Отец за сына. Он жалеет о том, что не был 2 мая 2014 года в горящем Доме профсоюзов

Моё интервью с одесситом Александром Кушнарёвым растянулось ровно на полгода. Первый раз мы случайно встретились в Донецке осенью 2018 года, поговорили без записи и расстались. Я пообещала, что непременно посмотрю фильм «Герой без балаклавы», снятый о его сыне Гене, зверски убитом 2 мая 2014 года в Одессе в Доме профсоюзов. Второй раз мы свиделись в Чистый четверг 25 апреля 2019 года.

Прошло семь лет, как оборвалась жизнь Геннадия Кушнарёва. Кто он — этот красивый статный и отважный парень в арафатке, ставший одной из первых жертв украинского фашизма? За что он погиб? О чём жалеет его отец? О чём вообще думает человек, потерявший единственного сына во цвете лет в ужасной бойне?

С Александром очень сложно разговаривать, совершенно невозможно контролировать слёзы, да и сам Александр то и дело лезет в карман за аккуратно сложенным синим платком. Разговаривать ещё сложней и потому, что ты всё время боишься сделать собеседнику больно, заставить вспомнить то, о чём хочется поскорее забыть и одновременно не забывать никогда.

Мне всё время хотелось сказать Александру, что я его понимаю и разделяю его боль, но это ложь. Никогда человек, у которого дети живы, не поймёт того, у кого ребёнок погиб.

Александр Кушнарёв — офицер Советской армии, выпускник советского военного училища и советской военной академии. Родился в Хабаровске в 1953 году. Военный путь в середине 80-х привёл Александра в Одессу, до 40 лет вся карьера Кушнарёва-старшего была связана с армией. После развала СССР в 1993 году мой собеседник уводился из рядов вооружённых сил.

«Принимать новую присягу желания не было, — вспоминает Александр, — служить государству за тридцать долларов тоже. Я ушёл в отставку, занялся бизнесом, семьёй».

У Александра замечательная жена, дочь, был сын, трое внуков. Внучка, дочь Геннадия, родилась 5 мая 2014 года, через три дня после трагической гибели своего отца.

Нет, это не издевательское написание города на берегу Чёрного моря, это название города, который допустил 2 мая 2014 года, города, в котором в тот майский день открылись врата в самый настоящий Ад. Сорок восемь человек было убито, убито безжалостно, а потом над их трупами глумились, приговаривая, что все убитые были россиянами, а не одесситами.

«Это ложь, — говорит Александр, — 47 человек были одесситами. Мой сын родился в 1975 году в Челябинске, но уже с 80-х мы жили под Одессой. Эта земля была его родиной!»

2 мая 2014 года произошла трагедия, но началось всё гораздо раньше.

«Где-то с октября 2013 года, — вспоминает Александр, — в это время я работал в Киеве, видел, и развитие майдана и его апофеоз. В январе 2014 года я вернулся в Одессу, и со своими сослуживцами попал на антимайданный митинг. Он ещё был на Соборной площади, потом переместился на Куликово поле. Митинги проходили по воскресеньям. На Куликовом поле возник палаточный городок. В феврале я увидел на Куликовом поле сына. Гена входил в «Одесскую дружину».

Митинги продолжались, определённого лидера никогда не было, выступали общественные деятели, в том числе покойный журналист Григорий Кваснюк. Основной идеей митингов была федерализация. Когда стало понятно, что произошло в Киеве после 21-22 февраля (Виктор Янукович покинул страну) с митингов исчезли российские флаги. Лагерь антимайдана был очень миролюбивым. Никаких провокаций они устроить не могли. Основные претензии: русский язык и федерализация. В апреле противостояние с властью усилилось, но митинги всё равно проходили мирно. У меня состоялся разговор с сыном, было понятно, что к власти пришли фашисты. Мне дали знать, что Служба безопасности Украины начала заниматься активистами».

Один из последних разговоров с сыном у Александра состоялся 10 апреля 2014 года: «Гена, не ходи в камуфляже! Генашка, это фашисты, они могут и убить!» Александр уговаривал сына особо не высовываться. «Я говорил так, потому что реальных лидеров на Куликовом поле не было», — вспоминает Кушнарёв-старший.

Буквально перед 1 мая 2014 года Александр уехал в Приднестровье к брату, а 2 мая жена позвонила ему и сообщила, что связи с Геной нет. В 19-30 Геннадий позвонил своему другу: «Рома, нас реально убивают, позаботься об Анюте!» Анюта была на сносях. Гену убили 2 мая, 5 мая у него родилась дочь, а 7 мая его хоронили. Хоронили Гену всем городком Чабанкой. Хоронили позже обычного православного обычая, так как жена лежала в роддоме, её выпустили только 7 числа.

Прошло пять лет, все журналисты все эти пять лет задают Александру один и тот же вопрос: «Что произошло 2 мая?» Ответ Александра неизменен: «Трагедия! Не случайность, а санкционированная украинской властью резня тех, кто не принял майдан. Убитые люди абсолютно мирно протестовали против решений майдана, против решения о смене власти незаконным путём. Это не нравилось Киеву, Киев во всём этом видел серьёзный очаг сопротивления. Одесса на тот момент собирала антимайданные, но при этом мирные, подчёркиваю, митинги, которых на тот момент не было даже в Донецке и в Луганске! Одесса клокотала, начиная с января 2014 года».

2 мая 2014 года никакого митинга запланировано не было, поскольку была маёвка и основная масса людей была за городом.

