Яков Блюмкин: рождённый революцией и "съеденный" ею же

По одной из версий, 25 марта исполнилось 125 лет со дня рождения Якова Блюмкина, который убил посла Германии в РСФСР Мирбаха и готовил убийство гетмана Скоропадского.

"Родился в 1900 года в марте месяце, в бедной еврейской семье. Отец мой, бывший ранее рабочим лесных фирм в Полесье, ко времени моего рождения стал мелким коммерческим служащим" – написал Яков Блюмкин 2 ноября 1929 года в своей последней автобиографии. Это было во внутренней тюрьме ОГПУ на Лубянке, где он ожидал приговора и казни.

Уже первый абзац автобиографии вызывает чувство недоумения. Почему Блюмкин не сообщает ни точную дату своего рождения, ни место? При этом Большая Советская энциклопедия 1927 года издания отмечает, что Яков Блюмкин родился в 1898 году, но о месте, где появился на свет будущий "романтик революции", тоже сведений не даёт.

Российская версия "Википедии" сообщает, что Яков Блюмкин родился 12 (25) марта 1900 года, а в украинской – вообще полная шизофрения: в основном тексте датой рождения Блюмкина указано 27 февраля (12 марта) 1898 года, в сводной информации о герое – 12 (25) марта 1900-го. При этом обе версии указывают местом рождения героя Одессу (а не Сосницу ныне Черниговской области, как в некоторых источниках).

Впрочем, с некоторыми источниками не согласен и автор самой подробной биографии Якова Блюмкина – Евгений Матонин. В книге "Яков Блюмкин: Ошибка резидента", вышедшей в 2019 году в серии ЖЗЛ он пишет: "в Государственном архиве Одесской области хранится "Книга родившихся евреев. 1900 год" Одесского городского раввината. В графе под номером 469 в ней зафиксировано, что во вторник, 27 февраля 1900 года у сосницкого мещанина Гирша Самойловича Блюмкина и его жены Хаи родился сын Яков. Если перевести дату рождения Блюмкина на новый стиль, введённый в Советской России с февраля 1918 года, то получается, что Блюмкин родился 12 марта 1900 года".

В упомянутой биографии Яков Блюмкин написал: "в условиях еврейской провинциальной нищеты, стиснутый между национальным угнетением и социальной обездоленностью, я вырос, предоставленный своей собственной детской судьбе". К тому времени через его руки прошли миллионы в различной валюте и ценностях, но даже в ожидании смерти он пишет именно о нищем детстве и юности. И вряд ли это была попытка разжалобить товарищей по партии и её карательным органам.

Действительно, в условиях дореволюционной России у Блюмкина было не так уж много шансов подняться как по социальной лестнице, так и по криминальной, которая в Одессе была не менее (если не более) важной. Но дорасти до уровня легендарного одесского бандита Моисея Винницкого (Мишки Япончика) Якову Блюмкину помогла не только революция, но и украинцы.

Когда в декабре 1917 года отряды подчинённых Центральной Раде УНР гайдамаков попытались взять под контроль Одессу, против них объединились все не ладившие друг с другом вооружённые группировки города – от красногвардейцев и еврейской боевой дружины до "бригады" Мишки Япончика. Революционные матросы с кораблей высыпали на берег.

После нескольких перестрелок на улицах гайдамаки ретировались в свои "курени", а вот матросы обратно на корабли не ушли. Они вместе с примкнувшими к ним береговыми забияками сорганизовались в "Железный отряд". Большинство матросов принадлежали к анархистам и левым эсерам. Именно в рядах левых эсеров с лета 1917-го начал свою политическую карьеру юный агитатор Блюмкин – его партия и послала идейно окормлять матросов. Хотя "Железный отряд" сотрудничал с "бригадой" Япончика, но никакого подтверждения того, что Яков Блюмкин и Моисей Винницкий были хотя бы знакомы, не существует.

Бойцы "Железного отряда" выбрали Блюмкина своим командиром. Отряд принял участие в восстании сторонников Советской власти в Одессе, начавшемся 13 января 1918 года. После пятидневных уличных боев была провозглашена Одесская Советская республика. При этом, по слухам, именно Блюмкину досталась значительная часть денег из захваченного отделения Госбанка России.

