— Дмитрий, как ты очутился там, где очутился?
— Очутился там, где очутился, я в 2014 году — когда началось все то, что началось. Я тогда не имел отношения ни к журналистике, ни к медийке, ни к армии. Вообще никакого. Сперва выступал в роли эдакого интернет-тролля, затем работал в издании «Правда ДНР», затем пять лет служил в армии, после чего вернулся в журналистику.
— А как попадают в армию из издания «Правда ДНР»?
— Организовалась пресс-служба, началась информационная работа в армии, а я к тому времени уже долго военкорил, взаимодействовал с армией. Позвали — согласился. Мне этого прямо хотелось.
— Зачем же было уходить из СМИ, чтобы потом возвращаться?
— Я ушел делать большое дело, которое мне хотелось делать. Повторюсь: я не из журналистской среды, а из Донецка, и все происходящее мне близко. Ты же и сам помнишь, как тут было в 2014 году и до того. Помнишь информационную блокаду. Русских СМИ тут еще не было, а украинские были и говорили всё, что заблагорассудится.
Украина рассказывала то, что ей выгодно, а я пытался прорывать информационную блокаду посредством соцсетей. Ничего, конечно же, не прорвал, но пытался.
Именно поэтому я пошел в армию, где занимался примерно тем же, но уже на другом уровне. Пошел не столько из СМИ, сколько из донецкого протеста. Там нашел себя и стал двигаться этим путем.
— Интересно. Я ведь и сам жалею, что выбрал журфак, а не любой другой, где дают знания, необходимые журналисту. Трудно было адаптироваться?
— Тоже частенько шучу о людях без профессии. Другой жизненный опыт, техническая грамотность, понимание физики, каких-то общих законов механики. Я ведь до всего этого был инженером. Плюс мне помогали на первом этапе.
Дальше — умение читать и понимать прочитанное, какое-то увлечение историей, военным делом, армейский опыт. Все это полезно и важно конкретно в нашей сфере.
Потому что мы ведь регулярно сталкиваемся с коллегами, которые неинтересны героям собственных сюжетов. Причем настолько, что с ними даже общаться не хотят. А еще мы сталкиваемся с людьми, которые являются прекрасными художниками в широком смысле, но просто не понимают фактаж собственных материалов. Таких обычно творческий подход заносит в какую-то дичь.
Кому легче? Человеку, который умеет в творчестве, но «плавает» в фактаже, или тому, кто знает матчасть, но пока не разобрался с творческой частью? Кому проще наверстать?
Встречал и тех, кто сумел найти баланс, и тех, кто остался при своем. Но в нашей сфере очень важны конкретика и понимание реалий. «Не техника же главное в военных сюжетах?» — спросили недавно. Бесспорно, техника в них не главное. Она вообще не важна, поскольку все наши истории про людей.
Но что ты можешь рассказать о людях, если не понимаешь обстоятельств, в которых они действуют, и реалий, в которых существуют? Невозможно рассказать о людях, если не знаешь, что вокруг тебя происходит.
С другой стороны, ты можешь быть великим знатоком оружия, но тогда сделаешь репортаж про винтик и маркировки, который будет интересен десятку человек. Это тоже жанр, но это узкий жанр.
— Отсутствие понимания приводит к тому, что ни журналист, ни его аудитория, не могут по достоинству оценить работу тех же артиллеристов. Вот штурмовики — это людям понятно и потому круто, а пушкари «далеко от противника и ничем не рискуют».
— То же и со связистами! Вот приходят люди с камерой, а им показывают человека в безопасном бункере, который просто сидит за столом. Нет динамики, нет событий, нет картинки. Просто сидит и пишет что-то в тетради, а потом из одной трубки передает информации в другую. «Где же экшен?» — спрашивают люди. Но этот человек уже делает важное дело, а с утра он ползал под огнем и менял или настраивал ретранслятор, поскольку никто больше не знает, как это сделать. И вечером он поползет снова.
— А еще люди не понимают, что узел связи — приоритетная цель, по которой в любую секунду может ударить какой-нибудь «Хаймарс».
- И коллеги не понимают, что без связиста, к которому их привели, не сможет работать целый штаб. Им говорят: «Это важно! Это очень важно! Этот парень — наш герой!» Но те, кто не в теме, смотрят на него и пожимают плечами: «В смысле? Ну сидит за столом и сидит. У меня такой же стол в офисе. И чего?» Потому нужно быть в материале.
