Эта гипотеза легко проверяется, поскольку практически в каждой более-менее развитой стране выборы сопровождаются экзитполом, который показывает предпочтения основных социально-демографических групп.
Кто чем выбирает
Возьмем последние выборы Верховной Рады в июле 2019-го. Среди электората с высшим образованием поддержка партии экс-президента Порошенко «Европейская солидарность» оказалась в 1,6 раз выше, чем в среднем по Украине: 12,8% против 8,1%. Аналогичная картина и у другой партии глобализма и войны «Голоса» — 8,8% против 5,8%. С такими цифрами она почти догоняла ОПЗЖ, чей результат в этой категории избирателей (9,6%) оказывался на треть с лишним меньше общеукраинского (13,1%). У «Батькивщины» он был на четверть хуже — 6,1% против 8,2%. Ну а «Слуга народа» и среди украинцев с высшим образованием был безоговорочным лидером — 40,3%, что чуть хуже ее результата в масштабе страны (43,2%).
Некорректно связывать особый успех «ЕС» и «Голоса» среди людей с вузовскими дипломами с промыванием мозгов, в которое во многом превратилось украинское образование после Майдана… Абсолютное большинство этих избирателей закончили вузы до 2014 года, а многие и в советское время (да и промывают мозги всё же больше в школах, а не вузах).
Что же касается США, то одной из причин поражения Дональда Трампа в прошлом году стало ухудшение его результата среди белых избирателей с высшим образованием — его поддержка в этой категории снизилась с 49% до 48%, а у кандидата демократов возросла с 45% до 51%. Да среди небелых избирателей с таким же образованием Джо Байдена поддержали 70% избирателей, но это всё же на процент меньше, чем четырьмя годами раньше была поддержка у Клинтон. Получается феномен BLM со всеми его эксцессами произвел нужный демократам эффект среди белых образованных людей, но не повлиял на цветных. А ведь качество образования у окончивших колледжи и университеты белых американцев обычно выше, чем у цветных, особенно у тех, кто получал образование еще в прошлом веке.
Ясно, что если бы в выборах участвовали лишь избиратели с высшим образованием, то интрига их была бы по большому счету снята и гарантировалась бы победа системных сил, имеющих лишь косметические различия относительно деталей глобализма и либеральных ценностей, который они отстаивают.
А если согласиться с тем, что выбор образованных людей — это выбор наиболее правильный, то, может, надо безоговорочно принять современные ценности вроде прав трансгендеров, критической расовой теории и т.п? Может, в итоге окажется правым большинство образованных людей, а торжество глобализма будет вовсе не такой страшилкой, какой рисуют его критики (люди тоже, конечно, но явное меньшинство в этой среде)?
Умный бедняк Борис Михайлович
Допустим, такой несколько циничный вариант. Да, глобализм, за который дружно голосует образованный мир, принесет счастье далеко не всем, но, по крайней мере, те, кто этот мир сейчас выбирает, выиграют от его торжества. Ведь логично допустить, что именно их выбор наиболее обдуманный, что они в силу образованности могут лучше понять свои интересы и исходя из этих интересов голосуют.
Но в моем сознании этот тезис иллюстрируется следующей историей времен моей молодости. В научной библиотеке, где я начинал трудовую жизнь во времена застоя, был у меня коллега по имени Борис Михайлович. Каждый перерыв этот высокий плотный мужчина быстрым шагом, напоминавшим о его прошлом спортсмена-разрядника, шел в соседнюю букинистику, где ему откладывали по блату то, что тогда называлось «буржуазными философами», а сам Борис Николаевич называл философами «серебряного века».
Как вы понимаете, раз такими книгами можно было не боясь торговать из-под полы в провинции, время приближалось к «перестройке». Еще почти никто не ощутил, что эта оттепель уже перешла в лето, когда в июне 1987 вышла в «Новом мире» статья Шмелева «Авансы и долги». Вдохновленный ею Борис Михайлович вещал в нашем отделе: «Предприятие должно сбросить с себя эти гири. Зачем ему детские садики и санатории… Должна быть ограниченная безработица». Я слушал его с ужасом: ведь только стал радоваться публикациям Гумилева и Георгия Иванова, как вдруг засветила перспектива стать ограниченно безработным. И задавался про себя вопросом: неужели подобному учат Шопенгауэр и Бердяев, которых я тогда не читал?
Прошло пять лет. Можно было бы оценить прозорливость Бориса Михайловича и его понимание собственных интересов, если бы он стал не то что преуспевающим «новым русским» в малиновом пиджаке, а хотя бы открыл книжный — да пусть хоть овощной! — ларек или даже просто умело вложился бы в МММ, заблаговременно поняв, когда надо вовремя остановиться и перевести эти акции в более надежные активы. Но, увы, он обнищал, стал говорить, как было хорошо при коммунистах, и, думаю, готов был бы вернуться в прошлое даже с полным запретом на Шопенгауэра и Бердяева.
Это, конечно, сугубо личный опыт. А вот история, хорошо известная, по крайней мере, тем, кто следит за украинской ситуацией. В этом издании не надо подробно объяснять, кто такая киевский профессор Евгения Бильченко. Напомню лишь две ее цитаты, между которыми меньше 7 лет.
«Мы уважаем русскую культуру. Мы презираем русскую государственную политику. Мы не хотим империи. Мы не хотим жить в империи. Мы хотим жить в свободном обществе, где каждый может высказывать свое мнение» (2014).
