Если исходить из заявлений, которые были сделаны в России и на Западе, складывается впечатление, что дипломатия на международной арене совершенно не работает. Начались разговоры о ракетах в Венесуэле и на Кубе, со стороны США начались разговоры о жестких санкциях и о включении Украины и Грузии, а также Швеции и Финляндии в НАТО.
— Дмитрий, чем все это закончится, как скоро это может перейти из дипломатического конфликта в более серьезный и что в таком случае ждет Донбасс?
— Из этого чудовищного пасьянса я вижу только один выход: это надежда на переворот в Украине военной верхушки. Предполагается, что она до сих пор пророссийская или за семь лет поняла, куда идет Украина, и что она должна совершить этот переворот и позвать Россию на помощь Неньке.
Что касается ракет на Кубе и в Венесуэле, то это тупиковый путь. Это другое полушарие, это совершенно не наша зона влияния. Я надеюсь, что в Генштабе никаких надежд ни на венесуэльский, ни на кубинский режим не возлагают. Это просто карта, которую вытащили и показали.
Нам остается только надеяться, что Украина излечит сама себя. Наступать тремя колоннами нам точно не дадут.
— Уже неоднократно говорилось о красных линиях. А что будет, когда их перейдут, когда мы увидим полноценные базы и инструкторов на Украине, когда мы узнаем о планах наступления на Донбасс?
— Есть методика, обкатанная в Югославии, когда без прямого контакта жизнь страны превращается в хаос. Мы попадем под те же самые санкции. Кстати, карту «Мир» все завели? Мне кажется, уже пора, учитывая такой опасный период. Это может сработать, к сожалению. Больше у нас нет никаких методик. Несмотря на то, что на границах с Украиной сосредоточена наша группировка, которая уже в подогретом состоянии уже второй месяц, по земле наступать не придется. Она для того, чтобы не наступали на нас и на Донбасс.
— А зачем Западу так нужна война?
— Украина и постсоветское пространство, которое уже забежало в НАТО — это красная черта, но красная черта Запада. И мы ее оспариваем. Они оспаривают свое право проводить эту красную черту там, где это правильно и нужно. Две противоборствующие стороны вышли на линию фронта, причем без нейтралки. Просто по линии государственных границ и по линии разграничения на Донбассе. Хотя какая там линия? Нормальный фронт окопной войны образца 1914 года.
— Как бы ты оценил итоги миротворческой операции в Казахстане?
— Как оптимист и патриот России, я надеюсь, что есть подковерные договоренности. Но стороны учитывают критическую массу националистов и русофобов, которую удалось вырастить в Казахстане за последние 30 лет. Надеюсь, что в такой шаткий угрожаемый период, когда происходит транзит власти от Елбасы к Токаеву, им просто была брошена кость в том смысле, что мы не пророссийские, у нас свой путь и своя атмосфера.
Что касается погромов, то их устраивала молодежь, которая проживает в так называемом ржавом поясе Алма-Аты на самозахваченных землях. Они были легализованы лишь стараниям националистов лет 10-15 назад. Эти поселки и дома были зарегистрированы, но к ним забыли провести воду и канализацию, а в ряде случаев даже электричество. Вот эта молодежь себя и проявила в жирненьком хипстерском мегаполисе.
Надеюсь, что Токаев всерьез относится к возможности повторения этого сценария. Потому что структуры и интересанты, которые выросли за 30 лет при Елбасы, никуда не делись, не растворились и не разбежались. Возможен реванш. Придет ли ОДКБ на помощь еще раз? Большой вопрос.
В подтверждение моего мнения — мне понравилась покаянная речь нового министра информации, которого сначала уличили в лютой русофобии, а потом он в прыжке резко переобулся. Но это восточное лукавство, а ему верить нельзя.
Я очень надеюсь, что в нашем МИДе сидят люди умнее меня, а еще умнее сидят люди в Генштабе, которые понимают, что значит 4,5 тысячи километров никак не оборудованной границы с Казахстаном и чем это может закончится, если там установится нестабильный режим.
— Понятно, что это была первая успешная операция ОДКБ за все годы существования организации. Но тем не менее что мы могли получить за нее взамен? Насколько я помню, были разговоры о статусе русского языка как государственного и военной базе в Казахстане. Возможно ли это реализовать?
— В 2005 году я был в Киргизии во время «тюльпановой революции», которая была ничуть не лучше алма-атинских погромов. Бишкек за сутки был разгромлен, силовики куда-то растворились. Там бесновалась нищая и дикая толпа с юга и из столичных предместий. Так вот, наша военная база Кант никак не помогла стабилизировать обстановку. Оттуда никто носа не высунул. Там даже не пытались прятать русскоязычное население, которое пострадало. Поэтому я не верю, что с нынешним дипломатическим подходом база в Казахстане что-то решит.
Байконур — это и так город российского подчинения. Его бы сохранить при таких раскладах. А что касается русского языка, то на территории Казахстана проживает крупнейшая после Украины русскоязычная община в мире. Она не имеет никакой политической субъектности. Все политические организации давно выдавили.
Был вопиющий случай, когда выдавливали одного активиста из Усть-Каменногорска. Он бросил квартиру, переехал под Новосибирск, но когда он вернулся забрать какие-то документы, его арестовали и посадили. Какой тут русский язык при таком уровне ненависти? Что даст ему статус государственного?
— А что надо делать, чтобы усилить наши позиции и в ближнем зарубежье, и на переговорах с НАТО?
— Я надеюсь, что, судя по последним действиям и заявлениям российского военно-политического руководства, нам стало понятно, что эпоха половинчатых решений в стиле «не навреди» закончилась.
Я не хочу разжигать страсти, но тот же Казахстан — это квазигосударство, которое, по словам Бисмарка, «существует лишь благодаря милости соседей». Кто ему позволил строить жесткое этнократическое государство и всячески подавлять моих соотечественников?
Вопросы должны решаться не дипломатической суетой под ковром, когда мы не знаем 70% того, что происходит на самом деле, а жесткими мерами, как нас этому учили западные партнеры за последние 30 лет после падения Советского Союза. Другого выхода нет. Надо это понимать.