Нам глубоко безразлично, что американцы считают основой для ведения мирных переговоров с Москвой, продвигая свои и украинские интересы. Нам важно, что по этому поводу написано у нас в Конституции. А в Конституции написано, что сама идея об отторжении тех или иных российских территорий невозможна. Поэтому если переговоры между Россией и Западом состоятся, то речь точно не будет идти о том, чтобы «вернуть» Украине Крым, Донбасс или Херсонскую область, считает исполнительный директор МИА «Россия сегодня» Кирилл Вышинский.
Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.
Ранее госсекретарь США Энтони Блинкен, говоря о поддержке Киева со стороны США, заявил, что Вашингтон сфокусирован на помощи Украине вернуть территории, занятые Россией с 24 февраля — с начала специальной военной операции.
— Кирилл Валерьевич, означает ли это, что США готовы немного пересмотреть свои позиции в том смысле, что Крым и изначальная территория ДНР-ЛНР для них не так важна?
— Я не знаю, почему Блинкен это заявляет. Украина до этого заявляла, что готова говорить с Россией, только если Россия выведет все войска за пределы территорий, занятых ею после 24 февраля, а потом уже и из Крыма с Донбассом. Сегодня они говорят одно, завтра — другое. Потом выяснится, что он оговорился, как это было с Урсулой фон дер Ляйен, когда она назвала одну цифру потерь ВСУ, а потом купировала свое собственное выступление. Я не большой любитель толковать слова Блинкена. Это пусть в Киеве сидят и думают, что его слова означают. Там и так сейчас может начаться вой, что США договорились с Россией без них.
На мой взгляд, слова Блинкена не имеют никакого значения по одной простой причине. Все территории, которые провели у себя референдумы в октябре после 24 февраля, стали частью РФ. Поэтому никакие даты не имеют значения.
С этой точки зрения, нам глубоко безразлично, что американцы считают основой для ведения мирных переговоров, продвигая свои и украинские интересы. Нам важно, что по этому поводу написано у нас в Конституции. А в Конституции написано, что сама идея об отторжении тех или иных российских территорий невозможна.
Так что пусть в Киеве гадают, что же на самом деле хотел сказать Блинкен. Я в Москве по этому поводу гадать не хочу.
— Да, это российская территория. Но если исходить из этой логики, то мы должны были удерживать Херсон любой ценой, не считаясь ни с какими военными рисками.
— Знаете, я сейчас на радио «Вести» ежедневно слушаю серию программ, посвященных 80-летию Сталинградской битвы. И у меня едва ли не каждый день возникает ощущение, что мы проиграли эту войну, что Сталинград мы не удержали и что никакого окружения немцев не было. Потому что в какие-то дни ситуация была такова, что мы оставляли позиции и отступали. Но в конце концов произошло то, что произошло.
С оставлением Херсона и части Харьковской области спецоперация не закончилась. Если мы откуда-то отошли, это не значит, что мы туда не вернемся. Просто есть политическое измерение, а есть военное. Я не военный. Я не знаю, какими глубокими причинами руководствовались Шойгу и Суровикин, когда принимали это решение. Но поскольку СВО не закончена и люди на своих местах, значит, они готовы выполнять те задачи, которые записаны у нас в Конституции.
— Как вы думаете, будут ли после окончания конфликта на Украине заключены глобальные договоренности между Россией и Западом? Или он окончится лишь по факту, когда будет сформирована новая реальность, с которой все будут считаться?
— Мы понимаем простую вещь. То, что произошло в феврале 2022 года, по факту началось в декабре 2021 года, когда американцы ответили категорическим отказом обсуждать наши инициативы по обеспечению безопасности. Да, там были другие, не менее важные причины, такие как безопасность жителей Донбасса, но они все же были второстепенными. Но главное, что США отказались обсуждать с нами вопросы нашей безопасности и мы вынуждены были сами ее себе обеспечить. Это записано в нашей военной доктрине — обеспечение нашей стратегической безопасности.
