарактеризовать его творчество, — авангард. Искусство молодое, смелое, оглушительно новое и дерзкое, передовое.
Шагал сам очень не любил, когда его спрашивали о художественном стиле, в котором он работает: искусствоведы традиционно ограничиваются сухой формулировкой: "на творчество художника оказали влияние кубизм, супрематизм, примитивизм, и другие авангардные течения", но ему такая формулировка была не по нраву. Шагал хотел быть и был уникальным, неповторимым, стоящим особняком.
Вторая важнейшая сторона не только творчества, но и мироощущения, взглядов и интересов Шагала заключалась в том, что он и его окружение были представителями уходящей в небытие идиш-культуры, уже не существующей сегодня. Идиш-культура городков и поселков черты оседлости, Витебска, Одессы, Вильнюса, Риги, Смоленска исчезла в годы Второй мировой войны, просуществовав всего недолго — чуть менее века на пике своей популярности.
Теперь уже клезмерская музыка — только грустные ретроспективные мотивы в произведениях Дмитрия Шостаковича и Исаака Дунаевского, или любимые всей Одессой песни некогда всемирно популярного дуэта "Сестры Бэрри", а поэзия на идиш, например, любимого поэта и друга Шагала, Аврома Суцкевера, известна совсем узкому кругу интересующихся людей. Но тогда — в детские и юношеские годы художника, накануне и после Революции, идиш-культура переживала свой расцвет.
Витебск — губернский центр, город, в котором Шагал провел юность, в который возвращался мыслями, стихами и картинами всю свою жизнь, в те годы был преимущественно еврейским городом. Художник учился в хедере, посещал синагогу, знал иудейское учение.
Еврейская тема — основная в мировоззрении Шагала, и всё же — не единственная. С большим энтузиазмом в 1907 году он отправился учиться в Петербург, в Рисовальную школу Императорского общества поощрения художеств, хотя в те годы в столице Российской империи евреям, словно иностранцам, приходилось получать специальное разрешение на проживание.
Учителем Шагала в Петербурге был Леон (Лев) Бакст — друг Сергея Дягилева, который познакомит с ним в Париже своего ученика. Шагалу предстояло не только уехать в Париж и стать частью (в том числе) и французской авангардной культуры, но и поработать над декорациями дягилевских балетных сезонов, что в начале XX века наверняка делало из художника или сценографа звезду мирового масштаба.
Бакст говорил, что Шагал "талантливый, но идёт не той дорогой..." Оказалось, что художник шел дорогой, не похожей на всех других.
Во время Первой мировой войны, когда в России зародилось движение "Еврейское искусство", Шагал стал его горячим сторонником и участником, а после Великой Октябрьской революции, которую поддержал и воспел, вернулся в любимый Витебск в качестве "комиссара искусств", назначенный лично накомом просвещения Анатолием Луначарским.
Революционным духом были пропитаны не только картины, но и речи Шагала:
"Сегодня нам пора определиться, где же наше место в вихре Революции. Она затронула все области и все элементы и духовного, и материального порядка. Нужна гигантская сила и поистине современный дух, чтобы жить в нашу эпоху, от которой зависит будущее. Что же означает революция в искусстве? Эта революция не вчера появилась на свет. В истории искусства встречаются отдельные имена революционных новаторов — художников, композиторов, поэтов. Не раз они с негодованием отвергали закосневшую культуру и создавали новые эры. Но только наше время дает искусству исключительную стабильность; оно четко указывает нам задачи и освобождает нас от ярма академиков и профессоров.
Наше время поставило мощный заслон наивным доводам европейских и русских эстетов о замкнутости искусства и о незыблемости его основ. Оно положило конец ученым разговорам о так называемой красоте искусства, которое существует само по себе. Оно положило конец всем литературным дебатам и смертельно скучным дискуссиям об "искусстве для искусства".
Отныне мы не желаем знать, что у нас в руках или каким именно оружием мы собираемся вас поразить. Мы сознательно отбрасываем традиционные определения и смысл самых простых вещей: для нас не столь уж важно, как называется та или иная вещь и есть ли у нее вообще название. Сколько можно терпеть эти нудные споры интеллектуалов об "искусстве для искусства, тянущиеся из прошлого?
