"Чёрт знает откуда взявшаяся рыжая девица в вечернем чёрном туалете, всем хорошая девица, кабы не портил её причудливый шрам на шее", "сложением девица отличалась безукоризненным, и единственным дефектом её внешности можно было считать багровый шрам на шее", – так описывает этот персонаж рассказчик, от лица которого ведётся повествование в "Мастере и Маргарите".
Красота Геллы нас смущать не должна, мы знаем, что она, на самом деле, мёртвая ("рука её стала удлиняться, как резиновая, и покрылась трупной зеленью"), да и вообще она вампир. Во всяком случае она своим поцелуем обращает в вампира Варенуху, но, во-первых, временно, что для вампиров не слишком характерно (подводить какую-то базу, хотя бы в виде воли Воланда, Булгаков под это не стал), а, во-вторых, более она никак свою вампирскую суть не проявляет, клыки не выпускает, кровь не пьёт.
Статус Геллы явно ниже остальных в дьявольской иерархии – Воланд представляет её свей служанкой, которая "расторопна, понятлива, и нет такой услуги, которую она не сумела бы оказать" (и тут мысль читателя, учитывая обычную "одежду" Геллы, обычно приобретает игривое направление, хотя где Воланд, а где то, что вы подумали, пошляки?)
В общем-то наличие вампирши в окружении Воланда нас удивлять не должно. Одно непонятно – откуда она вообще там взялась и куда делась?
Относительно последнего существуют разночтения. В редакции 1938 года Гелла в последнем полёте участвует: "Геллу ночь закутала в плащ так, что ничего не было видно, кроме белой кисти, державшей повод. Гелла летела, как ночь, улетавшая в ночь".
В окончательной версии романа она последний раз появляется, когда дьявольская свита бежит из "нехорошей квартиры" – "вместе с дымом из окна пятого этажа вылетели три тёмных, как показалось, мужских силуэта и один силуэт обнажённой женщины". В сцене на Воробьёвых горах её уже нет.
Когда Владимир Лакшин попытался прояснить этот момент у Е.С. Булгаковой, она "взглянула (…) растерянно и вдруг воскликнула с незабываемой экспрессией: „Миша забыл Геллу!!!“". Впрочем, иные булгаковеды полагают, что Булгаков ничего не забыл, а Геллу отпустил нарочно: она "приходящая", как домработница Груня в "нехорошей квартире" (и, кстати, в отсутствие Груни её обязанности исполняющая).
Кроме того, существовал момент чисто эстетический – в последних эпизодах романа свита Воланда под светом Луны приобретает свой настоящий облик, а как должна была выглядеть перед читателем Гелла? Очевидно – полуразложившимся трупом, в каковом виде она предстала перед финдиректором Римским…
Взялась же она из греческой мифологии – булгаковеды тут ссылаются на статью "Чародейство" Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (Булгаков часто к нему прибегал), где в перечне демонических существ, наряду с более известными эмпузами и ламиями, фигурируют геллы – "на Лесбосе, безвременно погибшие девушки-вампиры".
В литературе эта фраза обычно трактуется в том же смысле, что русалки в русском фольклоре – девушки, ставшие нечистой силой после безвременной смерти. В греческой мифологии Гелла, также, дочь орхоменского царя Атаманта (в своё время царь Орхомена Эргин был побеждён Гераклом). Спасаясь от врагов Гелла упала в море и это место получило название: Геллеспонт ("море Геллы"; сейчас – Дарданеллы). Имя "Гелла" стало означать – упавшая в воду.
Некоторые авторы упоминают также шотландскую ведьму XVII века Изобель Гоуди по прозвищу Гелла, которая была обвиняемой в процессе о колдовстве в апреле-мае (вспомним время событий романа – весна, а скорее всего – май) 1662 года. Согласно свидетельствам современников, это была рыжеволосая молодая женщина приятной внешности. Сатана явился к ней как высокий, "элегантный господин в сером одеянии" и обратил её к вере в себя при помощи вампирского поцелуя.
Не очень понятно, из каких источников Булгаков мог почерпнуть информацию об этом персонаже. Рыжие волосы и зелёные глаза – обычные черты средневековых ведьм.
Шрам на шее – прямая отсылка к "Фаусту". Во время Вальпургиевой ночи Фауст встречает призрак Гретхен (Маргариты), которая была казнена за убийство ребёнка от Фауста:
"Как странно шея у неё
Обвита только лентой алой,
Не шире лезвия кинжала".
Мефистофель отвечает, что это Медуза, шрам – от меча Персея, и "красавицу свою в ней каждый узнаёт". Николка Турбин в "Белой гвардии" видит мёртвую женщину красивую как ведьма и со шрамом, "опоясывающим её, как красной лентой". Впрочем, шрам Геллы более напоминает след от удавки и скорее отсылает к зелёному платку на шее "госпожи Тофаны". Интересно, что только в описании внешности Геллы и Тофаны содержится указание на характер смерти – более таких примеров в тексте нет. Видимо, "бальный" облик гостей Воланда – прижизненный, но непонятно, почему для этих двух персонажей сделаны исключения и почему эти исключения такие разные (у Геллы изменения органические, у Тофаны – чисто внешние).
Ещё одна отсылка к "Фаусту" – Гелла первоначально называлась Марта, а это имя соседки Гретхен/Маргариты, которая флиртовала с Мефистофелем.
Непосредственным прототипом Геллы могла быть поэтессу Зинаида Гиппиус – рыжая и зеленоглазая красавица, которую в литературной тусовке "серебряного века" называли "зеленоглазой наядой", "ведьмой", "сатанессой", "белой дьяволицей". На первое Религиозно-философское собрание в 1901 году Гиппиус явилась в глухом чёрном платье (с закрытой шеей!), через которое просвечивала розовая прокладка – благопристойная имитация обнажёнки, очень смущавшая присутствующих отцов церкви. Интересно также, что у Гиппиус был мужской костюм и некоторые свои статьи и стихи она писала от имени мужчины – ну чем не отсылка к острову Лесбос?
Впрочем, Гиппиус эмигрировала и Советской России и Булгаков с ней никогда не встречался, хотя с самой по себе тусовкой, в круг которой входила Гиппиус, был вхож (он, например, бывал на даче Андрея Белого в Кучино).