Для начала — небольшое напоминание. В предыдущей заметке я высказал пожелание, что нашумевшие и вроде бы разновекторные заявления Сороса и Киссинджера не должны порождать иллюзию, что есть «хороший» и «плохой» Запад. По крайней мере по отношению к РФ.
Запад есть Запад, он всегда равновелик самому себе. Живет своими собственными интересами. Мечтает оставаться главным и единственным полюсом мира.
Тут как раз уместен пафос одной украинской поэтессы: «Никогда мы не будем братьями…». Слишком уж разный цивилизационно-исторический код, кодексы бытия и протоколы сознания. Впрочем, все можно прочитать у Николая Яковлевича Данилевского.
Правда, можно было бы занять нишу «бедного родственника», заискивающего халдея, как бывало при Борисе Николаевиче. Но тут уже взыграла гордость России и её новая адекватная переоценка взаимных потенциалов.
Короче, не сложилось. Хотя надежды на искреннюю дружбу, равноправное партнерство и корректное взаимоуважение, конечно, были. Не мы их разрушили.
Всё это стало очевидным лет 10-15 назад. И жесткое или жестокое столкновение цивилизаций, о чем откровенно предупреждал Сэмюэл Хантингтон, стало вопросом времени — и повода. Например, украинского.
Но в эти, довольно очевидные прогнозы, до сих пор верят не все политики. Им, наверное, и адресуются в первую очередь сладкоголосые рулады Киссинджера. И они, вслед за своим гуру, повторяют: «С хорошим Западом можно построить хорошие отношения. И мы этого добьёмся. Мы знаем пароль, мы видим ориентир. Имя ему — многовекторность».
Правду говорят: что история учит тому, что история ни чему не учит. Одним из первых истовых апологетов многовекторности был последний крымский хан, европоцентрик и романофил Шагин-Гирей.
Когда мой коллега Мокей Русинов снимал фильм об этом историческом персонаже, я не удержался от не вполне корректной реплики: «Любое чрезмерное и торопливое стремление к демократии заканчивается диктатурой. А любая попытка присоединить к Европе соседнюю с Россией территорию заканчивается ее вхождением в РФ. Вот только механизмы бывают разные: иногда это присоединение Крыма к Херсонщине. Иногда — воссоединение Херсонщины с Крымом».
Мда, история учит…Поэтому меня не удивило, как быстро тот же Янукович впал в свое время в ересь многовекторности. В горловских разборках такая схема работала, он и решил распространить её на геополитику.
Но вот когда политики с большим опытом и стажем международных отношений впадают в те же иллюзии — это странновато. Я уже отмечал, что расплачиваться за иллюзии всегда приходится реальностью — реальной властью, а то и реальными сроками. Почти уже посадили Додона. Не пушкинского мифического царя, а бывшего конкретного президента солнечной Молдовы.
Пост-Запад стал менять свою традиционную «риалполитик». Раньше он своим вассалам не разрешал нарушать канонических приличий: запрещать оппозиционные партии, закрывать независимую прессу, тем более арестовывать оппонентов. Украина эти негласные запреты сломала.
Убедила западных партнеров, что без подобных «процедур» взять и удержать послушную им власть просто невозможно. Тогда и сломалась концепция многовекторности. Вместо гегелевской диалектики «и» вернулась средневековая софистика «или».
Мне доводилось встречаться с Игорем Додоном — сразу после победы на первых его президентских выборах. Я как раз перед этими выборами опубликовал статью в Германии о неизбежности победы Игоря Николаевича. Писал, что он выбрал беспроигрышный образ потрепанного, но знакомого бывшим советским людям плюшевого мишки. Да, не безупречный, но добрый, понятный, родной.
Его конкурент Санду косила под американское чудо — «Барби»: безупречность, фитнес, силикон. Визуализированные голос крови, память предков против модных клиповых политтехнологий…
Но кроме борьбы образов, они демонстрировали и столкновение геополитических смыслов. Додон — за сближение с Россией. Санду — за якобы хорошие отношения и с Западом, и Востоком.
Повторяю, «плюшевый мишка» тогда победил «Барби». Избиратель — как капризная женщина: всегда тяготеет к максимальной определенности. Особенно в периоды глобальных потрясений, смены эпох и передела мира.
Поэтому когда Додон рассказывал мне, что на следующих выборах больший акцент сделает на многовекторность, на концепцию Молдовы как хрустального моста между ЕС и РФ, я не удержался: «Только не это! Разбомбят ваш хрустальный мост вместе с ларьками и таможнями».
Уверен, что лозунгом пост-Запада будет лозунг «Мир хижинам, война мостам!» Уже сейчас его лидеры призывают своих граждан ограничить их потребности до уровня «дяди Тома» и убеждают свои элиты разрушить все мосты с Россией, особенно энергетические.
В этих условиях не воздушные переходы надо строить, а выбирать свой надежный берег. Ясно, что потом появятся понтонные переправы, но пока реальность такова.
У португальцев есть щемящий термин «саудаде» — тоска по несуществующему. Есть политики, которые безусловно и искренне тоскуют по несуществующему гармоничному миру, где все любят друг друга, взаимовыгодно торгуют и выручают друзей.
Именно этот тип постсоветских политиков входит в условный «мостострой». Именно они думают, что выступают лекарством общества, являясь его болью.
Конечно, Россия выручит Додона. Хотя бы в ассоциативную память о Пушкине, не говоря уже о явном преодолении постыдных в недавнем прошлом случаев сдачи своих симпатиков. Но за свои и их ошибки придется платить высокую цену. Это типичная российская доля.
Когда антироссийские блоки, союзы, альянсы расширяются в ее строну, Россия никогда не отступает. Она только начинает встречное движение. Даже если отсутствуют мосты.