Командовал бронесоставом красных легендарный герой Гражданской войны Анатолий Железняков, которого советская пропаганда «перекрестила» в «матроса Железняка». Отчаянная храбрость ещё при жизни сделала его широко известным как среди друзей, так и в стане врагов. А ведь ему было всего 24 года.
Он родился 20 апреля (по новому стилю 2 мая) 1895 года в селе Федоскино Московской губернии. Отец его — Григорий Егорович — был заслуженным солдатом, гренадёром. Он отслужил три срока, участвовал в Русско-турецкой войне 1877-78 годов, под огнём неприятеля переправлялся через Дунай, сражался под Плевной, имел ранения. За свои подвиги был награждён двумя Георгиевскими крестами.
После рождения Толи в том же году в августе всё семейство перебралось в Москву, где Григорий Егорович умер семь лет спустя от инфаркта. В многодетной семье Железняковых начались трудности с деньгами. Старшая сестра Александра, успевшая получить хорошее гимназическое образование, была вынуждена репетиторствовать. Старший брат Николай отправился на юг и стал там матросом торговых судов Черноморского флота.
Толя тоже загорелся стать моряком, но его мать — Мария Павловна — предложила ему другой путь. Как сын заслуженного солдата, Железняков поступил в Лефортовское военно-фельдшерское училище на государственный кошт, но «вылетел» оттуда в апреле 1912 года. Его тяготила постоянная муштра, казарменное отношение начальства к ученикам. 23 апреля 1912 года всё училище вывели на торжественное построение в честь тезоименитства императрицы, Анатолий выходить отказался. Он мотивировал это тем, что у него самого день рождения.
Дело раздувать не стали. Железнякова, хоть он и был одним из лучших учеников, из училища отчислили, а в жандармерии на него, как на неблагонадёжного, завели надзорное дело: «…Особых примет нет. Рост — выше среднего. Волосы — тёмные. Глаза — голубые. Увлекается чтением. В училище часто вёл со слушателями неблагопристойные разговоры о семье императорского величества».
Семья перебралась в Богородск, где Железняков устроился аптекарем на Богородско-Глуховскую мануфактуру фабриканта Арсения Морозова. Встретившись однажды с хозяином фабрики на улице, Анатолий не снял шапку. Уже на следующий день его за это уволили, и он уехал к брату Николаю в Туапсе, чтобы осуществить свою мечту — стать матросом.
Однако и здесь всё оказалось не так просто: «Я живу неважно. Места нет… Работаю поденно у водолазов. Тоска. Все идет не так, как желаешь… Очень хочется мне, дорогая мама, поступить в морскую школу. Буду готовиться. Спать придется совсем мало, по три часа в сутки, но поступлю обязательно!»
Как известно, судьба покоряется упорным, и уже в мае 1914 года он сообщил родным: «Ура! Ура! Я устроился очень хорошо. Служу матросом на пароходе "Тайфун"…»
Видимо, здесь от своих товарищей Анатолий и «заразился» идеями анархо-коммунизма, которые после революции 1905 года овладели умами черноморских моряков. В апреле 1915-го экипаж «Тайфуна», требуя улучшить свои скотские условия работы, объявил забастовку. Всех моряков призывного возраста отправили в пехоту, Первая мировая война была в разгаре, Железнякова же просто списали на берег.
Анатолий вернулся в Москву и устроился там слесарем на снарядный завод Густава Листа. Вскоре он стал одним из членов рабочего подполья: вёл среди рабочих политическую пропаганду, вкладывал в снарядные ящики листовки с воззваниями к солдатам. Однако и здесь долго работать не довелось, в октябре Железнякова призвали в армию и определили учиться в Кронштадтскую машинную школу Балтийского императорского флота. По завершении её Анатолий должен был стать механиком 3-го разряда.
Должен, но не стал —ему снова помешал его непокорный характер и острое неприятие несправедливости.