Понятно, что Украина не является стратегической угрозой России просто в силу своих масштабов. Но она была включена в систему стратегических угроз, потому что там размещалась военная инфраструктура НАТО, а де-факто США. Поэтому все это произошло. Хотя были и другие аргументы, потому что к середине февраля резко выросло число обстрелов Донбасса.
Так что СВО — это способ обеспечить безопасность, в том числе и глобальную. Она закончится только тогда, когда мы достигнем всех ее целей и задач, которые были четко обозначены.
— Возможно ли достигнуть целей СВО без свержения режима Зеленского?
— Я пока не слышал, чтобы в России кто-то декларировал целью СВО свержение режима Зеленского. Это было сказано в начале. Трудно представить, что вы проводите операцию, ставящей своей целью свержение режима и при этом ведете переговоры с этим режимом. А так и было. Мы же помним, что в Минске и в Стамбуле велись переговоры с представителями Зеленского. И никто в России не сказал, что эта дверь закрыта. Другое дело, что эти люди не хотят вести с нами никаких переговоров. Следовательно, СВО будет продолжена.
— Если представить, что режим Зеленского согласится вести с Россией переговоры, думаете, он сможет отыграть все назад, например, вернув назад все снесенные памятники, объяснить своему населению, почему они пошли на мир со «страной-агрессором»?
— Я бы не связывал цели и задачи СВО с восстановлением памятников. У нее другие цели и задачи. Тем более что до спецоперации памятники так массово не сносили.
— Понятно, что памятники не главное. Просто это один из примеров того, как в идеале должна выглядеть денацификация Украины, потому что памятники русской истории там сносят, а памятники Бандере там стоят.
— Честно говоря, у меня нет однозначного ответа на вопрос, что будет содержанием денацификации. Если у вас он есть, вам повезло. Но я бы не увязывал денацификацию с восстановлением памятников. Понятно, что было бы лучше, если бы их восстановили. Но денацификация — это нечто другое.
— Тогда как можно выполнить цели и задачи СВО, если мы их не можем детально сформулировать?
— Цели и задачи определены. Демилитаризация и денацификация.
Начнем с демилитаризации. Проведем простую арифметику. Численность украинской армии на момент начала СВО, по официальным данным, составляла порядка 300 тысяч. Урсула фон дер Ляйен недавно заявила, что безвозвратные потери ВСУ составили больше 100 тысяч. А есть еще раненые и тяжелораненые. Есть простые армейские нормативы, что если 100 тысяч погибло, то раненых должно быть в два раза больше. С этой точки зрения, украинской армии уже не должно было быть.
Плюс эту армию надо было бы чем-то вооружить. Да, автоматы бы им раздали, но у них не было бы артиллерии и танков. Это подтверждается тем, что танки для ВСУ сейчас лихорадочно ищут в Чехии, а снаряды и артиллерийские стволы в Корее, Голландии или Болгарии. Так что задача по демилитаризации Украины была бы выполнена, если бы не вмешательство Запада. Поскольку вмешательство Запада произошло, то объем задач у нас стал больше, но они все равно выполняются.
Теперь по поводу денацификации. Денацификация — это превращение Украины в лояльное нам не антироссийское государство. На сегодняшний день те территории, которые оказались под нашим контролем, очень быстро начали соответствовать этому принципу. 80% жителей Херсонской и Запорожской областей решили не просто выйти из антироссийского дискурса. Они решили стать частью России.
Идет процесс. И он, как мне кажется, уже имеет определенные результаты. Да, не так быстро, как мы бы хотели или представляли. Но это война, а война часто идет не по плану. Тогда возникает другой план, который составляется прямо во время ведения войны.
Рассуждать об этих вещах — не на мою зарплату. Но я вижу, что мы движемся к выполнению поставленных задач. Я вам на цифрах показал, как это делается в части демилитаризации. А что касается денацификации, то люди на освобожденных территориях и так хотят быть частью России. И не хотят быть частью «анти-России». Это тоже денацификация.
— Готовы ли мы к тому, что этот процесс может растянуться на десятилетие?
— Почему именно на десятилетие или на какой-то другой срок? Это как в том анекдоте: банк не торгует семечками, а я не даю в долг. Не хочу я гадать на кофейной гуще. Это не моя профессия.