Четыре истории жителей воюющей республики о том, какой непоправимый, при этом на первый взгляд невидимый вред каждый день наносит необъявленная война.
Кто такие ипохондрики
Есть мнение, что ипохондрики — это те люди, которым в детстве не хватило родительского внимания. Добыть внимание со стороны родителей можно с помощью «болезней». По сути, ипохондрик — это тот человек, который всегда носит в себе страх смерти, этот страх становится его сердечным ритмом, смертельной мыслью, которая не отпускает ни на минуту. Любая незначительная проблема, на которую бы нормальный человек вообще не обратил внимания, расширяется до размеров страшного диагноза, простой отит воспринимается как менингит, легкие спазмы в животе диагностируются самим пациентом как аппендицит.
От ипохондрии невозможно отмахнуться, она назойливей мухи, запертой на кухне в июле. Ипохондрик примеривает на себя любой диагноз, любой симптом, о котором он услышал, очень быстро появляется у него. Герой повести Джерома К. Джерома «Трое в лодке, не считая собаки», изучая медицинский справочник, не обнаружил у себя только родильную горячку, все остальные симптомы у него были. Это классический пример ипохондрии. Нормальный читатель посмеется над ситуацией, в которую попал герой; читатель-ипохондрик может только посочувствовать.
Первичным катализатором ипохондрии может стать что угодно, но, как правило, это стресс, связанный со смертью или тяжелой болезнью близких людей или своей собственной.
Ипохондрия и война
Ксении Кушнаренко 27 лет, она живет в Иловайске (ДНР): «Я — ипохондрик. Война меня нисколечко не собрала, а разбила, расклеила, размотала. Во время боевых действий в нашем городе никто из моей семьи не пострадал, но сразу после у моего любимого дедушки начал развиваться рак, он сгорел за пять месяцев. И с той поры любой симптом для меня — рак. Я постоянно боюсь за родителей, ребенка, мужа, себя. Гоню от себя мысли, а они нападают с удвоенной силой и жестокостью. Ночами не сплю, засыпаю, только когда «выключается» сознание. В голове нескончаемый поток мыслей, диалоги с теми, с кем никогда не поговорить в жизни. Жить с этим некомфортно, справляюсь плохо. И только в церкви становится легко. Когда совсем плохо, я молюсь, пока не отпустит, или пока не отключусь…»
Яна Игнатова из Макеевки (31 год) говорит, что именно война породила в ней множество страхов, в том числе ипохондрию: «Война перевернула мое сознание. Больше всего, конечно, я боюсь за родных. Например, брат уезжает в техникум в Донецк, и, если с первого раза трубку не взял, я бегу читать новость — не случилось ли чего. Во время активных бомбежек в 2014 году спасалась только молитвой. Вера в Бога и в то, что Он не оставит меня и мою семью, крепка, как сталь. Раньше я любила ездить на рок-концерты, сейчас стараюсь избегать массовых мероприятий. С одной стороны, война сделала из меня пугливую маленькую девочку, а с другой — я стала сильней и милосердней. Не к врагу, конечно. Моя ипохондрия началась в июле 2014 года из-за войны, а в октябре того же года мне сделали операцию на сердце. Всё наложилось. Я даже к двум психологам ходила после операции, не помогло. Мне страшно выходить на улицу, кажется, что станет плохо, а скорая не успеет приехать. Любое заболевание, о котором прочту в интернете, сразу «приписываю» себе».
Другая война
Если вспомнить опыт наших предков, которые прошли Великую Отечественную войну, то становится понятно, что с точки зрения психиатрии ту войну и эту войну сравнивать категорически нельзя. «Народ был невероятно собран до 9 мая 1945-го, — говорит Валентин Пехтерев, заведующий отделением в медико-психологическом центре, — а после Победы наступил мир — и обвально пошли язвы, гипертонии и т.д. Выстрелили все психосоматические заболевания, организм, который долгое время держался, расслабился и начал болеть. Мы не можем расслабиться по той причине, что мы находимся как бы между миром и войной. То есть мы вроде бы и можем расслабиться в последние годы, но не можем, так как нам все время угрожают наступлением. При этом в рамках одного города мир и война все так же близки друг другу. На улице Щетинина — мир, а на Октябре — война. Как тут расслабишься?»
Среди пациентов Валентина Пехтерева сейчас есть новые ипохондрики, которые прошли войну в качестве бойцов и, казалось бы, победили страх смерти на поле боя, но этот страх догнал их в гражданские будни. Сами пациенты свои страхи объясняют тем, что смерть на поле боя — это сиюминутность, жертвенность, а с фактом конца в мирное время не так легко смириться.
Анна Ахматова: «Кто чего боится, то с тем и случится»
Самый главный враг ипохондрика — это интернет. Ипохондрик — это человек, который не доверяет окружающим людям, особенно это касается врачей. Статьи, которые ругают профессионализм врачей, существенно ухудшают состояние ипохондриков. Что же делать, если постоянно живешь в страхе и при этом не вылезаешь из больниц, тратишь время на очереди и приемы, дополнительные консультации, получение второго, третьего, двадцатого мнения, тратишь деньги на бесконечные обследования?
