Власть меняется
В том году Харьков трижды переходил из рук в руки. Всякий раз новые хозяева начинали с того, что демонстрировали зверства своих предшественников: создавали комиссию по расследованию ужасов предыдущего режима. Всякий раз во главе комиссии стоял один и тот же челок: патологоанатом профессор Бокариус, который фиксировал расстрельные отверстия и следы пыток.
А дальше надо было обязательно расстрелять тех, кто не успел сбежать от праведного гнева или ушел в подполье. И в этом власти мало отличались друг от друга. Потом они начинали преобразования — националисты украинизировали, а большевики экспроприировали, реквизировали и даже начали уплотнять. Всё это больно ударяло по обывателю, причем как лояльному, так и не принимающему новую власть.
И вот, наконец, пришла та власть, которая не требовала от обывателя никаких экспериментов над собой. Город встречал Добровольческую армию не просто хлебом-солью, сам актер Блюменталь-Тамарин бросился приветствовать освободителей, восседая верхом на слоне.
На сцене играл Качалов, в кабаре Вертинский пел свою новую песню «Вы стояли в театре тогда за кулисами», в магазинах снова появились бакалейные и мануфактурные товары. Жизнь вернулась в Харьков, и, главное, больше нет концлагеря на улице Чайковского во главе с чудовищным Саенко. Расстрелы, конечно, продолжались, но это же не простых обывателей пускали в расход, а терроризировавших их петлюровцев и большевиков! Коммунальное хозяйство вдруг заработало так, как будто нет никакой войны. Поначалу, по крайней мере.
Дельным человеком оказался и.о. городского головы — профессор-математик Николай Николаевич Салтыков (1872-1961). Он принадлежал к знаменитому роду, давшему России за семь веков одну царицу, двух фельдмаршалов и знаменитого сатирика, писавшего под псевдонимом Н. Щедрин.
В годы Гражданской войны Салтыкову приходилось наблюдать разные власти в Харькове — и большевистскую Донецко-Криворожскую Республику, и приход немцев по просьбе гетмана Скоропадского, и самый разнузданный красный террор, организованный П. Кином и С. Саенко.
Бывший депутат Госдумы кадет Тесленко удивлялся тому, как европейское общественное мнение было равнодушно к жертвам большевиков: «Где же ты, европейский либерализм, стоящий на страже культурных ценностей и прав человеческой личности? Ведь погибают лучшие из лучших твоих последователей. Но он молчит… Где все они — лиги прав человека и гражданина, где собирающийся осчастливить род человеческий Вильсон, где «великая демократия»… Где они? Молчат…»
«Умеем ссориться как никто»
Главнокомандование Вооруженных сил Юга России планировало восстановить последовательную «цепь самоуправлений от сельского схода до областных дум». В связи с этим возобновлялась деятельность распущенных ленинским декретом от 19 декабря 1917 года дум и земств со всеми отделами губернских и уездных земских управ. Главою Харьковской губернской земской управы стал помещик Акишев, а в сентябре 1919-го началась широкая подготовка к последним в истории выборам в Харьковскую городскую думу.
Оставлять старую думу было никак невозможно. Ее выбрали при Временном правительстве, дважды разгоняли ее большевики, но многие гласные или ушли в сторону Тулы вместе с ними, или замарались коллаборацией с немцами и украинствующими, как действовавшие при оккупантах городские головы Стефанович и Ага-Беков.
Накануне выборов в городскую думу в Харькове редактор «Новой России» Александр Маклецов обнародовал предвыборную статью, в которой говорилось: «Невольно содрогаешься при мысли, что за тех, чьими руками замучены наши сограждане, в свое время г. Харьков отдал 30000 своих голосов, что Кины и Рухимовичи, вскормившие палача Саенко, были гласными Харьковской городской думы и что их звали товарищами все те, кто составлял большинство в этой думе».
Основные проденикинские блоки Харькова — «Союз Возрождения» и «Национальный центр» (в них состояли кадеты, октябристы, прогрессисты и русские националисты) — так и не смогли объединиться.
Газета «Новая Россия» так прокомментировала это: «Мы, которые по удачному выражению одного из общественных деятелей, «умеем ссориться как никто», доказали это положение и перед лицом общего врага».
Было также объявлено о создании новой Демократической украинской партии. При этом подчеркивалось, что «новые украинцы» «поддерживают в украинском вопросе точку зрения декларации ген. Деникина».
Оказалось, что число избирателей в Харькове по сравнению с первыми всеобщими выборами в 1917 г. сократилось вдвое — с 152 471 до 76 959 человек. Особенно обезлюдели рабочие кварталы, ведь шла мобилизация, и это уже не царские времена, когда у квалифицированных пролетариев была бронь. Так, в 12-м избирательном участке (район ул. Чеботарской) осталось лишь 24% от списочного состава избирательных списков образца 17-го года.
Пресса информировала: «В сообщениях заведующих избирательными участками по выборам в гор. думу отмечается безразличное отношение избирателей к выборам; нередки отказы от дачи сведений; уполномоченные домовых комитетов с неохотой разносят и заполняют регистрационные ведомости и т.д. Отсутствие света в городе также крайне затрудняет работу регистраторов».
9 ноября состоялись выборы. Явка в Харькове составила 15,3% избирателей. Местная пресса приводила это как успех, ведь в иных городах Юга России явка была и того меньше — от 7 до 10%. При этом на некоторых избирательных участках Харькова (особенно в рабочих кварталах) явка едва переваливала за 4%.