"Железный отряд" позже вошёл в состав Особой Одесской армии, которую возглавил тоже левый эсер – Пётр Лазарев. Конницей в ней командовал Григорий Котовский, а одним из отрядов – Анатолий Железняков. Да, тот самый "матрос Железняк", что "шёл на Одессу, а вышел к Херсону", а историю русской демократии украсил своей фразой "Караул устал!" при разгоне Учредительного собрания. Восемнадцатилетний Блюмкин находился с ними на одном командном уровне, вскоре и вообще стал сначала комиссаром армии, затем командиром разведки, а в конце концов – и.о. начальника штаба армии.

Это произошло уже в Крыму, куда Особую Одесскую, переименованную в 3-ю Революционную армию, перебросили после того, как она без боя сдала Одессу под натиском австро-венгерских войск. Немцы вышибли её и из Крыма, 3-я Революционная отступала в противоположную от Одессы и моря сторону – на Донбасс. "С этой армией я проделал поход Феодосия – Лозовая – Барвенково – Славянск", – писал Блюмкин в конце своей недолгой жизни.

В этом самом донбасском Славянске, тогда мало кому известном, в апреле 1918 года произошла довольно тёмная история. По самой распространённой версии, командование 3-й армии во главе с Лазаревым и Блюмкиным "экспроприировало" из отделения Государственного банка в Славянске четыре миллиона рублей – огромные средства по тем временам. Решающая роль в этом деле приписывается как раз Блюмкину.

Дальше Блюмкин вроде бы предложил десять тысяч Лазареву в виде взятки, столько же хотел оставить себе, а остальное передать в кассу партии левых эсеров. Однако о проделках Блюмкина узнали, и он, под угрозой ареста, вернул три с половиной миллиона рублей. Остальные же 500 тысяч исчезли, считается, что Блюмкин увёз их с собой в Москву после разгрома 3-й армии немцами.

Яков Блюмкин появился в столице Советской России в середине мая 1918-го, когда отношения между левыми эсерами и большевиками становились всё более напряжёнными, в первую очередь по вопросу Брестского мира. Состоявшийся в конце апреля 1918 года II съезд партии левых эсеров одобрил применение "интернационального" или "центрального" террора против "империалистических лидеров". В числе потенциальных "объектов" значились, к примеру, кайзер Вильгельм II, гетман "Украинской державы" Скоропадский, посол Германии в РСФСР граф Мирбах, главнокомандующий группой армий "Киев" и глава оккупационной администрации занятых германскими войсками областей Украины генерал-фельдмаршал фон Эйхгорн.

В Москве Блюмкин сразу же попытался попасть в канцелярию российской делегации, которая собиралась на Украину для проведения мирных переговоров с правительством Скоропадского, которые должны были начаться 22 мая 1918-го. Знавший Блюмкина по Одессе левый эсер Пётр Зайцев договорился об этом с входившим в делегацию Христианом Раковским, но позже, узнав о планах однопартийца убить гетмана Скоропадского, сделал всё, чтобы тот в Киев не попал.

После этого, по решению ЦК партии левых эсеров его направили на работу в ВЧК, где он организовал и возглавил отдел по борьбе с международным шпионажем. Блюмкин действительно развил активную деятельность, а его главной целью стало немецкое посольство в Москве, где с 26 апреля работал первый посол Германии в Советской России граф Вильгельм фон Мирбах. Его убийство было сначала назначено на 5 июля 1918 года, но, поскольку подготовку бомб завершить не успели, его перенесли на следующий день, когда началось восстание левых эсеров.

В письме, написанном накануне теракта, Блюмкин так объяснял причины своего участия в нем: "черносотенцы-антисемиты(...) с начала войны обвиняли евреев в германофильстве и сейчас возлагают на евреев ответственность за большевистскую политику, за сепаратный мир с немцами. Поэтому протест еврея против предательства России и союзников большевиками в Брест-Литовске представляет особенное значение. Я как еврей и как социалист беру на себя совершение акта, являющегося этим протестом".

В 14.30 6 июля 1918 года Блюмкин и его товарищ по партии и по ВЧК Андреев, вооружившись револьверами и бомбами, явились в посольство и успешно выполнили задание, пусть и неуклюже – убегая, Блюмкин выпрыгнул в окно и сломал ногу. Однако теракт в итоге привёл совсем к другому результату, чем рассчитывали левые эсеры. Убийство Мирбаха, направленное против большевиков, лишь поспособствовало укреплению их власти, Брестский мир в тот момент не был расторгнут, а вот левых эсеров Ленин объявил вне закона. Очень скоро те оказались разгромлены – и власть всецело перешла в руки большевиков.