В среде российских матросов давно зрело недовольство. Работа с механизмами требовала определённого уровня образования, поэтому они в подавляющем своём большинстве были грамотными и неплохо образованными — ставить к корабельным машинам или орудиям неуча себе дороже. Но отношение в обществе к военным морякам было чуть лучше, чем к скоту.
Им категорически воспрещалось ходить по многим улицам, а по центральному в Кронштадте Николаевскому проспекту — только по левой стороне. На входе в Петровский парк висела табличка с надписью: «Вход собакам и матросам запрещен». Железняков писал домой: «Сегодня ездил в отпуск в город, разозлился, было, до крайности. Замерзли, зашли в чайную, не пускают. Идем дальше, в другую, там то же самое, и в третьей слышу такой же ответ. Вот тебе и наши герои, вот так уважение… Возмущение берет…». К этому добавлялось рукоприкладство офицеров и мичманов, которое уставом не воспрещалось, а командованием зачастую и поощрялось.
12 июня 1916 года, не выдержав очередного грубого обращения к своему товарищу, Анатолий нагрубил своему командиру. Тот в ответ приказал его арестовать.
Курсанты школы проходили практику на учебном судне «Океан», поэтому арестованного на гауптвахту, на берег, повезли два конвоира на ялике. То ли по сговору, то ли Железняков действительно их разоружил, но он бежал, вплавь добрался до берега и отправился в Москву. Здесь подпольщики с завода Листа помогли ему раздобыть документы на фамилию некоего Викторского. С ними Железняков добрался до Новороссийска и устроился кочегаром на транспортный пароход «Принцесса Христиана», снабжавший воюющую в Турции русскую Кавказскую армию.
Тогда же Анатолий завёл свой дневник — «Памятную тетрадь», на первой странице которого вывел: «Свобода, воля, труд, решительность и смелость. Кто посягает на свободу человека, достоин позора и смерти…».
13 сентября в порту Ризе (Турция) за подстрекательство команды к забастовке Железнякова на время стоянки посадили в тюрьму: «Всю ночь шел дождь. В камере открылись течи, и полно на полу воды. Стёкол нет». Но кочегаров не хватало, и капитан взял Анатолия на борт, чтобы сдать в Новороссийске властям. Однако ещё до захода в порт тот выпрыгнул и добрался до берега вплавь.
Вскоре он уже работал в Батуме мотористом на буксире. Здесь его и застали вести, что в Петрограде свершилась Февральская революция. В апреле Железняков сделал в своём дневнике последнюю запись:
«Жизнь с 9 марта резко повернула течение и усилила свой бег. Было собрание моряков. Выхожу, говорю и начинаю жить той жизнью, о которой мечтал, — жизнью общественного деятеля. Писать лень, дел бездна…»
Вскоре Анатолий вернулся в Кронштадт. Здесь хорошо помнили его историю, поэтому приняли в экипаж минного заградителя «Нарова» и избрали депутатом на проходивший в начале июня в Гельсингфорсе (современном Хельсинки) 1-й съезд представителей Балтийского флота. Здесь он подружился с руководителями Центробалта: матросами-большевиками Павлом Дыбенко и Николаем Ховриным. Эта дружба во многом предопределила всю последующую судьбу Железняка.
Вернувшись в Петроград, Анатолий с полусотней моряков захватил усадьбу бывшего царского министра Петра Дурново. В ней анархисты организовали штаб-квартиру, что категорически не устраивало Временное правительство. Терпение лопнуло после того, как 18 июня анархисты самовольно освободили из «Крестов» (знаменитой питерской тюрьмы) шесть своих товарищей. Той же ночью на штурм усадьбы пошли батальон пехоты и казачья сотня.