Есть уйма военных специальностей, в сути которых нужно разбираться хотя бы на базовом уровне. А то приводят к тому же связисту или артиллеристу, предлагают задать интересующие вопросы, а журналист: э-э-э…а что вы тут делаете? Но это вообще не вопрос. На такой вопрос нет внятного ответа. Что он ответит? «Ничего не делаю. Передаю информацию», — ответит военный.
— Для этого существуют наводящие вопросы.
— Да, но их тоже нужно уметь задавать, а многие не умеют. Я был свидетелем того, как журналистка, которая что-то где-то нагуглила, брала интервью у покойной «Корсы» — героя ДНР. Она не понимала, что Ольга Сергеевна — это единственная женщина — командир боевого подразделения во всей нашей российской армии. Она не понимала, что такое реактивный дивизион.
Ольга Сергеевна посмотрел на нее и говорит: «Ребята, мне надоело отвечать на одни и те же вопросы про "ой, вы женщина". Вы же готовились? Так задайте мне интересные!» А журналистка ей в ответ про «ой, вы женщина», «ой, у вас большие звездочки» и «вы, наверное, молодец». Какое ж это интервью?
— А ведь в нашем патриархальном обществе из темы женщины-командира можно выжать уйму всего интересного.
— Лишь в том случае, если ты разбираешься в теме. Даже если бы Ольга Сергеевна рассказала обо всем такому журналисту в формате монолога, а тот просто записал на диктофон и попытался осмыслить, то хорошего материала не получилось бы.
— Все мы с чего-то начинаем и у каждого поначалу в голове живут стереотипы о том, что десантники крутые, а в ПВО траву красят. Из кино, из собственного армейского опыта. Но со временем на реальной войне пазл ведь складывается.
— Даже масскультурные штампы можно здорово обыграть в репортаже, подтвердив или опровергнув. Но и для этого нужно быть в теме. Только здесь, помимо военного дела, он должен и в массовой культуре разбираться: смотреть эти фильмы, читать эти книги, понимать, что откуда взялось. Чтобы понимать, откуда взялись те или иные клише, нужно разбираться в истории. Гуманитарное образование — это ведь гигантский багаж знаний.
При мне журналисты брали интервью у дедушки-ветерана. Помнишь, как проводили парад для одного ветерана? Дедушка, что характерно, абсолютно в себе, прекрасно себя чувствовал и оставался интересным собеседником.
В какой-то момент журналисты очень удивились тому, что ветеран воевал с японцами. Просто они не видели такого аниме, где СССР с Японией воевал. Некоторое время они на полном серьезе думали, что дедушка воевал за Японию против США. А он так посмотрел на них и говорит: «Вы, наверное, меня не понимаете. Объясняю еще раз: я воевал не за японцев, а против них! Не спрашивайте меня об американской ядерной бомбе и военных преступлениях США. Поймите, что, воюя против японцев, ты имеешь серьезные шансы погибнуть. А я к тому же был сапером».
Сидит ветеран и объясняет журналистам, что замполит ему потом объяснил, что это страшное военное преступление, но будучи сержантом-сапером, он был страшно доволен тем, что японцы сдались. Потому что больше шансов выжить, если противник сдается.
Журналисты смотрели круглыми глазами и с удивлением слушали о том, что СССР и США воевали на одной стороне, а товарищ Сталин даже встречался с господином Рузвельтом.
Смысл в том, что профессиональному журналисту неплохо бы знать обо всем этом. Какая-то общая гуманитарная подготовка должна иметь место. И это помимо умения складывать буквы в слова.
— Выходит, что проблема в другом? Не в том, что журналист не знает, а в том, что неинтересно ему. Ведь у нас хватает людей, которые по полгода работают в зоне проведения СВО, но даже сути конфликта толком не понимают.
— Это же еще и вопрос развития ситуации. Освещая обстрел Горловки, журналист должен четко понимать, что за этим обстрелом стоят девять лет бэкграунда, что эти люди не вдруг оказались под обстрелом, что они так долгие годы живут.
Мы с тобой можем привести еще тысячу примеров. Вот поселок Зайцево, да? Сидя в подвале освобожденного Майорска, боец пытается объяснить журналистам, что сам он родом из Зайцево, за которое воевал все эти годы, а сейчас они находятся уже в Майорске. Причем парень — местная легенда. Он девять лет воюет и воюет жестко. Только интервьюеру все это ни о чем не говорит.
Попросту записав эту историю на диктофон, ее невозможно внятно подать аудитории. Ее нужно понимать. Вот если журналист в теме, то история из этого рассказа получается офигенная.
