С тех пор, как он инициировал создание собственного политического проекта, такой визит можно было бы расценивать как часть политического пиара. И отчасти, наверное, так и есть. Но дело в том, что Тарута — один из немногих, кто действительно имеет право на этот праздник и на этот пиар. Ведь спецоперация по освобождению Мариуполя разрабатывалась и реализовывалась в тесной связке с областной администрацией, то есть с ним.
Мы встретились с Сергеем Алексеевичем вскоре после завершения официальной части празднования. Несколько часов под открытым солнцем на его самочувствии никак не отразились.
«Кто работал в мартене, тот солнца не боится», — отшутился он. Но в 2014-м ему в кресле губернатора бунтующей области вряд ли было прохладнее, чем возле мартеновской печи.
— С самого начала мы пытались повлиять на ситуацию в Мариуполе, еще когда только первый раз захватили горадминистрацию. И когда мы освободили здание, мы думали, что уже все, ситуация переломлена. Но к сожалению, наша милиция была не готова тогда выполнять свои задачи, они были не способны к решительным действиям. И мне пришлось тогда выйти с требованием поменять начальника мариупольской полиции, — вспоминает Тарута. — Тогда мы наблюдали, как поджигается ситуация почти во всех городах области. Кроме западной части Донбасса, все остальные города пылали. Эта беспомощность, отсутствие эффективных подразделений, которые бы могли реально нейтрализовать очаги «пожара», показала, что ситуация абсолютно неконтролируемая. Ты губернатор, а у тебя нет никаких полномочий, ты не можешь влиять, а Киев тебе ничего не говорит.
Я с самого начала подавал руководству страны предложения, как нейтрализовать боевиков в Горловке — Абвера, Безлера а потом Гиркина в Славянске. Но, к сожалению, они не прислушались и не стали ничего предпринимать.
- А что это были за предложения?
— Единственный способ переломить ход истории — было применение спецназа. Всего 40-45 обученных людей были в состоянии в тот период нейтрализовать разворачивающиеся боевые действия. Внешняя картинка для мира была такова: протестное движение народа. К сожалению, и наши средства массовой информации многие купились на российскую пропаганду, подпитывая эту ложную картинку. Но в глубине этого протеста просматривалась четкая реализация стратегии, которой руководили россияне.
Первая волна спецоперации РФ проводилась с участием лидеров пророссийских подрывных организаций в Украине. И эта волна не увенчалась успехом. Тех людей, которые удалось российским кураторам собрать под свой протест, было недостаточно.
Эта часть плана реализовывалась сразу везде: Донецкая, Луганская, Херсонская, Николаевская, Харьковская области. А вот в Днепре и в Запорожье не было такой работы.
Когда они увидели, что не хватает критической массы местных, для того чтобы радикализировать протест, захватывать здания и так далее, они стали перебрасывать боевиков. Вот боевики уже под видом гражданских, зеленых человечков, стали захватывать здания, делать на их базе свои оплоты — накапливали там оружие и людей.
И единственная сила, я это понимал, которая могла бы эффективно справиться с этой задачей, нейтрализовать эти очаги, — наш военный спецназ.
Чтобы его применить, нужно было или менять законодательство или… принимать волевое решение. Я постоянно стучался во все двери, предлагал, убеждал. Была договоренность здесь, с нашими силовыми подразделениями, которые находились в нашем аэропорту. Они были экипированы, у них все было к тому времени. Мы тогда в Польше все купили: натовские каски, бронежилеты. Но нужно было одно — добро от руководства страны.
В тот момент, в той тактической ситуации 40-45 человек действительно было достаточно, чтобы переломить ход истории страны. Но решение так и не было принято.
- 40 человек? Это кажется слишком мало, учитывая, что половина области пылала.
— Главная уязвимость российской операции — им нужно было время для того, чтобы успеть перебросить свои силы на Донбасс.
