Диагноз «рак средней зрелости» взорвал мой день
Об онкологии не говорят по телефону. Через полчаса после звонка я примчалась в частный кабинет, куда неделю назад приходила на плановый осмотр без всяких жалоб и симптомов.
Врачи говорили о том, что, вероятно, придется вырезать больной орган. За дверью в коридоре меня ждали дети, торопившиеся в гости к друзьям. Сжимая эмоции в кулаки, общаясь с врачами, я выдавливала последние капли самообладания:
— Мне нужно время. Я должна проверить этот диагноз.
— Онкодиспансер. Чем быстрее, тем лучше. Иначе потеряешь еще неделю и кучу денег в других клиниках. В понедельник приходи за направлением.
Будто на автопилоте, пока в меня загружалось услышанное и понятое, я разговаривала с детьми и садилась в маршрутку, понимая, что еще никогда мне не приходилось испытывать столь странного замеса из ступора, шока, недоверия, онемения, разболтанности.
Осознание накатывало грозным цунами — уже издалека я могла оценить его масштабы. Неужели это со мной? Неужели внутри меня с бешеной скоростью множатся болезнетворные клетки, замещая жизнь темнотой? Неужели мне не хватало стимулов жить?
Однако я хорошо себя чувствую, мышцы после утреннего массажа размазаны маслом по хлебу… По сути единственным ощутимо уязвимым органом сейчас была только голова.
— Если жизнь посылает тебе испытание, она проверяет, есть ли в тебе сила ему противостоять… Только в состоянии спокойствия мы способны принимать правильные решения, — доносился эхом из телефонной трубки голос подруги, пока я мерила шагами узкую дорожку перед домом, где было весело и шумно.
Казалось, подходящего момента, чтобы озвучить диагноз, не существует… Вечером я положила на стол перед любимым лист с результатами обследования, уткнулась ему в плечо и зарыдала.
Доживем до понедельника?
Бессонница. Давно тебя не было… В голове играла жуткая жалобная скрипка, от которой я не могла отделаться.
Я бередила струны собственной души, думая о том, как глупо сетовать на распад музыкальной группы, делать замечания детям по мелочам, потягиваться в постели, писать сентиментальную книгу… Подготовка ко дню рождения теперь казалась пиром во время чумы. Я горячилась, ибо перечисленное в совокупности и есть жизнь… Но противопоставить ей сейчас я могла только ее отсутствие.
Разрушительные, выматывающие мысли заполняли голову угарным газом — медленно, коварно. Я чувствовала, что пребывать в этом состоянии опасно. Медитации полетели в тартарары… В это время я спасалась любимыми занятиями и автоматическим записыванием всего переживаемого в блокнот.
Рядом были любимый и подруга, чьей мудрости позавидуют лучшие мужи мира, но я должна была справиться прежде всего с собой. «Не поддавайся на провокации ума! Смерть — только в голове. Выбор всегда за тобой», — муж вещал по сути.
«Для чего мне нужно прожить этот опыт?» — вопрос оставался открытым.
Похоже на дурдом…
Таинственный настрой природы, заполонившей мир туманом, откликался во мне неопределенностью, сквозь которую нужно пройти, словно через пелену, сохранив максимум нервных клеток и здравого смысла.
На ватных ногах я приближалась к моргу, откуда мне следовало забрать боксы со своей биопсией (препарат из тканей, по которому ставили диагноз). Издалека чернели две открытые двери, я боялась войти не в ту. Внутри оказалось тихо, спокойно. «Бояться нужно живых, а не мертвых», — вспомнилось.
Затем — марганецкая городская больница: на каждого пациента с тяжелым диагнозом заводят карту и выдают направление в областной онкодиспансер. Я озвучила намерение ехать в запорожский.
— Исключено! Только Днепр, мы уже договорились, тебя там хорошо примут. Настраивайся на МРТ.
— А анализы?
— Только МРТ — посмотреть, не пошел ли очаг воспаления дальше. Я не специалист, но по твоим снимкам я видела, что у тебя рак. Хорошо, что ты уже родила…
По старой журналистской привычке мне захотелось достать диктофон и зафиксировать эти перлы для каких-нибудь курсов критического мышления. Не желая раскачивать маятник, я вперилась глазами в тетрадь на столе, слушая словесный поток о несчастных соседках-покойницах, умерших от рака и невежества, о том, что я уже инвалид, о том, что диагноз проверять не нужно…
Окончательно скосив поле с колосьями здравого смысла, врач остановилась, как резко заглохший трактор:
— Я же с тебя теперь не слезу, пока ты здоровенькая не будешь, — произнесла она, отозвавшись комком фальши у меня внутри. Искаженная заботливая интонация, помноженная на странную формулировку, отнесла к Гаршинской сказке о розе и жабе, где в причудливом сочетании ласки и злобы получилось выдавить лишь: «Я тебя слопаю».
