- Елена, как так вышло, что в 2014 году молодая дончанка не уехала в Москву или Киев, чтобы дальше учиться, но пошла в интербригаду "Пятнашка"?
- Ну, в "Пятнашку" я попала уже в 2015 году, а в 2014, ты же помнишь, как "весело" тут все начиналось. Летом несколько раз под обстрелы здесь попадала, а на рубеже 2013–2014 наблюдала, как приезжали так называемые "поезда дружбы" с чисто оруэлловским названием. Как спортивного вида парни выходили на площадь Ленина и били случайных прохожих, чтобы дестабилизировать обстановку. Помню митинги в марте-апреле, когда уже гремели Краматорск и Славянск, и казалось, что в 21 веке такого просто не может быть. Не может быть, чтобы армия, призванная защищать свой народ, обернулась против него. Честно говоря, в моей тогда еще семнадцатилетней голове это никак не укладывалось.
У меня действительно были совсем другие планы на жизнь. Я мечтала приехать в Киев или в Европу. У меня тогда была музыкальная группа и я хотела строить свою жизнь вокруг музыки. Профессия журналиста нужна была для того, чтобы как-то раскрепостить себя, получить коммуникативные навыки и тому подобное. Но учебу я не бросила.
Почему я осталась в Донецке? Был один показательный момент. Когда в 2014 году практически весь преподавательский состав университета переехал в Винницу, большая часть потока тоже уехала. А я пошла в университет, чтобы понять, что делать дальше, как вообще жить. Потому, что не было ясности насчет легитимности наших дипломов, учитывая строительство нового государства. Что будет дальше?
Пришла и увидела нескольких преподавателей с горящими глазами и нескольких одногруппников. Из потока в сто человек осталось около тридцати. И тогда я поняла, что хочу быть с ними. Не хочу в Винницу. Мне чужда их идеология. Не хочу слушать их лозунги. Мне это претило.
А потом я узнала, что некоторые преподаватели ходят на работу пешком, чтобы вести у нас пары. Один из них – Виктор Федорович Вовенко 44 года рождения. Он ходил пешком с Полиграфической улицы. Это Киевский район. Туда неоднократно прилетало. Это вот шесть-семь километров минимум.
Целый год им не платили зарплату, но эти люди остались только потому, что остались мы. И вот как-то для меня это было бы предательством – уехать и бросить их. Думаю, что это работало и в обратную сторону. Уехав, они бросили бы нас.
Позже стали получать аккредитацию, дипломы и так далее, но вот этот переходный период был очень тяжелым. Но я нисколечко не жалею, что осталась, поскольку здесь преподаватели понимают, каким должен быть настоящий педагог.
Плюс – война. Между студентом и педагогом всегда есть определенная дистанция. Так или иначе, вы соблюдаете некие условности. Но война смела эти условности. В университете я чувствовала себя как в большой семье и это до сих пор так. Я на коротком звонке и с деканом факультета Инессой Михайловной Артамоновой, и с несколькими преподавателями, и с тем же Виктором Федоровичем, и с другими людьми, которые вкладывали в нас и продолжают вкладывать.
Столько лет прошло с тех пор, как я закончила универ, но мы до сих пор общаемся. Они смотрят мои материалы, дают профессиональные советы, вносят какие-то коррективы.
А в "Пятнашку" я пошла потому, что…ну как можно было остаться в стороне?
- Почему именно "Пятнашка"? Тогда ведь хватало ярких подразделений.
- Честно говоря, я, к моему стыду, не знала тогда, что такое "Пятнашка". У меня там служил одноклассник, а мой дом находится почти в сотне километров от Донецка. Он еще под оккупацией, и когда в последний раз была там осенью 2014, возвращалась через Карловский блокпост.
Проверяли документы. Парнишка в "балаклаве", с Георгиевской лентой, с автоматом наперевес говорит мне: "А вы за мной!" Ну…сердце в пятки. "Где ж я так накосячила? Что натворила?" - думаю. Какое-то там здание было. Ставят меня к стенке, ну прямо как в фильмах.