«Украинский языковой закон — очередной опухший лимфоузел в теле онкобольной американской колонии… процветает человеконенавистническая идеология. Ксенофобия по отношению к собственному населению достигла военного и гражданского апогея. Националистическая цензура овладела не только медиа, но и наукой» (2021).
Как известно, за высказанное в свободном обществе мнение (естественно, второе из процититированных) Бильченко лишилась должности. Нельзя злорадствовать по этому поводу. Но интересней всего вопрос: почему честный и образованный интеллектуал Бильченко не смогла заблаговременно просчитать, к чему идет Майдан, и начала прозревать примерно с 2017-го, а совсем простые жители Восточной Украины еще весной 2014 давали мне точные прогнозы того, что произойдет с их страной? А ведь они ничего не поймут в «методологических основах культурологического анализа», «синтезированных стратегиях феноменологического, диалогического и герменевтического подходов», «соотношении феноменальной предметной действительности со смысловой действительностью текста», о которых пишет Бильченко.
Похожий вопрос я задавал себе задолго до истории с Бильченко. Самым ярким впечатлением моей жизни остается Первый съезд народных депутатов СССР. Один за другим восходят красивые и умные люди на трибуну, с которой, как я давно привык, можно было только, уставясь в бумажку, говорить «сис-тте-матичсски» (прославленные в анекдотах «сиськи-масиськи»). Но они блестящие ораторы, а главное, говорят то, что я сам думаю, но не умею так складно формулировать. Они, наверно, читали те же самые книги, что и я, и с теми же эмоциями, а некоторые из них и писали мои любимые (на тот момент) книги и статьи. К ним вполне могли быть применимы слова из песни Высоцкого: «значит, нужные книги ты в детстве читал».
Через три года оказалось, что усилиями этих красивых и умных людей великая Родина «разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей», поскольку осыпью можно было быстрее войти в доброе мировое сообщество. Рухнула с розановским лязгом и скрипом, и в итоге даже у кой-кого из этих блестящих ораторов и литераторов «ни шуб, не домов не оказалось».
А вопрос, который из этого вытекает, выглядит для меня куда важнее личных качеств Горбачёва, Ельцина, Кравчука, Березовского. Выходит, я читал по большому счету бред и бредом восхищался? Но ведь теми же самыми вещами восхищалось множество образованных людей!
Общество образованней, язык примитивнее. Доказано «Принстон ревью»
Думаю, именно такая логика двигала Афанасием Фетом, когда чуждый эпатажу поэт плевал в сторону Московского университета. И, вспоминая этот эпизод, надо иметь в виду, что плевал не только автор «шёпота, робкого дыханья», но и человек, который впервые перевел «Мир как воля и представление» Шопенгауэра и именно эту работу считал главным делом своей жизни.
Помня, сколько выдающихся людей вышло из тогдашнего Московского университета, легко сказать, что Фет неправ. Но, может, он просто предвосхитил будущее? Ведь сейчас образование куда меньше сочетается с интеллектом, чем в его времена.
Это ясно видно на примере Соединенных Штатов, что показали исследования компании по подготовке абитуриентов «Принстон ревью» по лексике президентских дебатов. Так, в 2000 и 2004 гг. лексика победителя Джорджа Буша находилась на уровне, доступном ученику 6-го класса средней школы, у его противников Эла Гора и Джона Керри — на уровне 7-го (но у Гора показатель был чуть выше). В 1960-м же, когда родились современные президентские дебаты, Джон Кеннеди и Ричард Никсон говорили на уровне, понятном десятикласснику. А ведь за 40 лет процент американцев старше 25 лет с полным средним образованием вырос с 40% до 80%, а окончивших колледж с 6% до 20%, и в 2004-м эти показатели повысились еще на несколько процентов.
Проанализировал «Принстон ревью» и знаменитые дебаты 1858 года между Авраамом Линкольном и Стивеном Дугласом. На них лексика будущего президента соответствовала пониманию ученика 11-го класса, а лексика тогдашнего лидера демократического большинства в сенате превосходила даже лексику выпускника. Хотя у Линкольна было лишь домашнее образование, а у Дугласа — по нашим меркам — полное среднее.
Но главное здесь не в том, что и один, и другой выглядели на дебатах гораздо интеллектуальнее Буша, Керри и Гора и заметно интеллектуальней Кеннеди и Никсона. Участник дебатов ведь говорит, подстраиваясь под интеллект слушателей, поэтому важнее всего здесь высокий интеллект американского общества времен Линкольна. Да, грамотность среди взрослого населения (за вычетом не имеющих избирательных прав черных рабов) была в США тогда одной из самых высоких в мире, но людей с высшим образованием было немного, и вообще тогдашних американцев принято было считать неотесанными провинциалами. Однако их внимание привлекают политики со сложной богатой лексикой. Дебаты происходили при невиданном для того времени скоплении народа, на них съезжались в Иллинойс из всех соседних штатов. А вот если бы нынешние политики и выступили перед современными американцами в стиле Линкольна или Дугласа, то они, наверное, показались бы заумными чудаками для электоральной массы, в том числе и образованной.
Получается, что рост образованности общества сочетается с глубинной примитивизацией, то есть попросту оглуплением. Ведь примитивизация языка — это отражение того же явления в мышлении.