Единственным, кто оказал хоть какое-то сопротивление, был Железняков. Он швырнул в наступавших несколько гранат, но, так как ещё не научился ими толком пользоваться, они не взорвались. Когда кто-то из нападавших просунул в приоткрытую дверь ствол своего карабина, Анатолий дёрнул за него. В результате произошёл непроизвольный выстрел, пуля убила одного из анархистов. Железняков оторопел от неожиданности, чем воспользовались нападавшие.
Всех находившихся в усадьбе арестовали, Анатолия посадили в «Кресты». Сюда же вскоре попали Дыбенко, Ховрин, Рошаль и другие деятели Центробалта.
Суд был недолгим. Железнякову припомнили дезертирство из армии и «впаяли» 14 лет каторжных работ. Отбывать их свободолюбивый матрос не собирался:
«…Мне душно в этом каменном мешке, друзья! Я люблю море, необъятный простор, шторм, борьбу. Мне свобода нужна для битвы. Я не хочу шагать по миру бездельником. Идет великая битва за коммуну. Надо отдать этой битве всего себя, вместе с сердцем… Вырвусь! Убегу! Меня не удержат эти стены! Кто может сковать волю человека, который бьется за человечество?»
Его подруга — 16-летняя Люба Альтшуль, с которой он познакомился на митинге на патронном заводе, назвавшись его невестой, смогла передать ножовку и револьвер. Воспользовавшись ими, Железняков 6 сентября бежал и вскоре под фамилией всё того же Викторского обосновался в Гельсингфорсе на бывшей царской яхте «Полярная звезда», куда перебралось «ядро» Центробалта.
24 октября Анатолия вызвали в Смольный. В Военно-революционном комитете ему приказали возглавить ударный отряд, обеспечить высадку у Адмиралтейства моряков Кронштадта, захватить телеграф. Выполнив все эти задания днём, ночью отряд Железнякова принял участие во взятии Зимнего дворца.
Через несколько дней стало известно, что в Москве идут тяжёлые бои с юнкерами. Тут же из моряков Балтфлота, Лодейно-польского полка и рабочих Петрограда был сформирован отряд, усиленные артиллерией и броневиком. Моряков возглавил Ховрин, а Железняков стал у него помощником. Утром 2 ноября эшелоны отправились в путь. В Москву отряд не успел, большевики справились без него, зато по дороге нагнал и захватил спешивший на выручку к юнкерам бронепоезд. Провели операцию моряки Железнякова.
В Москве отряд получил приказ двигаться дальше в Харьков, где был риск захвата власти полками УНР. Для местных рабочих и шахтёров Донбасса нужно было доставить из Тулы 10 тысяч винтовок и 40 пулеметов.
В районе станции Томаровка (современная Белгородская область) стало известно, что через неё на Дон к Каледину собираются проехать несколько эшелонов так называемых ударников — трёх тысяч солдат и офицеров, спешивших присоединиться к зарождавшемуся на Дону Белому движению. Группа эта имела на вооружении 50 пулемётов, но у неё не было артиллерии, что и предопределило исход схватки.
Сначала на станции, а затем у деревни Крапивная, используя орудия бронепоезда и перевозимые на платформах пушки, отряд разгромил и разоружил «ударников». На Дон прорвались немногие.
В Харьков отряд прибыл 8 декабря. Наибольшую угрозу для большевиков здесь представлял контролируемый эсерами 29-й бронедивизион. Отряд Ховрина и Железняка блокировал его в казармах, использовав свой единственный броневик и поставленное на прямую наводку орудие. Солдаты дивизиона охотно сдались и отдали свои 12 бронемашин, а вот вступивших в бой офицеров моряки перебили.
В одной из комнат штаба дивизиона Ховрин обнаружил четыре «маузера», один из которых отдал Железнякову. Можно сказать, что именно с этого момента матросский командир с маузером стал своеобразным символом той эпохи.
С помощью бронетехники и артиллерии разоружить 2-й Украинский полк и другие части УНР оказалось делом техники. Далее было необходимо следовать в Чугуев — юнкера и офицеры местного училища намеревались поддержать Каледина. Вместе с бронепоездом отправились 100 моряков. На подъезде к городу орудия сняли с платформ и установили на господствующей возвышенности.