"Ну все, сейчас вас расстреливать будем", - говорит. "За что? Что происходит?" - спрашиваю. Он снимает "балаклаву", а это мой одноклассник. Го-о-осподи! Причем не виделись много лет. Мы учились три года вместе, я школу сменила.
В общем, возобновили общение. Он тогда в "Пятнашке" служил и рассказывал, что у них происходит. Аэропорт, Шахтерск, Еленовка, другие горячие точки. Каким-то образом, когда у моей рок-группы был последний концерт, он прорвался на территорию Украины и пришел на концерт. Это было безумие какое-то. Безумие и отвага, как говорится.
Однажды сказала ему, что хочу быть причастной: мыть казарму, готовить еду, что угодно. Хочу помогать Родине, приносить пользу. В профессии-то у меня еще не было никаких навыков. К тому времени я закончила первый курс и считала, что на информационном фронте полезной быть не могу.
Он предложил приехать и познакомиться с командиром, а там уж как получится. Там у меня спросили, что делать умею. Сказала, что учусь на журналиста. "Тогда журналистикой и занимайся", - ответили мне.
Первым у меня был выезд в только-только освобожденный город Дебальцево. Интербригада "Пятнашка" привезла туда первый концерт. Тогда артисты из Ярославля приехали.
А надо понимать – город стоит в руинах, люди только из подвалов выбрались. Над ними издевались украинские военные, они сидели без еды, воды и лекарств. Просто тотальный какой-то ужас. Здесь в Донецке еще относительно благополучно все было.
Когда я приехала – это был шок. Я психологически оказалась не готова к увиденному. Но когда увидела горящие глаза людей, когда война для них закончилась, и они испытали катарсис освобождения через страдание, мне стало легче. Они танцевали, они пили чай, они ели пряники, они развернули полевую кухню. И это были такие искренние эмоции. Тогда я поняла, что нахожусь на своем месте. Я хочу быть причастной, я хочу это документировать.
Так потихоньку стала учиться профессии, стала учиться монтировать, сводить звук, делать сюжеты. Смотрела, как это делают федералы. Понятно, что первые мои сюжеты – это просто страх Божий, это людям вообще показывать нельзя. Но люди, к сожалению, это видели (смеется). Вот так в "Пятнашке" начался мой профессиональный путь.
- Дальше – "минское затишье", семья, ребенок, жизнь в большой России. Трудно ли было возвращаться, когда началась СВО?
- Трудно было уезжать. Я долго шла к этому решению, поскольку понимала, что просто обязана обеспечить ребенку безопасность. Муж воевал здесь, а мы уехали в Новосибирск и жили там какое-то время. Но когда здесь все гремело, все равно ты как сумасшедший, как наркоман читаешь эти новости в Телеграм-каналах.
Когда находишься здесь, все немножечко проще. Те же сводки как-то спокойнее воспринимаешь, поскольку собственными глазами видишь, что происходит. А когда читаешь, находясь очень далеко, уровень тревожности возрастает до максимума.
Я вернулась потому, что это моя Родина, мой дом. Я понимала, что нужна здесь, а потому решение далось мне легко.
- Как за эти годы изменилась "Пятнашка"? Как изменилась сама война? У нас теперь беспилотники правят бал. В начале войны ничего подобного не было.
- Ну да. Раньше могли что-то вычислить, разбомбить базу. Сейчас война стала технологичнее. Дроны – это понятно. Угроза максимальная. Если раньше в темноте стоило бояться только тепловизоров, то сейчас и дроны летают, и дроны-камикадзе. Это, конечно же, страшно и непонятно, но к этому привыкаешь.
В "Пятнашке" тоже изменилось многое. Она разрослась. Теперь это "Дикая дивизия Донбасса". Несколько батальонов, очень много добровольцев. Из России сейчас подтягиваются добровольцы, из Азии. Это тоже новый опыт для нас.