Историки до сих пор спорят, произошёл ли на самом деле мятеж левых эсеров в июле 1918-го, или это была грамотно спланированная большевиками провокация. В пользу второй версии свидетельствует судьба Якова Блюмкина. Заочно он был приговорён Ревтрибуналом при ВЦИК к трёхлетнему тюремному заключению. Но 9 июля 1918 года ему удалось совершить побег из усиленно охранявшейся больницы, как он вспоминает, при помощи "внепартийных друзей". Лето 1918 года Блюмкин провёл в Питере, где служил в местном ЧК под именем Константина Владимирова. А с сентября 1918 года Блюмкина решили "использовать" на Украине.

Без ведома руководства левых эсеров он пробирается в Москву, а оттуда в Белгород – на границу с Украиной. В ноябре 1918 года, в момент восстания Петлюры против украинского гетмана Павла Скоропадского и австро-немецких оккупантов, Блюмкин находит своих партийных товарищей в Киеве и с азартом включается в подпольную работу.

Он участвует в подготовке убийства гетмана Павла Скоропадского, досадуя на то, что опоздал с покушением на фельдмаршала немецких оккупационных войск в Украине Эйхгорна (эсеры убили его 30 июля 1918-го). Теракт против Скоропадского был намечен на 26 ноября 1918 года, когда гетман должен был принять участие в похоронах офицеров-гетманцев, погибших в боях с петлюровцами. Но из-за неисправности бомб покушение было сорвано.

В декабре 1918 – январе 1919, в период властвования Директории, Блюмкин успевает появиться на Подолье, где участвует в организации повстанческих формирований, мелькая среди заговорщиков, подрывавших устои УНР.

В марте 1919-го под Кременчугом он попал в плен к петлюровцам. Его жестоко пытают, выбивают все передние зубы, бесчувственного и голого бросают на рельсы. Он очнулся до прихода поезда, дополз до железнодорожной будки, сердобольный стрелочник погрузил полутруп в дрезину и отвез помирать в богадельню – но Блюмкин выжил.

В апреле 1919 года он внезапно является к своим бывшим коллегам, в Чрезвычайную комиссию в Киеве, и отдает себя в руки "советского правосудия". На следствии он не отказывался от своего преступления, а возводил его в ранг героического действа. Особая следственная комиссия, по согласованию с Президиумом ВЦИК и с одобрения Феликса Дзержинского, приняла решение об амнистии Блюмкина. После этого, в середине мая 1919 года, Блюмкин выказал страстное желание работать в ЧК.

Последующий период его жизни окутан таинственностью. То его видят на лихом скакуне в кавказской бурке во главе какого-то чекистского отряда. То он глубоко законспирированный агент по борьбе со шпионажем, то, по сообщению официальной печати, он занимается подрывной работой в тылу петлюровских войск. Есть данные, что в июне 1919 года он получает задание от ВЦИКа РСФСР – набрать группу на Украине для отправки в Сибирь с целью убийства адмирала Колчака. Но этот план не был осуществлён.

В сентябре 1919 года он становится уполномоченным по борьбе со шпионажем Особого отдела 13-й армии, действовавшей на донецком направлении, и инструктором по разведывательно-террористической деятельности в тылу деникинских войск. На этом посту он готовил террористический акт против генерала Деникина, который также остался на стадии организации.

В марте 1920 года Блюмкин возвращается в Москву, и на долгое время забывает про Украину. Его зачисляют слушателем Академии Генерального штаба на факультет Востока. Но в 1922-м учебу пришлось оставить: Блюмкина пригласил на работу в свой секретариат сам нарком по военным делам Лев Троцкий. Троцкий, правда, использовал Блюмкина в своем аппарате в основном по гуманитарной линии – как литературного секретаря и пиарщика.

Блюмкин, который, кстати, был вхож в московскую и питерскую богему, и хорошо знал Маяковского, Есенина, Мандельштама и др., сам неплохо писал. Он подготовил издание трудов Троцкого, пишет фельетоны в "Правду" с его восхвалением, становится одним из первых авторов возрожденного в апреле 1923 года Михаилом Кольцовым "Огонька".