Передать ультиматум в училище и городскую думу отправился Железняков с двумя матросами. В критический момент, когда его окружили возмущённые депутаты, Анатолий достал гранату и, грозясь подорвать ею и себя, и окружающих, заставил всех разойтись. 700 юнкеров также сложили оружие и разбрелись по домам.
Из Чугуева моряки-балтийцы отправились обратно в Петроград. Здесь к тому времени обстановка накалилась: 1 января Ленина пытались убить. На 5 января было назначено открытие Учредительного собрания, на выборах в которое большевики набрали меньше половины — около 40%.
Охрану Таврического дворца, в котором должно было состояться открытие, поручили тысяче моряков во главе с Ховриным и Железняковым. Зная агрессивный настрой балтийцев по отношению к интеллигенции, Ленин лично обратился к ним с предписанием, требуя:
«…не допускать никаких насилий по отношению к контрреволюционной части Учредительного собрания и, свободно выпуская всех из Таврического дворца, никого не впускать в него без особых приказов».
Как известно, после того, как Учредительное собрание отказалось даже рассматривать вопрос утверждения ленинских декретов, большевики и левые эсеры оставили Таврический дворец, но остальные депутаты продолжили работу. Наконец, в 4:40 утра Железняков решительно вошёл в зал и громогласно объявил: «Прошу прекратить заседание! Караул устал и хочет спать…» Заседавшим ничего не оставалось, кроме как разойтись.
Через пять дней в этом же дворце Железняков выступал уже в качестве делегата III Всероссийского съезда Советов: «У революционной армии и флота, у всех «чернорабочих революции» еще не заржавели винтовки и хватит силы для того, чтобы довести революцию до конца…».
Вскоре с берегов Балтийского моря «чернорабочих революции» перебросили на Черное. Здесь сложилась критическая ситуация на подступах к Одессе. Румыния воспользовавшись вакуумом власти начала аннексию Бессарабской губернии России. В противоборство с ней вступила Одесская Советская республика, провозглашенная в январе 1918 г.
Ей на помощь из Петрограда в Одессу направилась Верховная коллегия по борьбе с румынской олигархией, и возглавляемый Железняковым отряд моряков. На месте Анатолий эвакуировал из Измаила нескольких тысяч революционно настроенных солдат и матросов, а также имущество 6-й армии. Затем он командовал обороной Вилково, который румыны смогли захватить только в начале февраля.
После оккупации Бессарабии у румын разыгрался аппетит, они стали рваться за Днестр. В Одессе срочно формировалась Особая армия, позже ставшая 3-й Украинской. Из моряков балтийцев и черноморцев, среди которых было очень много анархистов, Железняков сколотил полуторатысячный отряд. «Братишки» с крейсера «Алмаз» отдали одно из своих орудий. Два дня в Одесском порту моряки делали из нескольких старых пульмановских вагонов бронепоезд — устанавливали орудие, сооружали импровизированные стенки из мешков с песком и камнями.
В дальнейшем отряд Железнякова действовал в районе города Бирзула (в совр. время — Котовск, после «декоммунизации» — Подольск). Там к ним присоединился бронепоезд ещё одного известного «красного» моряка Андрея Полупанова и отряд Рудольфа Сиверса.
Летом 1918 года Железняков со своими 30 ближайшими товарищами-моряками оказался под Царицыным, где шло формирование 16-й дивизии Васо Киквидзе, с которым Анатолий сдружился ещё в Харькове. Васо поручил ему сформировать в Елани 3-й полк, что Железняков довольно быстро сделал.
Белогвардейцы старались перерезать железную дорогу Царицын — Поворино, по которой зерно поступало с Волги в Москву и Петроград. Соответственно, дивизия Киквидзе всячески им в этом препятствовала. Однако под напором 32 тысяч казаков генерала Александра Фицхелаурова дивизия стала «пятиться».