«Всё было спланировано заранее, — считает Александр, — за неделю до этого вокруг Одессы были поставлены блокпосты из так называемых сотен майдана, которые приехали из Киева. Они готовились! Они знали о будущем побоище. За пару дней до трагедии приехал Андрей Парубий, раздал всем указания, и 2 мая всё руководство милиции было собрано на совещание, телефоны были выключены. А в это время прибыли и поездами, и автобусами, так называемые болельщики на матч.

За полчаса до окончания матча все эти подготовленные майдановцы с рюкзачками за спиной, в которых были заготовленные бутылки с горючей смесью, вышли и пошли на Греческую площадь. В руках у них были биты, какая-то арматура. Понимая, к чему всё идёт, активисты Куликова поля в телефонном режиме начали собираться и оказывать силам майдана определённое сопротивление уже на Греческой площади, но силы были абсолютно неравны. Оборонявшиеся люди думали, что спасут городок, думали, что смогут его защитить. Толпа ворвалась на Куликово поле, начала жечь палатки, громить и убивать с первых же минут.

Часть оборонявшихся ушла за Дом профсоюзов, они, естественно, спаслись, а часть оказалась в Доме профсоюзов. И там началась бойня, забрасывание коктейлями Молотова. Бросали не только с улицы, убийцы проникли какими-то чёрными ходами, появились внутри здания. Именно это дало потом повод говорить, что люди в Доме профсоюзов сами себя сожгли».

Большая часть людей оказалась на крыше Дома профсоюзов и спаслась, Геннадий Кушнарёв оказался в тупике на четвёртом этаже, бежать было некуда, все двери были закрыты. Где-то в районе половины восьмого Геннадий погиб. Он не сгорел, его не жгли, его подожгли потом уже полуживого, облили лицо какой-то горючей смесью и подожгли. В этом аду кроме сына Александра Кушнарёва погибли ещё сорок семь человек, среди которых и депутат Вячеслав Маркин, и поэт Вадим Негатуров.

«Никаких бомжей и маргиналов там не было, — говорит Александр, — если в двух словах, то там погибли антифашисты, а убили их фашисты! Основной лозунг моего сына и его соратников был «Фашизм не пройдёт!» Прошёл! И вот уже пять лет властвует на Украине. Довольно большая часть украинского общества заражена фашизмом. Это не только западные области, но и по всей Украине, хотя костяком любой своры "Правого сектора"* являются выходцы из западных областей».

Довольно быстро Александр Кушнарёв понял, что никакого адекватного расследования случившейся трагедии не будет.

«После гибели сына у меня была надежда, что трагедия в Одессе всколыхнёт весь мир, — говорит Александр, — но запад промолчал, убивали-то не французов, не немцев, не англичан, убивали русских. После первой же беседы со следователем я понял, что никакого расследования не будет. Вопросы задавались самые дурацкие, а зачастую издевательские. Нас просто гнобили, а Киев ликовал, начиная с вечера 2 мая, когда над неостывшими телами один из будущих депутатов Верховной Рады Алексей Гончаренко вёл репортаж для студии господина Шустера. Именно над телом Гены Гончаренко выходил в эфир и рассказывал о том, как выстояла Одесса, как украинцы победили. Студия Шустера практически рукоплескала, по крайней мере, в лице госпожи Кужель. Снимок, на котором Гончаренко даёт интервью над телом моего сына, будет у меня перед глазами до конца моей жизни».

Александр не мог смириться. Он практически перестал быть участником расследования. Расследование было абсолютно халатным. Немного позже на Кушрарёва-старшего вышел адвокат Андрей Каркищенко. Каркищенко хотел заниматься расследованием событий 2 мая, объясняя это тем, что в Доме профсоюзов погибли его единомышленники. Кушнарёв начал помогать Каркищенко, добросовестно ходил на суды, хотя основная масса родственников других погибших почти перестали это делать, видя, халатное отношение к расследованию со стороны власти.

«Они придумали судилище над пожарными и над милицией, — с горечью говорит Александр, — косвенно, да, эти организации виноваты в случившемся, поскольку они созерцали побоище, не вмешиваясь. Но ни пожарные, ни милиция не убивали моего сына. Ни одного реального подозреваемого. Никто не оказался за решёткой, хотя видеоматериалов тьма! Кто стрелял? Кто бегал с битами? Кто кидал бутылки с зажигательной смесью? Кто добивал? Это видели все, но этого не видело следствие!»

Если не вдаваться в канцелярские подробности и художественные красивости, то жизнь Александра Кушнарёва в Одессе после гибели сына свелась к тому, что человек просто-напросто дошёл до отчаяния. Бесправный человек (хотя и депутат), который не смог добиться адекватного расследования.

Бесправные и отчаявшиеся люди способны на самые разные поступки, кто-то тихохонько забивается в уголок и никогда больше не высовывается, лелеет свою боль, кто-то наоборот действует. Кушнарёва спровоцировали, а после посадили, обвинений не предъявили, продержали десять месяцев, а потом обменяли в конце декабря 2017 года. Сначала привезли в Луганск, потом Александр решил переехать в Донецк, где я с ним и познакомилась.

2 мая 2014 года в Одессе погибло 48 человек, а сколько жизней было разрушено? Сколько ещё отцов и матерей, которых нельзя утешить? Сколько осиротевших детей? И сколько ещё ждать, что однажды одесскую трагедию всё же расследуют и накажут виновных?

— Александр, о чём Вы жалеете?— спросила я, думая, что мой собеседник скажет, что жалеет лишь о том, что отпустил сына весной 2014 года на Куликово поле. Мог ведь надавить, заставить послушаться отца.

— Знаете, Аня, ни о чём… Пожалуй. Впрочем, нет. Я жалею лишь о том, что меня не было в тот день рядом с Геной. И понимайте это как хотите…