Но уже осенью того же года новый шеф командирует его к старому, и Блюмкин возвращается в ведомство Дзержинского по "профильной" специализации – во внешнюю разведку (иностранный отдел ОГПУ, созданный тремя годами раньше и возглавляемый в ту пору Михаилом Трилиссером, тоже одесситом).

С тех пор и до конца жизни работа Якова Блюмкина была связана с Востоком. Он открыл первую советскую резидентуру в Палестине, в городе Яффо, под видом прачечной – которая, кстати, была прибыльной. Позже он участвует в пограничных комиссиях по урегулированию спорных вопросов между СССР, Турцией, Ираном, тайно выезжает в Афганистан, где пытается найти связь с мистической сектой исмаилитов, которых большевики надеялись использовать в борьбе против англичан. Пробравшись в Индию, Блюмкин изучает расположение английских колониальных войск и добирается до Цейлона.

В сентябре 1925 года Яков Блюмкин присоединился к экспедиции Николая Рериха, искавшего легендарную Шамбалу. Рерих запечатлел Блюмкина на своей картине "Весть Шамбалы", а в романе Давида Маркиша "Стать Лютовым" путешествию Рериха и Блюмкина посвящен отдельный эпизод.

В конце 1926-го Блюмкин оказывается уже в Монголии, где курирует местную спецслужбу – Управление внутренней охраны. Но это лишь база для проникновения в соседние страны. Не успев толком обжиться в Улан-Баторе, он отправляется в Китай, преодолевает полный опасностей почти 1000-километровый путь по пустыне Гоби, становится советником мятежного генерала Фэн Юйсяна, нового друга СССР, участвует в боях, создает резидентуры в китайских провинциях и Тибете, тогда ещё отдельной стране. Он опять ищет заветную Шамбалу и "центр силы мира", а через четыре месяца, вернувшись в Улан-Батор, затевает экспедицию по поиску сокровищ барона Унгерна.

В ноябре 1927-го Блюмкина возвращают в Москву, где его ждёт новое назначение: с учетом палестинского опыта ему поручено создать и возглавить чекистскую сеть теперь уже на всём Ближнем Востоке. Он сразу же предложил использовать для легализации разведывательных структур возникшую тогда в США и Европе моду на древние еврейские книги и манускрипты. Антиквары и букинисты охотились за артефактами иудаики по всему миру, но наибольшее количество раритетов находилось в СССР, в первую очередь на Украине, и Блюмкин решил освоить эту "золотую жилу".

"Видимая торговля и скупка еврейских книг", – писал он в докладной записке Трилиссеру, – "являются со всех точек зрения весьма удобным прикрытием для нашей работы на Ближнем Востоке. Она дает и связи, и возможность объяснить органичность своего пребывания в любом пункте Востока, а равно и передвижение по нему". Докладная была поддержана руководством, и в октябре 1928 года на рынок торговли еврейскими древностями вышел невесть откуда появившийся новый крупный игрок – "персидский купец Якуб Султанов".

Именно под этим именем Блюмкин, приехавший в Турцию через родную Одессу, где он оформлял визу, открыл в Константинополе антикварный магазин. На пополнение его запасов древними свитками Торы, книгами Талмуда и других еврейских изданий и манускриптов работал аппарат ОГПУ. Чтобы подготовить Блюмкину материал для успешной торговли, в Проскуров (ныне Хмельницкий), Бердичев, Меджибож, Брацлав, Тульчин и другие некогда еврейские городки направились экспедиции ОГПУ с целью изъятия старинных еврейских книг.

Книги изымались даже из государственных центральных библиотек и музеев. Сам Блюмкин выезжал в Ростов-на-Дону, Одессу и другие города Украины, где обследовал библиотеки синагог и еврейских молитвенных домов. Он опять вернулся в родные места, чтобы грабить их, – просто в отличие от Одессы в 1918-м, книги ещё нужно было превратить в деньги.

О том, каких успехов мог бы добиться на новом поприще Яков Блюмкин, остаётся только гадать: сеть росла, представители "фирмы" колесили по странам и континентам, создавали филиалы, вездесущий Якуб Султанов возникал то там, то здесь. А потом настал 1929 год, и из СССР выдворили одного из главных его основателей – Льва Троцкого.

