- Исраэль, насколько мне известно, вы считаете, что мировая истерия по поводу коронавируса чрезмерна. Скажите, почему?
— Да вы сами сказали «мировая истерия». Так оно и есть. Никогда в мире еще не было такого, чтобы миллиарды людей вдруг оказались под домашним арестом. Это преувеличенная реакция. Я всегда исхожу из того, что человечество уже бывало в разных ситуациях.
Эпидемии, конечно, бывали, но ни разу не было такого, чтобы людям сказали: «Запритесь и сидите дома» (причем неизвестно сколько времени). Ведь сегодня в Гарварде уже говорят, что это года на два. Гарвард-то, конечно, продержится. Они безумно богаты. Они настолько богаты, что это не столько университет, сколько биржевой фонд, при котором есть университет. Они, наверное, могут даже заработать. Но все остальные, я думаю, могут к себе применить слова Лукашенко: «В карантин-то мы выйти можем, но кто нас кормить будет».
Так что думаю, что это совершенно безумная, ненужная ситуация, и лучше, чтобы ее не было. Я действительно сейчас нахожусь в Швеции, где, слава Богу, нет карантина. Здесь можно пойти в ресторан, церковь, магазин, пойти погулять. Все довольно свободно: школы и детские сады открыты, дети учатся. Это все возможно. Есть ощущение, что и в других европейских странах ажиотаж карантина завершается: уже сегодня в Дании сказали, что они собираются выйти на работу. В Италии открылись магазины. Мир из этого дурного поветрия понемножку выходит.
- Кто в таком случае является основными бенефициарами этого? Кому-то ведь это выгодно?
— Тут много возможных ответов на этот вопрос, и я не берусь сказать, какой именно из них правильный. Общий системный ответ говорит о том, что мировая капиталистическая система зашла в тупик. В этом случае выход из этого — мировая война.
Сейчас подумали и решили: а давайте вместо мировой войны устроим вот такой всемирный карантин и сэкономим массу человеческих жизней, не так повредим инфраструктуру, а результат будет такой же тяжелый, как и после мировой войны. Это системная оценка. Есть и другая. Сейчас в Соединенных штатах акции всех компаний упали в разы, а их главный эмиссионный центр напечатал триллионы (не миллионы, не миллиарды — триллионы) долларов, которые достались ведущим банкам. Сейчас эти банки могут скупить весь мир до тех пор, пока доллары принимают. Они тоже вполне бенефициары. Можно в качестве бенефициаров назвать и те системы, которые любят устроить нам всеобщий контроль, те, которые хотят нами править. Есть еще люди, которым принадлежит большая часть либеральных СМИ на Западе. Это люди бесконечно влиятельные: им принадлежит и New York Times, и Guardian, и Le Monde, и в общем-то все прочие либеральные крупные газеты. А они все занимаются последний месяц-два бесконечным промоушеном этого самого вируса. Ну и надо думать, им тоже нравится то, что получится.
- Каким будет мир после этой пандемии?
— Трудно ответить на этот вопрос. Мы даже не представляем, что, собственно, от нас хотят эти властелины мира, которые нас загнали по своим домам и ввели электронные пропуска. То, что мы выйдем с системой тотального контроля, это представляется уже вроде бы видимым.
В Израиле, например, объединились вместе две главные разведки: Мосад и Шен-бет (внешняя и внутренняя), и они вместе включили систему постоянного общего контроля над всеми смартфонами и видят, кто с кем встречается, кто с кем общается. Но это, конечно, все для благой цели — борьбы со страшным гриппом. Но, кажется, что система этого контроля так и останется. Вот и в Москве сейчас ввели электронные пропуска. Тоже непонятно, удастся ли это отрулить назад. Когда государство получает такие невероятные средства контроля, отдаст ли оно их, это совершенно не очевидно. Кроме того, в мире произойдет еще большее схлопывание финансов, потребления и расходов. Мы станем беднее. Ведь если уж совсем просто говорить, то скажем так: людям у власти кажется, что мы с вами слишком хорошо живем, не по чину. А вот если бы мы жили победнее, было бы лучше. Мы были бы послушнее, выполняли бы команды. Поэтому хорошо было бы сделать нас победнее. Так что одна из целей — сделать нас победнее. А когда народ станет беднее, многие из тех занятий, которыми мы занимались в последние, скажем, годы, станут просто ненужными. Не будет такого спроса на маникюристок, на журналистов… Все вернется к уровню 1947 года, когда и журналистов было немного, и маникюристок было не так чтобы густо.