— После начала СВО почти каждое российское СМИ решило обзавестись собственным военкором, и в результате мы уже школы юных военкоров организовываем. Как ты к этому относишься?
— Видишь ли, в этом вопросе смыкается сразу несколько. Это и вопрос фактической профессиональной работы, и то, что нужно уметь, и то, как нам избежать лишних жертв, и много чего еще. И тут есть несколько путей.
Важно понимать, что все мы тут не по приказу, мы сами того хотели. Грубо говоря, каждый идет в ад своей дорогой. Хочешь жить — проходишь подготовку. Либо же ты где-то проходил ее раньше. У тебя есть руководитель, которому тебя жалко или не жалко. Будет ли страховка?
Кто-то берет людей с бэкграундом, кто-то растит собственную боевую смену, кто-то пользуется услугами стрингеров.
Здесь работают исключительно взрослые люди, которые должны бы понимать степень риска. Это не армия, где ты получаешь приказ и выполняешь его, будучи лицом подневольным. Если ты не хочешь учиться пользоваться аптечкой, то это твой выбор и твоего руководства, которому все равно, умеешь ли ты ею пользоваться. Кто хотел, тот научился. Это моральный выбор и ответственность каждого.
Сколько военкоров надо? Да сколько переварит общество, столько и надо. Давай вспомним начало СВО, когда общество нашло для себя этот большой информационный кусок. Гордое слово «военкоры»! Люди стали называть себя так, и возникла эта легенда о военкорах.
Я в этом не участвовал. Для меня такой легенды нет. Я могу сказать, что эта работа не самая трудная, не самая героическая, не самая опасная и не самая болезненная из тех, что есть на фронте, но и не самая халявная. Где-то серединка на половинку.
Кто-то занимается этим профессионально, кто-то — по стечению обстоятельств. И есть рынок, который пытается это отрегулировать. В какой-то момент случилась истерика, которая привела к перенасыщению рынка. Но к созданию истерики я тоже не имею отношения.
Порой напишешь то, что не по вкусу какой-то части аудитории, а в ответ прилетает: «А еще называется гордым словом "военкор"». Ребята, не я вкладывал в это слово какой-то гордый смысл. Просто у меня работа такая.
Если бы фамилия не совпадала с названием города, то я бы ею и назвал свой ресурс. Придумывать какие-то пафосные называния, вроде «Позывной "Волк"» или чего-то похуже, мне не хотелось. Это глупо. Вот к этому аспекту отношусь спокойно.
Баланс реализма и творчества в профессиональной деятельности видится мне куда более важным для общества. Есть какие-то наши внутренние моменты — камуфляж, цвет бронежилетов, правила BBC, работа с оружием или без, с сопровождением или без. Это исключительно наши профессиональные вопросы. Это не те вопросы, что требуют широкого общественного обсуждения.
— Но человек, который не умеет пользоваться аптечкой, может стать обузой и для коллег, и для военных, с которыми работает.
— Кем бы ты себя ни считал, но в зоне ответственности военного подразделения, ты гражданское лицо. Командир ставит перед офицером задачу: довести, обеспечить работу, вернуть. Но ты же взрослый человек и хочешь жить, да? А с офицера все равно никто, кроме его командира, ответственности не снимет. Случись чего, он не сможет сказать, что ты сам дурак, у которого в аптечке лежали бракованные медикаменты. Его просто не поймут, поскольку в его зоне ответственности оказался человек с бракованными медикаментами в аптечке, а он недоглядел.
— А еще человек без знаний и опыта может случайно выдать противнику наши позиции.
— Это уже вопрос прямого нарушения правил и законов работы. Если какой-то дурак это делает, а военные не способны проверить и пресечь, то плохо будет всем. Но есть разница. Они-то обязаны, а журналист, в принципе, имеет право быть дурачком. Другое дело, что военные должны были проверить и убедиться в том, что журналист не дурак. И лишь после этого пускать на позиции.
— Где же тогда ответственность журналиста?
— Вся полнота ответственности лежит на военном и только на нем, но это не отменяет того, что журналист должен быть нормальным человеком, работать с которым комфортно и спокойно. Но слово «обязан» применимо только к военному.
Это важный момент, которого часто не понимают ни наши с тобой коллеги, ни гражданские зрители. А он важный! Человек, который получил приказ работать с тобой, принимает решения и несет за них ответственность на сто процентов. Он не клоун, не наемный работник, который должен развлекать журналиста, не депутат, которому нужен пиар. Он занят службой. Именно он отвечает за все, что произойдет. И вот тут важно соблюсти баланс интереса, ответственности и всего прочего.