Поглядывая то на обои, то на медсестру с сочувствующим видом, думалось: «Спасибо за обычного пугающего медика-шакала в своем жанре. Куда хуже — холодный скользкий змей, сжимающий кольца вокруг шеи незаметно».
— Всего доброго, — я закрывала дверь с направлением на Днепр в кармане и мыслями о другом конце света. Ещё долго я не могла отделаться от ощущения недосказанности, правды, шитой белыми нитками, отношения, скрипевшего старой половицей в попытках убедить меня в просто-таки колоссальном участии в моем здоровье.
«Мне нужен непредвзятый врач. Профессионал. Человек». Срочная телеграмма в космос была отправлена.
Онкодиспансер
Я все чаще ловила себя на том, что сжимаю зубы, ощущаю сильное напряжение в плечах, будто крылья сложили в ножны. В считанные дни я превратилась из вольной птицы в дикого зверя, чье ухо востро, а корпус готов к прыжку.
Наконец в темно-синем утреннем небе засияли десятки фонарей и красные глазницы светофоров, из тумана вызрели сонные грузовики и легковушки.
Онкодиспансер произвел на меня очень сильное впечатление. Это настоящее чистилище для тела и духа, из которого возвращаются не все. Здесь у сотрудников, от хирурга до последнего санитара, должно быть совершенно другое отношение к жизни и смерти, иначе стена эмоций заслоняла бы врачебный долг.
В коридоре — кучка пациенток, болтающих о том о сем. Среди них — истощенная женщина с впалыми глазами и горьким металлом в голосе:
— Мой анализ должен был прийти к двум часам. Врач забыл о нем. А мне уже все равно. Уже все…
Тишина повисла над коридором, покачиваясь на стрелках часов. Гнетущая атмосфера пульсировала в солнечном сплетении…
Мне сложно передать контраст между медиками с шашкой наголо в Марганце и спокойными врачами запорожского онко. Простое человеческое общение с докторами диспансера по-хорошему отрезвляло, возвращая меня к реальности спокойствием и состраданием, от которого я, пожалуй, отвыкла после напряженных разговоров в марганецких кабинетах.
Так, Андрей Кузьмичев, глава абдоминального отделения, отвел меня прямиком к заведующей онкогинекологии. Я тараторила о готовности сдать любые анализы, пройти все мыслимые обследования… Ольга Петрова, улыбкой остановив стрекочущий бронепоезд, отправила меня на проверку биопсии, привезенной из дому, в лабораторию диспансера.
Снова морг… Горячо прошу сотрудников проверить мои боксы в течение дня, чтобы уехать домой с четким «да» или «нет». Ребята перезвонили через два часа, и я, хлопнув дверцей машины, шагала, практически срываясь на бег.
— Девушка, присядьте, — лаборант обратился ко мне с чеканной мужской серьезностью. — Рака у вас нет и близко. Не ходите больше в ту больницу, к тем врачам, не сдавайте там анализы. Иначе будете получать такие диагнозы. С таким диагнозом можно повеситься… В вашей лаборатории даже не сделали как следует препарат из взятых тканей. Забирайте результаты и будьте здоровы.
Тем вечером впервые за пять дней я уснула быстро и крепко, будто утомленный тяжелым боем воин.
Через неделю, по договоренности, я приехала на повторное обследование, чтобы исключить печальный диагноз на двести процентов. Итог — 2:0 в мою пользу.
Осознание мысли о возможной онкологии накатывалось постепенно — ровно так же, не сразу, мое мятущееся «я» начало приходить в себя от обратного…
Стоп-кадр
В этом месте должен быть фееричный всплеск облегчения и счастье. Но по факту пять дней приговора онкологией, сопровождающиеся головной болью, учащенным сердцебиением, плохим сном и выжженной землей из нервов, растянулись на добрые три недели. Этот стресс еще не выведен из меня полностью, как остатки яда или недолеченная травма.
По мере продвижения дела мне начали звонить и паниковать местные врачи, они сразу превратились в овечек, зная: такой диагноз человек без внимания не оставит. Когда я наконец взяла трубку и сказала, что поставленная онкология опровергнута, посыпалось невнятное «Это же не я ставила диагноз… Доктор только выдвинул подозрение… А дальше — лаборатория».