- Разве правительствам это выгодно? Ведь это означает и уменьшенные налоговые поступления в первую очередь.
— Действительно, казалось бы… Но к этому давно дело шло. Недаром с таким восторгом была воспринята шведская девушка Грета Тумберг, которую приняли в Нью-Йорке. А ведь она призывала именно к тому, что давайте станем беднее, давайте перестанем летать, ездить на машинах, давайте жить проще: меньше мяса, больше травы, крапивы. Этот призыв к скромной бедности, видимо, как-то упал на почву. Есть ведь еще и другие параметры. Есть страх смерти, который таким образом был раздут. Во времена наших отцов люди не очень-то насчет смерти озадачивались. Все умрем, ну и ладно. Не о чем беспокоиться. Умрем — похоронят, отпоют. Попадем в рай или куда там положено. Но сейчас, в эпоху, когда религия оттеснена, когда она стала уже маргинальной, появилось уже совершенно другое ощущение: если не жить сейчас, то больше никогда, поэтому надо стараться тянуть жизнь, ничего важнее жизни нет. Это, конечно, порочная точка зрения: есть вещи важнее жизни. Это мы знаем с детства. Я не стану называть, что именно, но каждый из нас знает, что есть вещи важнее, чем жизнь. А существа, для которых жизнь важнее всего, это, наверное, даже не млекопитающие. Это что-то еще проще.
- Как можно этому противостоять? Может ли простой человек противостоять этой ситуации?
— Я думаю, что да. Я, конечно, верю, что люди могут противостоять и ответить всей этой системе: нет, мы не соглашаемся ни на тотальную слежку, ни на электронные пропуска, ни на запрет службы в церкви. Надо людям, конечно, противостоять этому напору. И, конечно, надо противостоять этой странной машине агитации и пропаганды, которая нам вбивает в голову, что «ой-ой-ой, мы сейчас все умрем». Все это не так страшно. Человечество переживало страшные эпидемии. И ничего, справлялось без таких больших мук. Последние двадцать лет на Западе, по крайней мере в Европе, живет очень много людей, которые живы только благодаря тому, что есть мощная медицина, что можно жить практически без усилий, что медицина их как-то лечит и чинит, когда уже в общем-то и лечить-то не стоит. Накопилось довольно много такого человеческого балласта. Конечно, очень грустно, но мы видим людей вроде английской королевы, которой девяносто пять-шесть лет. Она, конечно, бодрая еще старушка. Но что хорошего? Ее сын, который мог бы быть королем при нормальном раскладе уже лет двадцать, так и остался принцем. Не происходит смены поколений. Это вещи очень нежелательные, на мой взгляд.
- Да. Кто-то может себе позволить четыре пересадки сердца…
— Это, конечно, позорная страница. Я бы запретил пересадки органов. Думаю, что это совершенно ненужная вещь. Человек должен быть как-то больше готов к тому, чтобы умереть, когда наступает момент умереть, и не кромсать тела других людей, чтобы выжить. Все это, собственно говоря, какие-то формы каннибализма, на мой взгляд. Надо как-то попроще отнестись. Да, мы живем. Да, мы умрем. Но устраивать из-за этого что-то меняющее мир, наверно, необязательно. Ну, а самое главное в этой ситуации — не поддаваться этой пропаганде страха. С другой стороны, этот вирус заразный. Он есть. От него и умереть можно. Ну, если не умереть, то проболеть тяжело. Поэтому я не говорю, что человеку нужно стараться непременно заразиться, — я и такие вещи слышу. В Швеции часто говорят: быстрее подхватишь этот вирус — быстрее получишь антитела, быстрее станешь иммунным. Вот как раз вчера New-York Times написала статью о людях, которые переболели коронавирусом. Они говорят: «Сейчас мы ничего не боимся. Мы можем обниматься, целоваться, любой вещи касаться. Мы уже свободны». Это ведь тоже очень симптоматично, что New-York Times, которая главный проповедник борьбы с вирусом, такую статью публикует. Статья-то понятная.