На Украине и в Молдавии людей стараются стравить друг с другом, навязать им оружие, ложную историю и вражду, но искусство должно объединять, вести народы к миру и дружбе.
Об этом в интервью Украина.ру рассказал российский музыкант, поэт, лидер рок-группы 7Б Иван Демьян.
— Иван, в альбоме «Я пришел, чтобы петь», который вышел у вас этой осенью, в песне «Спокойной ночи, рабочий», есть строки: «Жизнь — это работа». Вообще, тексты песен одновременно и личные, и социальные. Расскажите, пожалуйста, какая сегодня жизнь и работа российского музыканта?
— Надеюсь, что у всех все хорошо у наших музыкантов, потому что самое главное всегда — это та аудитория, которая их ждет, уважает, любит. Это главное в творчестве. Гастрольный график, разные города нашей страны, не за горами летние фестивали. Естественно, в моей профессии и присутствует формула «жизнь — это работа», в том смысле, что нашей команде 22 года, а я ни разу не был в отпуске. Не считая того, когда я попал в больницу с переломом позвоночника, но и там мне аплодировали все врачи, а я спешил на фестиваль в Евпаторию. На такой волне мы и живем.
— А кто ваша аудитория? Вы ориентируетесь на какую-нибудь возрастную группу?
— Да, я всегда отвечаю на этот вопрос одной цитатой: «От утробы — до гроба». Если посмотреть на наши концерты — приходят люди от мала до велика, вплоть до малых детей и пожилых людей. Дети к нам ходят бесплатно, без билетов, главное, родителей приводите. И в некоторых городах на гастролях часто так бывает, что к гримерке можно добраться не с черного хода, а только через толпу, и я видел, как люди уже достаточно преклонного возраста тянут руку и благодарят. Девушки в положении тоже приходят, и они рассказывают потом в соцсетях о своих впечатлениях, так и родилась эта цитата.
— Группа 7Б неоднократно попадала в хит-парад «Чартова дюжина». За год после начала спецоперации российский музыкальный мир сильно изменился, многие музыканты уехали, появились новые люди. Что скажете о результатах чартов и хит-параде 2022 года?
— Всегда меняется контингент, но, естественно, есть классика русского рока, в том числе и я туда попадаю со своими произведениями. Подаешь эти песни, и худсовет определяет, какие коллективы попадут в чарт. Есть много молодых артистов, групп, к которым очень стоит прислушаться.
Сейчас один проект хотят назвать фестиваль «Молодые ветра» и в рамках фестиваля «Нашествие» показать его победителей, исключительно молодых ребят, новое исполнение. Меня тоже утвердили быть одним из членов жюри. Придется переслушать много нового материала, и на сцену попадет много новых молодых ребят. Движение в направлении поддержать молодые коллективы, конечно, есть, и я всегда это приветствую, потому что сам какое-то время назад мечтал увидеться с каким-нибудь классиком рока, чтобы на меня обратили внимание, заметили, что я пишу какие-то песни. В этом есть большие перспективы.
— Задам вопрос о российской рок-музыке в целом: музыкальный журналист Артемий Троицкий как-то сделал заявление, с которым все и спорят, и соглашаются по сей день. Его мысль заключалась в том, что, если рок выходит из «подполья», он перестает быть роком, так как рок — музыка антиправительственного протеста. Что вы об этом думаете?
— Мне кажется, этот человек просто коснулся реальности того времени, когда это было так.
— Вы имеете в виду 80–90-е?
— Да, но время никогда не стоит на месте, как и музыка. Я отвечу тоже цитатой: «Рок — это судьба», и формат взгляда рок-музыканта — это не обязательно катать какие-то треки против правительства или вставать на баррикады. Это совсем другой мир, у него очень много сторон, и, конечно же, ты всегда должен быть за справедливость, воспевать ее. Воспевать смелость, героизм: очень много тем еще помимо подпольного взрыва и протеста. Очень много тем, в которых рок-музыкант может чувствовать себя вальяжно и издавать свое творчество.
— Критики часто говорят, что западный рок начинался как песни о несчастной любви, а советский — как раз таки о социальном протесте.
— Да, в принципе, это понятно, и я с этим согласен.
— СМИ пишут, что вы были первым российским музыкантом, а группа 7Б была первым российским коллективом, который в 2014 году отправился в Донбасс. Если я не ошибаюсь, ваша песня «Не герой» как раз о тех событиях, о самом начале. Что изменилось с тех пор? Вы много раз посещали ДНР и ЛНР, говорили в интервью, что общались с местными, что зацепило, запомнилось больше всего?
— Да, мы сразу после начала боевых действий, осенью 2014 года оказались в Донецке. Там были первые выборы главы Донецкой Народной Республики, и мы оказались на этой площади в центре Донецка. Оказавшись там, я познакомился, а потом и посвятил песню этому человеку — Арсену Павлову, «Мотороле». Я познакомился с ним, когда подъехал перед концертом к сцене, и меня сразу предупредили: тебя «Моторола» тут ждет, ищет.