Послесловие
Жизнь предложила мне сыграть роль онкобольной по-настоящему и вывела из перформанса в нужный момент.
Пережив этот опыт, я стала сильнее. Теперь я знаю, какую душевную боль испытывают пациенты с тяжелым диагнозом, знаю, как это разъедает изнутри…
Меньше года назад мы собирали средства на лечение онкобольной землячки, но только сейчас я ощутила на собственной шкуре, насколько при всем сопереживании я была далека…
Нужно ставить памятник людям, которые побеждают рак и борются до конца, врачам, действительно желающим сохранить здоровье пациента, а не вырезать все к чертям, родственникам — крепкому тылу, который мужественно делит эту страшную боль.
Я перетряхнула внутренние программы, наметив направления для проработки, пересмотрела отношение к жизни и смерти, активной деятельности и отдыху. Я почувствовала жизнь во всей полноте еще острее…
Предъявленный диагноз вызвал во мне состязание эмоций и здравого смысла. Меня трусило оттого, что врач может убивать людей словом вот так, нагло и безнаказанно. Несмотря на то что мне внушали безапелляционную, ничем неподтвержденную ложь, я поддалась, активировав в себе вредоносную программу, к которой время от времени возвращалась.
Изучая тему, я прочитала около пяти десятков статей об исках в суд за неправильный диагноз. 95% из них подавались уже после лечения болезни, которой не было!!! Только вдумайтесь в это!
Сейчас у меня на руках подписанный врачом и лаборантом страшный диагноз и два его опровержения. По сути это готовый иск в суд. Однако самые сложные судебные случаи связаны именно с медициной из-за размытых границ врачебной ответственности. Друзья рекомендуют мне пойти дальше в правовом вопросе, считая, что любой человек должен отвечать за свои поступки. Как бы поступили Вы?
О чем нужно помнить?
— Оружие непрофессионального доктора — это незнание и страх его пациента. Запугивающий врач — плохой врач, не важно, есть для этого основания или нет. Отсутствию экологии общения с пациентами не может быть оправдания!
— Оставьте стереотипы о железобетонном авторитете людей в белых халатах! Врачам, как и всем людям, свойственно ошибаться! Другое дело, если они делают это умышленно, осознанно, потому что по-другому не умеют или вообще в коммерческих целях.
— Из этого следует, что серьезные диагнозы можно и нужно проверять у непредвзятых медиков, чей доход не зависит от вашего диагноза и лечения! Еще важнее иметь трезвую голову на плечах, действовать холодно и рассудительно.
— Как вариант можно узнать настоящую картину вашего здоровья, проверяясь в разных медицинских учреждениях, сравнивая результаты. В этом случае не стоит разглашать подозрение на онкологию, можно ссылаться на обычную диагностику (для себя), чтобы диагноз был беспристрастным.
— Вы можете обратиться в любую больницу Украины, независимо от региона проживания! Подвергайте сомнению навязчивые предписания ехать строго в ваше областное медучреждение. Дополню, что за обследование в диспансере в соседней области я не заплатила ни копейки.
— Стремитесь найти своего доктора — человека, с которым вам комфортно общаться, профессионала, оперирующего фактами, а не вашими страхами и эмоциями.
Мнение юриста
Vgorode пообщались с юристом, Антоном Деньгубом, который рассказал, как поступить в данной ситуации:
- Если это была государственная клиника, то вы можете первоначально обратиться к главврачу больницы с досудебным разбирательством, маловероятно, но возможно, что вам компенсируют моральный ущерб.
- Следующий шаг — обратиться в департамент охраны здоровья области с жалобами на то, что вам поставили ложный диагноз, который нанес вам ущерб. Но доказывать нужно не на словах, а по факту: обращаться к психиатру или психологу, которые могут выписывать антидепрессанты.
- Следующая ступень — обратиться в суд за аргументированным моральным взысканием, где необходимо будет доказывать, что человек морально страдал. Загвоздка в том, что зачастую находятся обоснования, почему с такими анализами врач поставил такой диагноз.
К слову, моральный аспект сложно доказуемый, особенно без веских доказательств, документально заверенных. В суде можно добиться назначения комплексной медицинской экспертизы, где коллегиально врачи скажут, действительно ли была вина доктора, или он намеренно/безнамеренно заблуждался в диагнозе.
После прохождения экспертизы могут появиться доводы, что здесь могли быть такие анализы, которые позволили врачу сделать такой вывод.
Берегите себя и будьте здоровы!
Александра Залозная , Юлия Морозова