Искусство всеобщей Революции не имеет ничего общего с "искусством для искусства". Оно не имеет ничего общего с замкнутым на себе искусством и с художественной продукцией одиночек. Нам пора задуматься о смысле и ценности того, что принято называть пролетарским искусством. Я заявляю, что ситуация в искусстве в наши дни выходит за пределы дня сегодняшнего. И пока сегодня все мы заняты строительством социальной и политической жизни, постепенно приближая будущее, наше искусство в целом и пластическое искусство в частности — уже принадлежат этому будущему", - писал он в статье "Революция в искусстве" в 1919 году.
В это время Шагал с упоением творил во славу театра: он создавал декорации для Театра революционной сатиры, Еврейского камерного театра в Москве, оформлял спектакли Абрама Эфроса.
В 1918-1920 годах Шагал был главным художником всенародных постановок в Витебске. Под его руководством создавались монументальные панно, написанные на холстах, — они служили транспарантами, украшали фасады зданий, стояли на крышах домов во время митингов и демонстраций.
К театру художник вернется вновь, много лет спустя — в 1964 году он расписал плафон парижской Гранд Опера по заказу президента Франции Шарля де Голля.
Вторая мировая война, которую Шагал провёл в США, стала переломом в жизни и творчестве еврейского художника. Его творческими соратниками и товарищами в те годы были поэт Гийом Аполлинер, художники кубисты, архитекторы авангардисты.
Он говорил, что его собственное творчество обвиняют в "сказочности" и "литературности", но сам художник был не согласен с такими определениями. Он настаивал: единственное реальное, настоящее, то, что можно написать — чувство, которое мы испытываем глядя, на предмет.
Но не отдаленное и загадочное, как на картинах импрессионистов (которых Шагал не любил), а вполне конкретное. Он любил объяснять это на примере своих витебских картин, изображений из жизни городка: если на картине корова, значит это — корова, и это должно быть понятно, но должно также и чувствоваться, как сильно художник любит эту корову и городок вокруг нее.
Следующим значительным переломом для него стало создание Израиля, Шагал был очарован, влюблен в идею появления еврейского государства на исторической земле.
"Все наши упования, все наши мысли и мечты обращены сейчас к тем, кто пострадал в гетто, к тем, кто выжил в разных уголках Европы, к евреям и всем героям Советской России — моей великой родины, — а также к тем, кто, страдая, мужественно борется в сегодняшней Палестине", - говорил он в 1946 году в ответной речи на чествовании, устроенном по инициативе Еврейской культур-лиги в Париже.
Когда началась Шестидневная война, Шагал написал в журнал "Ди голдене кейт", что, будь он моложе, он бросил бы живопись, и поехал бы воевать. В своем письме он был настроен радикально.
Сегодня в Израиле сохраняются в качестве культурного наследия витражи, которые Шагал сделал для синогоги Аббелл в медицинском центре Хадасса в Иерусалиме. Витражи, несмотря на то, что в зрелый период творчества художника, они стали одним из любимых его жанров, остаются не самой известной страницей в наследии Шагала.
22 февраля, 16:07История
Казимир Малевич: автор самой скандальной картины XX векаЗлые языки говорят, что украинская политика проста, как "Чёрный квадрат" Малевича, другие – что она непостижима, как "Чёрный квадрат" Малевича. Думается, сам Казимир Северинович не согласился бы ни с теми, ни с другими – самая знаменитая из его супрематических картин не так проста, но и не так сложна.Тем не менее, витражи Шагала украшают и главный собор Реймса, и "Американские окна" в Чикаго, штате Иллинойс, и церковь Святого Стефана в Майнце — в Германии.
В Германию художник приехал в 1978 году, после приезжал еще несколько раз, хотя в 1940 его картины нацисты выставляли на "выставке" "дегенеративного искусства".
Стиль Шагала — незатейливые мотивы еврейского, русского, украинского, белорусского и литовского фольклора, превращенные в изысканные произведения искусства, остаётся неповторим и едва ли поддается академической классификации по сей день.