В этот напряжённый момент из штаба фронта поступил приказ перевести Еланский полк в резерв командования. Отправившись в Царицын с выяснением этого вопроса, Железняков ничего не добился. Мало того, он повздорил с советником командующего Южным фронтом полковником Анатолием Носовичем из-за не поставленных Еланскому полку полевых кухонь. Из кабинета его выдворяли силой оружия.
На утро был подписан приказ об отстранении Железнякова от командования. В ответ тот написал в адрес командующего фронтом генерала Павла Сытина гневную отповедь: «Действия и решения, которые в последнее время принимаются Вами и Вашим штабом в отношении дивизии Киквидзе и, в частности, в отношении Еланского полка, напоминают мне линию поведения предателя русской армии генерала Сухомлинова во время мировой войны в 1915 году…».
Железняков отправился искать правды в Москву, но там встали на сторону бывших царских офицеров… А уже в ноябре Носович, прихватив штабные документы, бежал к белым в Ростов. Сытина же отстранили от командования, как не оправдавшего доверие.
Но Железняков был уже далеко от Царицынских событий, из столицы его направили в одесское подполье. Жену, дочь царского полковника Елену Винду, с которой они познакомились и расписались во время боёв за Царицын, Анатолий убедил пока отправиться к её родне в Киев.
В занятой силами Антанты Одессе Железняков официально устроился работать в порту электромехаником, а неофициально — стал сотрудничать с подпольной дружиной Григория Котовского. Вместе с «котовцами» он участвовал в налёте на белогвардейскую контрразведку. В результате были уничтожены следственные дела и списки подлежавших аресту подпольщиков, а также убиты несколько белогвардейских офицеров.
Однако основной задачей Железнякова было распространение листовок и революционной литературы, создание новых подпольных ячеек, пропаганда среди французских и греческих солдат. Также Анатолий принимал участие в разоружение отступавших с территории Украины дезорганизованных немецких частей.
Вскоре в Новороссии действовало сразу несколько организованных им партизанских отрядов. В городе участились нападения боевых красных дружин. За поимку матроса Железнякова власти Одессы назначили награду — 400 тысяч рублей.
6 апреля 1919 года в город вошли части атамана Григорьева, на тот момент воевавшего на стороне большевиков. Усилиями Железнякова интервентам не удалось увести из порта многие гражданские суда, а на одесском заводе РОПИТа рабочие саботировали постройку двух бронепоездов, которые быстро достроили с приходом большевиков.
Один из них и стал последним подразделением, которым матрос Железняков командовал при жизни. Бронепоезд назвали в честь командарма 3-й армии Николая Худякова.
Первым противником, с которым пришлось «схлестнуться» экипажу бронепоезда стали подразделения того самого атамана Григорьева.
«Худяков» успешно отбил город Вознесенск и способствовал поражению «григорьевцев» под Елисаветградом (в сов. время — Зиновьевск, затем Кировоград, после «декоммунизации — Кропивницкий»). После небольшого отдыха и модернизации в Николаеве, бронепоезд переподчинили 14-й армии Климента Ворошилова. Поступил приказ, срочно отправиться в город Кременчуг.
В июне 1919 г. обстановка для красных на юге сложилась критическая — белые взяли Харьков, Белгород, Екатеринослав, почти весь Крым; Кременчугу угрожала конница генерала Слащёва. В штабе армии перед Железняковым поставили задачу — содействовать контрнаступлению армии на Екатеринослав.
Появление на фронте бронепоезда «Худяков» решительно повиляло на обстановку. Если до этого красные полки отступали, то теперь при поддержке орудий морского калибра они отбили у белых железнодорожную станцию Користовка. В наступавших порядках белых была пробита брешь, в которую устремилась пехота и поддерживающий её наступление бронепоезд.