Позволю себе процитировать великого русского писателя и врача Михаила Булгакова: «Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!» Фраза из романа «Мастер и Маргарита» как никогда актуальна для моих соотечественников. Когда ты более четырех лет живешь в состоянии перманентного стресса, тебе сложно адекватно оценивать свою жизнь. Страх смерти выпрыгивает на тебя из темного угла спальни и терзает всю ночь, пока не забудешься сном. Нормальный обычный человек о смерти почти не думает, смерть не так часто заявляет о своем присутствии в мирных городах, чего нельзя сказать о Донецке. Ежедневные обстрелы, сводки, списки жертв — все это питает человеческий страх, ломает человеческую психику.
Алёне Бондаренко из Донецка 28 лет, почти три года она живет с ипохондрией, вызванной войной: «Я никогда ничего не боялась. Потом в город пришла война, мы много времени проводили в коридоре, периодически спускались в бомбоубежище.
Войны я не боялась, смерти от войны тоже не боюсь, так мне кажется. Моя ипохондрия началась весной 2015 года, когда отвели вооружение и наступили «мирные» будни. Я начала бояться за свое здоровье. Я вдруг поняла, что человек смертен, раньше мне это как-то в голову не приходило. То есть, конечно, я понимала, что смерть существует, но она была где-то далеко и не со мной. Мой организм познал страх смерти и теперь не готов его отпустить. Сейчас обстрелов нет, а мне надо каждый день чего-то бояться. Страшно сказать, но когда снова периодически начинают стрелять, моя ипохондрия проходит, я перестаю бояться рака, например, и снова начинаю бояться обстрелов. Один страх вытесняет другой. К психологу я не обращалась, пытаюсь справиться самостоятельно, уговариваю себя, что не надо бояться хотя бы потому, что страшная мысль может материализоваться, выйти из моей головы и стать реальностью».
Об этом не принято говорить
Николаю Иванову (фамилия изменена по просьбе интервьюируемого) 71 год, он живет очень близко к линии разграничения в частном секторе Поселка шахты имени Абакумова (микрорайон на западе Донецка. — Ред.). «Я разменял восьмой десяток. Мне уже на кладбище прогулы выписывают! — пытается шутить Николай, но натыкается на колючий взгляд супруги, — мы никуда не уезжали даже летом 2014 года. Умирала моя мать, не могли ее бросить, потом погиб племянник, случайная глупая смерть, дочь в Харькове, сын в Туле. Никому этого не говорил, кроме Людмилки (жена), но и вам скажу: сейчас я не боюсь смерти, хотя раньше боялся, мне даже иногда хочется умереть» (последнее слово произносит шепотом, только для меня, чтобы жена не слышала).
Я наклоняюсь к Николаю, чтобы лучше слышать, он продолжает шептать свою тайну: «Из любопытства, что ли, чтобы узнать, каково это — быть мертвым. Так много смерти вокруг. Жена говорит, что я дуркую. Я не пью, чтоб вы понимали! Просто иногда так тошно и безысходно мне, просвета не вижу, детей не вижу годами, внучка родилась — даже на руках не держал. За Людмилку вот боюсь, помрет она — как я без нее. Заставляю ее по врачам ходить, капли вовремя пить. Нам здесь, на Абакумова, было так страшно, что однажды страх пропал и стало все равно. Как смертнику в камере, который ждет казнь, но не знает точное число, когда его лишат жизни. В какой-то момент он даже хочет, чтобы поскорее все произошло… Это очень плохо. Очень!»
Говорили долго, по донецкой традиции пили чай с абрикосовым вареньем. Варенье 2013 года, довоенное. «Еще баночек шесть-семь осталось, мы его сами не едим, дети в других городах. А в 2014-м абрикосы не стало, осколок подрубил почти под самый корень!» — говорит Людмила, жена Николая. Людмила — бывший учитель русского языка и литературы, сама с Кубани, статная, ясноокая, руки огрубелые, поддерживает этими огрубелыми руками мужа и без конца набирает артритными пальцами телефонные номера дорогих сердцу людей (сын Ванюша, дочь Леночка).
Прощались в дверях, пожала руку Людмиле и Николаю и случайно заметила, что у Николая длинная линия жизни на руке, решила его приободрить: «Николай Фёдорович, вам еще долго жить, вон у вас какая длинная линия жизни на руке». Лучше бы не говорила, не получила бы тогда в лоб цитату от Людмилы из Роберта Рождественского: «…Падают мальчики, запнувшись за мину, как за порог, // Наткнувшись на очередь, будто на ленточку финиша. // Падают мальчики, руки раскинув просторно, на чернозём, от безделья и крови жирный. // Падают мальчики, на мягких ладонях которых — такие прекрасные, такие длинные линии жизни».
Что делать?
Любая война имеет одну цель — разрушение. Разрушение инфраструктуры, городов, зданий. Война питается болью, кровью, смертью, разрушениями. Здание можно восстановить, а человеческую душу вылечить гораздо сложней. Война — это живой организм, который будет делать всё, чтобы длиться во времени как можно дольше. Даже война боится своей собственной смерти под названием «мир». Чем больше искалеченных душ и разрушенных домов, тем жирней тело ненасытной братоубийственной войны, тем сложней ее, разжиревшую от людоедства, победить.
Все истории, которые я рассказала, связанные с обострившейся или приобретенной ипохондрией, только верхушка айсберга. Того айсберга, который сейчас уже плавает по водам реки Кальмиус. И вопрос, который я ставила в самом начале статьи, — о том, как жить ипохондрику (и не ипохондрику тоже) нормальной жизнью в воюющем городе, — имеет один верный ответ: никак. А значит, войну надо останавливать любыми силами!