Последняя дума
Первоначально было избрано 107 гласных. Из них кадеты получили 41 мандат, Деловая группа — 24, прогрессисты — 11 (9 партийцев и два беспартийных), двое относили себя к украинским демократам, остальные — беспартийные. Еще восемь мандатов были заполнены на довыборах. Предвыборные блоки были распущены, остались старые партии.
Вот каким был профессиональный состав думы, по данным газеты «Новая Россия»: профессора — 22; представители промышленности, финансов, торговли и банковские деятели — 18; общественные деятели (муниципальные работники, земцы, члены государственных дум) — 15; юристы — 13 (в т.ч. присяжные поверенные, деятели суда, мировые судьи и т.д.); инженеры — 8; врачи — 8; педагоги средних учебных заведений — 5; рабочие — 3; чиновники — 2; священники — 1; о социальной принадлежности остальных нет точной информации. Как видим, подавляющее большинство принадлежало местной интеллигенции, надеявшейся на перемены к лучшему.
На первом заседании думы городским головой был избран профессор Салтыков. Однако этому созыву думы предстояло проработать чуть больше месяца. Белогвардейцы стали терять популярность в городе из-за массового призыва в войска и работы контрразведки, мало отличавшейся от деятельности Саенко и его подручных.
Харьковская городская дума была навсегда распущена 12 декабря 1919 года после занятия города Красной армией и последовавшего за этим третьего (окончательного) установления советской власти. Должность городского головы была восстановлена лишь в 1996 году. Значительная часть состава думы отступила вместе с Добровольческой армией.
Среди успевших эвакуироваться был и Н.Н. Салтыков. Но и он в конце жизни всё равно оказался под коммунистическим руководством. Академик Сербской Академии наук, профессор Белградского университета Салтыков получал персональную пенсию, утвержденную лично товарищем Тито.
Интеллигенцию ставят в стойло
24 апреля — 6 мая 1921 года проходил судебный процесс над членами «Национального центра», поддержавшими белогвардейскую власть. 23 подследственных гласных думы, среди которых был и старейший местный депутат Раевский, свою вину не признавали.
Увы, сегодня мало кто в Харькове может вспомнить с ходу, кто такой Сергей Александрович Раевский. А ведь харьковцы уважали этого подвижника, неизменно избирая его гласным своей думы с 1879 по 1919 год.
И открытие ремесленного училища, и новые проекты образования всех ступеней проходили по его инициативе. Конечно, сочувствующая террористам молодежь критиковала его как проводника «теории малых дел» — того, что теперь именуется гражданским обществом.
В 1886 году по его инициативе был открыт художественный музей, существующий и поныне. В то же время становятся регулярными народные чтения с картинами в Харькове и Дергачах. Но главное детище Раевского — Народный дом.
После манифеста 17 октября Сергей Александрович присоединился к кадетам, на своем месте продолжал добиваться улучшений: подал записку о введении в губернии всеобщего начального образования, ходатайствовал об открытии высших женских курсов, обустраивал исправительные приюты…
На третий день процесса прошел допрос Раевского. Газета «Пролетарий» писала:
«Первым допрашивается обвиняемый Раевский — бывший попечитель Харьковского учебного округа. В городскую думу гр. Раевский был избран от национально-демократического блока. К политическим партиям, по его словам, не принадлежит. Шел в гласные, имея целью работу по народному образованию. Раевский заявляет, что не задумывался о том, что, давая свое известное Харькову имя, привлекал избирателей к черному блоку. Выясняется, что Раевский открыл одно из заседаний городской думы как старейший гласный, причем из оглашенной на суде заметки выясняется, что Раевский произнес речь, в которой говорил о необходимости помощи Добрармии в деле отражения врага. Это обстоятельство Раевский отрицает, указывая, что за правильность газетных отчетов он ручаться не может».
Правозащитник Куликов так защищал старейшего деятеля: «Сергей Александрович Раевский — кто знает его, тот ни на одну минуту не смог бы допустить, что он сознательно пошел с Погодиным и прочими черносотенцами. Все, что в Харькове есть культурного, неразрывно связано с именем С.А. Раевского. Раевского нельзя отставить от дела просвещения».
На том суде обвинитель Иванов настойчиво задавал харьковской профессуре вопрос: «А что сделали вы, чтобы воспитать этих невежественных Саенок; пускали ли вы их в свои университеты?»
Подсудимые оправдывались или делали вид, что тогда мало что понимали. И такие сцены повторялись в Харькове и все советское время, и с каждым приходом к власти в Киеве наследников Петлюры.
Решение суда было мягким. Несмотря на призывы обвинителя к суровым мерам, гласные думы были либо осуждены условно, либо оправданы. Вот что говорилось в тексте приговора: «Раевского, принимая во внимание его многолетнюю работу на поприще просвещения широких рабочих масс, считать по суду оправданным».
С тех пор имя Раевского на многие годы исчезает. Известно лишь, что его «уплотнили», оставив лишь одну маленькую комнатку в собственном доме на Чернышевской, 6. В 1924 году на испытаниях нового паровоза погиб его сын — профессор Петроградского технологического института, а сам Сергей Александрович умер в полном одиночестве в 1940 году, последним из оставшихся в городе гласных. 96 лет, прожитые в Харькове, сорок лет в городской думе (этот рекорд не побит никем!) — и ни мемориальной доски, ни улицы его имени…
Никто и представить себе не мог, что следующие настоящие выборы местного самоуправления будут только в 1990 году, а выбирать депутатов из нескольких кандидатур будут уже не харьковцы, а харьковчане.
P.S. Автор не знает, за кого голосовали на тех выборах его прадеды. Не успел спросить.
(Выражаю признательность В. Корнилову за помощь в подготовке материала.)