И вот он идет по тротуару мне навстречу, раскинув руку, и я понимаю, что идет такой радостный, с желанием приобняться. Я тоже раскинул руки, и мы идем так навстречу друг другу, и я чувствую, что мы как будто всю жизнь знакомы, с детского садика, такое тепло было от него. Он еще так шел, автомат болтался ниже колена, он улыбался, борода эта его солнечная. И мы обнялись: «Здравствуй, брат». — «Здравствуй, брат», — и у меня от его слов ком к горлу подступил. Он поблагодарил меня за несколько песен, в том числе за «Молодые ветра», и говорит: «Я без них в атаку не хожу. Включаю 7Б, и иду делать свое дело». Для него это как воинское снаряжение.
И спустя какое-то время он ушел, очень рано. Погиб от рук террористов, от предательства. И я посвятил ему песню «Душа бойца», которая также в моем новом альбоме.
А так, мы еще неоднократно ездили туда, были в Дебальцево в паровозном депо. Мы там встречали обычных бабушек, женщин. Они все говорили слова благодарности: «Как хорошо, ребята, что вы приехали!», а у самих — радость со слезами на глазах. Всегда благодарили, чем-то угощали — такое я запомнил отношение к нам. И рабочие, такие мужики, которые тепловозы там чинят. Рассказывали, куда попадали снаряды, как приспособились все равно работать. И все были с приподнятым духом, что мы приезжаем, поддерживаем их, хотя тогда Донбасс еще не был частью России. Я сразу попал под санкции, в список «Миротворец», в эту сотку запрета въезда на Украину.
— Как вы на это отреагировали?
— Да никак, улыбнулся. Я еще в списке рядом с Жераром Депардье и Фредом Дёрстом оказался: у меня фамилия Демьян, у них — Депардье и Дёрст, все на «Д». И так меня это повеселило.
Сейчас, конечно, поездка на Украину — это что-то из области фантастики, но до 2014 года у нас было очень много поклонников на Украине. Последний раз у нас там был тур в 2014 году, уже после Майдана. Никто же не знал, а концерты забиваются минимум за полгода. Нас в аэропорту в Борисполе заводили в какую-то конуру и допрашивали каждого по одному. А у нас было письмо-приглашение уже по новым законам, все должно было быть нормально, но все равно допрашивали.
— В каких городах вы тогда выступили?
— Мы выступали в Киеве, в Харькове и в Виннице — три города. И 2 концерта все-таки отменились.
— Кроме допроса в Борисполе, других неприятностей не произошло?
— Ну, одно из таких неприятных событий, причем оно повторилось тогда уже третий год подряд, и так жестко: у нас концерт, мы уже вышли на сцену, и тут позвонили и сказали, что заминировали клуб. Первым номером я поставил «Интро», ребята уже играют, и только я сквозь музыку поднимаюсь на сцену, организатор концерта говорит мне об этом. Приехали спасатели, пожарные, полиция с собаками, всех вывели на улицу, в том числе и зрителей, около тысячи человек, и нас из гримерок попросили выйти на улицу. Все это происходило больше часа, только потом всех пустили. Наши концерты в Киеве минировали трижды, начиная еще с 2012 года.
И позже всегда выяснялось,что, конечно, ничего не было заминировано, и это только потому, что русская группа 7Б приехала, обязательно нужно какие-нибудь козни устроить, сорвать концерт. Вот кто-то и позвонил, сказал, что заминировано. А сигнал получен — нужно действовать, вот и получается срыв концерта. Но меня удивило, что люди все это время стояли, ждали, хотя и погода была совсем не теплая, и поздний вечер. И они все дождались, ушли буквально пара человек. Концерт все же состоялся, только я программу немного сменил: на такие песни-боевики, более мощные, такие как «Летим с войн» или «Не герой».
Что еще меня удивило: я в Виннице по телевизору нарвался на какой-то документальный исторический фильм, решил посмотреть. Они такую ахинею несли! И эти черно-белые кадры хроники, которые они использовали, я видел уже не один раз в каких-то наших фильмах. Он шел на украинском языке, а я немного понимаю по-украински, так как студентом учился в Северодонецке — а это тот же Донбасс, и я смотрю этот фильм, слушаю и понимаю, что кадры вообще не совпадают с тем, что они рассказывают. А история одна: когда-то москали приехали нас угнетать, гнобили, уничтожали, на кадрах кого-то грузят в эти машины НКВД, увозят…
Я ребятам сразу тогда сказал: «У них тут послушаешь, сам станешь врагом народа!» Они так делают, так воздействуют на сознание и мозг, что человек действительно начинает верить, что «москаль ему враг». И так резко одурманили этот бедный, многострадальный народ! Мы раньше ездили, и такого не было, и дружили все.
— Вы упомянули Северодонецк, и я собиралась спрашивать о нем. Это для вас не чужой город, вы там учились. Сейчас, конечно, невозможно и небезопасно туда попасть, но, в целом, вы знаете, что происходит в городе, может быть, с кем-нибудь общаетесь?