Если раньше у нас были европейцы, представители стран СНГ, весь Кавказ, то сейчас приезжают из Азии – Япония, Южная Корея. Казалось бы, эти страны близки к США, но и там люди тоже не согласны с происходящим. С этим навязыванием "демократии". И уже то, что люди приезжают к нам издалека, дорогого стоит.
Теперь у нас есть полноценный пресс-центр, а у меня есть профессиональные навыки, благодаря которым уже я могу что-то дать подразделению, а не наоборот.
Информационная работа, конечно, поставлена на совершенно другом уровне. Работаем в штатном режиме: выезды на передовую, полигоны. Постоянно находимся с личным составом, документируем все, что с ними происходит. Я ведь люблю собирать какие-то личные истории, когда ребята рассказывают о своих семьях, передают приветы, дают телефоны, чтобы я переслала их мамам, женам, детям какие-то искренние эмоции. Тогда взрослые, грозные мужчины начинают таять, поскольку это такая нежность, доброта, какое-то проявление чувств. Вот это для меня самое ценное.
- Насколько имидж подразделения сегодня важен и для своих, и для противника?
- Для противника – в первую очередь. Наш командир уже в 2014 году понимал важность этой работы, поскольку слово ранит не меньше, чем пуля, а порой даже сильнее. С помощью слов можно перевести этот конфликт на новый виток эскалации, а можно нивелировать эскалацию. Слова играют важную роль, я считаю.
- Тут можно вспомнить наших украинских коллег, которые все эти годы поднимали и сейчас продолжают поднимать градус ненависти.
- Да. Но у нас задачи совершенно другие внутри подразделения – показывать работу парней. Кто, если не мы, расскажет о том, как геройски они ведут себя на фронте? Плюс – имидж подразделения. Одно дело, когда ты идешь в подразделение под каким-то номером, другое – когда у него есть имя и репутация.
Не так много подразделений, у которых есть имя и какой-то бэкграунд. Понятно, что у нас есть номер войсковой части, военкоматы, все как положено. Но есть и определенный бренд, под которым мы работаем, и люди идут не в какую-то часть. Они видят в интернете командира и понимают – вот этот командир мне близок по духу, я хочу служить у него.
А это ведь очень важно – иметь коннект с командиром, когда вы понимаете друг друга с полуслова. Тогда боевая задача выполняется эффективнее.
Люди идут в определенный отряд. То есть у нас есть группирование по национальностям, у нас есть ребята из ЧВК "Вагнер" - отряд "Музыканты", есть отряд "Ночные волки" — это русские мотоциклисты. Понятно, что из этих организаций ребята пойдут к своим же, поскольку у них одни ценности, одинаковое мировоззрение, им проще между собой договориться.
По языкам – то же самое. Абхазы идут к абхазам, поскольку этническая принадлежность и родственные связи. Осетины у нас вместе, сербы у нас вместе. Мы никого не разделяем. То есть все воюют группами, но держатся вместе.
У нас неважно, какая у тебя национальность, какой язык, какая вера, какая культура. Здесь царит дух интернационализма. Однажды я приехала на позиции и увидела, как стоит православный перед иконами и крестится, молится перед выходом. А в соседней комнате на коврике мусульманин совершает намаз. И вот такое единство безумно трогает. В нашей малой общности мы показываем, что это возможно и это должно распространяться на весь мир.
- А как все это удается сочетать? Интербригады – это ведь очень советская история. Но в "Пятнашке" есть и люди с имперскими флагами, и религии самые разные.
- Дело в том, что у нас все строится на любви и взаимном уважении. Наше отличие от противника в том, что мы воюем "за", а не "против". Мы воюем за любовь, за свою Родину, своих детей, свои семьи и свою идеологию. Неважно какой ты веры, на каком языке говоришь, если проповедуешь любовь, дружбу, никого не дискриминируешь и не ненавидишь. Если так, то добро пожаловать!