Известие повергло Блюмкина в шок, и в апреле 1929-го, оказавшись по делам службы в Константинополе, куда двумя месяцами раньше пароходом "Ильич" отправили изгнанного "демона революции", его бывший секретарь не удержался от контакта. Троцкий стал делиться планами – как всегда у него, революционными. Блюмкин понял, что влип, и ещё больше в этом убедился, когда через два с лишним месяца сын Троцкого, Яков Седов, попросил передать кому-то из членов семьи в Москве две книги, где между строк симпатическими чернилами были написаны послания его отца.

С опасным грузом Блюмкин прибыл в СССР, где поначалу ничто не предвещало беды. На Лубянке главу ближневосточной сети встретили как героя, отчёт у него принял сам Менжинский – председатель ОГПУ, Блюмкин выступил с докладом перед коллегами о положении на Ближнем Востоке, начальство одобрило планы расширения разведывательной сети, начался активный подбор кадров. А ещё у Блюмкина появилась новая любовь: коллега по Иностранному отделу, красавица Елизавета Горская, урождённая Эстер Розенцвейг.

Она родилась в селе Ржавинцы Хотинского уезда Бессарабии в 1900 году. Когда этот край стал частью Румынии, переехала в Черновцы, где окончила гимназию и поступила на историко-филологический факультет университета, продолжив обучение в Пражском и Венском университетах. В 1924 году окончила филологический факультет в Венском университете, помимо идиша и русского языка, владела румынским, немецким, французским, английским и испанским языками.

В 1924-1925 годах она работала переводчицей полпредства и торгпредства СССР в Вене, получила советское гражданство. Тогда же была привлечена к работе в иностранном отделе ОГПУ, в 1925-1928 годах работала в Венской резидентуре в качестве переводчицы и связистки, затем была направлена во Францию. С февраля 1928 года проходила подготовку в Москве, где получила документы на имя Елизаветы Юльевны Горской. Тут он вышла замуж за разведчика Василия Михайловича Зарубина, с которым потом работала в США и собрала информацию о разработке атомного оружия, в том числе установив контакт с Робертом Оппенгеймером.

Но это будет позже, а в 1929-м она попала под чары Блюмкина, который осыпал её цветами и дорогими подарками. Тот, похоже, обезумел от влюблённости, и рассказал ей о своей встрече с Троцким. После этого Горская хладнокровно сдала любовника коллегам по ОГПУ, и даже лично помогла его задержать. Это произошло 15 октября 1929 года.

Самый странный момент в эпизоде ареста Блюмкина – это его чемодан, набитый долларами и рублями. В доступных материалах дела не разъясняется, откуда он взялся и куда потом делся. По идее, чекисты должны были составить протокол обыска Блюмкина и опись обнаруженных у него вещей и уж точно пересчитать найденные в чемодане деньги, но ничего этого в архивах нет.

3 ноября 1929 года дело по обвинению Якова Блюмкина рассматривалось на судебном заседании коллегии ОГПУ. "Постановили: за повторную измену делу Пролетарской революции и Советской Власти и за измену революц. чекистской армии Блюмкина Якова Григорьевича РАССТРЕЛЯТЬ" – сказано в протоколе.

Впрочем, при голосовании мнения членов коллегии ОГПУ разделились. За расстрел высказались Ягода, Агранов, Паукер, Молчанов и др. Против – Трилиссер, Артузов и Берзин. Многое, наверное, мог бы определить голос председателя ОГПУ Менжинского, но он на заседании отсутствовал. Официальная причина – был болен.

5 ноября приговор утвердило Политбюро ЦК ВКП(б), и в тот же день Блюмкин был расстрелян. Яков Агранов потом рассказывал Анатолию Мариенгофу, что "бесстрашный террорист" умер под пение, вернее, хрипение "Интернационала". Многим этот расстрел тогда показался предвестником наступающих суровых времен – когда, как сказал перед казнью Дантон, "революция начнёт пожирать своих детей".

Поэт-имажинист Вадим Шершеневич, друживший с Блюмкиным, посвятил ему стихи, в которых были и такие строки:

"Мое имя попробуйте, в Библию всуньте-ка.

Называя любовью покой"

Согласиться с ними можно лишь отчасти. Уж чего-чего, а покоя Яков Блюмкин в жизни точно не искал. Он искал деньги и приключения. И, наверное, он хорошо понял бы рокеров буйных 60-х годов прошлого века с их девизом: "Live fast, die young" – "Живи быстро, умри молодым".