11 июля 1919 года была занята станция Пятихатка (совр. Днепропетровская область Украины). В критический момент боя бронепоезд на виду у десяти вражеских батарей проскочил вперёд, огнём своих пулемётов сорвал кавалерийскую контратаку противника, после чего вынудил умолкнуть и его артиллерию.
12 июля на левом фланге 14-я армия сражалась за Верхнеднепровск, а на правом, в основном благодаря действиям «Худякова», заняла станцию Верховцево.
16 июля начались бои за предместье Екатеринослава Сухачёвку. Бронепоезд ворвался станцию, вклинился между двумя стоящими на путях белогвардейскими эшелонами и «влупил» по ним с обоих бортов из всех пулемётов, посеяв дикую панику.
Однако здесь везение оставило Железнякова — вражеский снаряд попал в переднюю бронеплощадку, пробил броню и вывел из строя орудие. Были раненые, погиб наводчик. Анатолий приказал немедленно сдавать назад — «Худяков» попытался выйти из боя, но разорвавшийся позади него очередной снаряд разрушил железнодорожное полотно. На землю полетели запасные рельсы. Ремонтная команда, неся под огнём противника потери, восстановила путь. Бронепоезд вырвался из огненного мешка.
25 июля состав прибыл на тыловую базу Эрастовка, где Железнякова ждала жена, помогавшая команде в качестве медсестры. Однако счастье короткой встречи было недолгим, ночью поступила телефонограмма, белые перешли в контрнаступление. Далеко ехать не пришлось, уже за Верховцево бронепоезд неожиданно очутился в кольце противника.
Специально для «Худякова» противник подготовил ловушку, огненный «мешок». Нужно было срочно прорываться назад.
Ситуацию усложняло то, что на бронепоезде исправно работало только одно орудие. Зато его подвижность усложняла прицеливание вражеским артиллеристам, чем Железняков успешно пользовался.
В три часа дня «Худяков» влетел на станцию и открыл огонь из всех своих пулемётов. Через нескольких минут ситуация стала угрожающей — в кожухах пулемётов закипала вода, боеприпасы были на исходе. В горячке боя Железняков по пояс высунулся из башенки своей боевой рубки и вёл огонь из пистолета. В этот момент он был смертельно ранен.
Последними его сказанными экипажу словами были: «Бронепоезд не сдавать, товарищи!» И они не сдали. Через несколько часов израненный, но непокорённый «Худяков» доставил своего истекающего кровью командира в Пятихатки, где тот умер на руках у жены.
В соответствии с его завещанием Железнякова похоронили в Москве на Ваганьковском кладбище рядом с могилой его погибшего в январе друга Васо Киквидзе. Память о нём в СССР подогревали активной пропагандой: в его честь назывались улицы, боевые корабли, ему ставили памятники, посвящали стихи.
В 1936 году появилась песня на слова Михаила Голодного «Партизан Железняк», очень популярная в советское время, особенно в исполнении Леонида Утёсова. Правда, в песне он погибает не под Екатеринославом, а «в степи под Херсоном», и сражается в последнем бою не с белыми, а с близкими ему по взглядам махновцами-анархистами.
В 1941-42 году осаждённый Севастополь героически защищал бронепоезд «Железняков». В Киеве на постаменте застыл речной монитор «Железняков», отличившийся в боях на Дунае, в Приазовье, в черноморских десантах. Образ Анатолия появился в нескольких советских кинолентах, а в 1985 году о его жизни сняли двухсерийный байопик.
«Не забывают» о нём и современные украинские националисты. Зимой этого года они отбили с его изваяния в городе Верховцево памятную табличку. Так что память о Железнякове живёт, и что-то мне подсказывает, что и дальше будет жить. Слишком ярким, храбрым и принципиальным был этот анархо-коммунист, наворотивший за свои короткие 24 года такого, чего другим не сделать за всю свою жизнь.