— Я как-то общался с одной женщиной оттуда. Мы даже не знакомы, но она из Северодонецка и писала мне в соцсетях, что меня там ждут, но это было еще в мирное время. Потом прошло время, и она мне жаловалась, что непонятно, что делать, куда бежать, будут ли брать город? Потом еще проходит время, и она пишет, что она оказалась уже в Ростове, но ее побег во время взятия города… Она рассказала, как в спину им стреляли вэсэушники, отца ее убили, и только ребенка она спасла.
А так, с моими ребятами, друзьями, которые тогда были, с ними связи у меня нет. Я даже не знаю, что с ними сейчас. Надеемся, что все восстановят, как в Мариуполе, шаг за шагом. Уже восстановили, в первую очередь дома городской власти, чтобы город как-то функционировал. Надеемся, что вскоре придут мирные времена, и, конечно, приедем, поддержим.
Из-за вопросов безопасности срываются сейчас многие концерты, мы должны были ехать в тот же Херсон. Я езжу поддерживать ребят в госпиталях, на позициях, к мобилизованным. Мы приезжали прямо на границу, в артиллерийский батальон. Пока в таком формате.
— Параллельно с боевыми действиями на Украине еще пару недель назад острой стала и тема Приднестровья, Молдавии. Как вы считаете, есть ли действительная вероятность того, что конфликт там вспыхнет с новой силой? Одновременно с этим обострилась ситуация в Грузии, некоторые специалисты считают, что это все намеренные провокации, чтобы отвлечь внимание России от Украины. И, кроме того, в самой Молдавии происходят разные специфические процессы. На днях президент Майя Санду переименовала молдавский язык в румынский…
— Да, я тоже наслышан, в том числе из моего родного городка (Новые Анены, непризнанная Приднестровская Народная Республика. — Ред.). Мои друзья мне часто присылают разные новости, в том числе то, что в Кишинёве творится. Конечно, они тоже волнуются все, поддерживают нас, и шутят: «Ждем [президента России Владимира] Путина тут!» Так они настроены, потому что их воспитали так в советское время, когда все это было нашим, общим.
Боюсь каких-либо предсказаний, но, конечно, этому правительству молдавскому давно хочется позволить пройти с той стороны натовскому оружию, вооруженным силам через Приднестровье. Это же выход, можно сказать, прямой в Одесскую область. Поэтому Приднестровье у них как кость в горле. А там еще и наши склады со снарядами, еще со времен советской эпохи и той недолгой войны. Она вспыхнула тогда, но генерал [Александр] Лебедь, честь ему и хвала, смог вовремя и четко остановить это.
Благодаря этому Приднестровье стало на свой собственный либеральный путь, и живут они спокойно, ничего у них не запрещают, хотят — на русском разговаривают, хотят — на молдавском. Сейчас они хорошо понимают ситуацию, у них есть и собственные подразделения, и наши войска еще там остались. Гарнизон не сказать, что многочисленный, но стоит. Что бы ни произошло, я скажу, что лучше бы туда не соваться никому! Пытаются, конечно, раскачать это все, но будем надеяться, смотреть, поддерживать.
— А языковой вопрос в Молдавии действительно такой острый, как на Украине?
— Нет, конечно. Все и по-русски говорят, и по-молдавски. У молдаван есть небольшой акцент с мягкой буквой «л». Это все неважно, там живут очень доброжелательные люди. Более того, большинство работали в России, зарабатывали на семью, все было замечательно. А митинги, которые там происходят, потому, что они видят, что через них опять идут натовские войска, оружие, и люди понимают, что их автоматически втягивают в этот беспредел, который устраивает нам запад. Столько людей на площадях! Даже в город [Кишинёв] не пускали, потому что это уже было чревато чем-то для властей, для Санду. Казалось, что может произойти настоящий революционный переворот.
Власти Молдавии очень боятся этого всего, а теперь вдруг резко меняют язык на румынский. А румыны этого всю жизнь и хотели — выхватить по старой схеме земли, которыми когда-то они владели. Но никогда молдаване не станут румынами, они просто помнят, что молдаване и бессарабы всегда были рабами у румын.
— В вашей песне «Знаю! Будет!» строчка: «Устала земля от войн во Вселенной». Наверное, сегодня, когда все говорят о приближающемся глобальном конфликте, это актуально как никогда. Как вы считаете, что люди искусства, и просто люди могут сделать для скорейшего наступления мира прямо сейчас?
— Музыка, искусство, может только объединять людей. Неважны цвет кожи, разрез глаз, важна только дружба между народами. Это взаимопонимание и дружба — то, что может стать божественным чудом, когда люди перестанут стрелять, перестанут бомбить друг друга. Это и произойдет, если у людей будет обмен творчеством: литературой, стихами, песнями, культурная деятельность изо всех щелей! Это был бы большой шаг для спасения человечества.