Нашим военным тоже нужно было время для переброски. И нам для этого не хватило трех недель. Долго раскачивались, долго принимали решение, не было вооружения, не понимали ситуации. Эти 3 недели были критическими для всего хода истории. Мы могли бы их выиграть, если бы не ждали, а тут же разрушили оплоты, где были точки кристаллизации боевых подразделений. Их было не так много. Это Славянск, Горловка, Донецк. Нужно было начинать с меньшей группы. Поэтому я предлагал нейтрализовать сначала главарей боевиков Безлера, потом Абвера, потом Гиркина.
Дальше нужно было полностью нейтрализовать группировку боевиков в здании Донецкой обладминистрации. Таким образом мы бы перекрыли возможность поставок оружия, финансовой и кадровой подпитки боевиков, деморализовали бы их. И тогда они сами бы ушли отсюда, или бы мы их взяли там, в ОДА. И на этом бы закончилась вся эта история.
- А вы действительно верите, что закончилась бы? Возможно, Россия просто раньше бы начала свою агрессию на востоке.
— Вероятность прямой вооруженной агрессии была очень маленькой. Потому что это все-таки прямое вторжение. Я бы оценил эту вероятность в 1%. Если бы наши Вооружённые силы были бы на границе, то другого способа влиять на ситуацию в Украине, кроме как прямое вторжение, у России не было. А на это она не решилась бы.
Но вместо того, чтобы закрыть, мы открыли границу. Почему они не шли через Донецкую область? Потому что мой брат (Александр Тарута — директор мариупольского предприятия ОАО ПСП «Азовинтэкс», — прим.ред.) полностью по границе с нашей стороны прокопал противотанковые траншеи, и они не могли пройти. Мы делали это все волонтёрски, без государственных денег, без помощи. На свое усмотрение. Просто сами решили, что это надо сделать — и сделали.
Мы перекрыли все дороги вокруг Мариуполя — как раз Витя Саенко занимался (начальник мариупольской ГАИ в 2014 г., находился внутри захваченного террористами здания ГУВД и был убит вражеским снайпером 9 мая 2014 г. — прим. ред.) — грунтовые в том числе, чтобы Россия не перебрасывала технику сюда. Да, челноки могли идти, но техника — нет.
Если бы так же руководство страны распорядилось сделать в Луганской области, если бы военные вышли на границу везде, а не только у нас, то не проходили бы боевики, не проходила бы живая сила. Нужно было подорвать мосты, подорвать железную дорогу, ну то есть сделать линию обороны, через которую нельзя было бы перебрасывать силы.
Это очевидные решения. Это было ясно для любого даже гражданского человека.
- Так почему эти очевидные решения так и не были приняты?
Две причины. Во-первых, до конца не было понимания дальнейшей стратегии России по реализации проекта «Новороссия», недооценка, абсолютное отсутствие возможных сценариев развития ситуации. А ведь у нас есть аналитические центры, у нас есть ГРУ, внешняя разведка.
А во-вторых, главное, что сдерживало руководство страны для адекватных ситуации действий — это страх, что Россия начнет наступление.
На самом деле нужно было сделать только одно: собрать СНБО, принять решение о том, что для защиты своей территориальной целостности мы можем применять военных. И все! Мы решили бы исход этой гибридной войны. Не было бы захвата Донбасса.
Но мы не контролировали, а догоняли ситуацию. Мы оказались не готовы к такому сценарию. Мы только по ходу начинали консолидировать свои силы. И волонтерское движение включилось и сыграло свою важную роль.
А по Мариуполю я понял, что нежелание принять решение в целом на Донбассе и провалы, которые у нас были в Донецке, означают одно: надо рассчитывать только на себя.
В Донецк прислали 1100 человек условно говоря спценаза, которые должны были освобождать ОДА. Приехали без довольствия, я их селил, кормил. Но освобождать обладминистрацию никто так и не захотел. Приказ о начале спецоперации не был отдан. По Луганску такую же абсолютно неудачную попытку предприняла СБУ.
В Мариуполе я уже ни на кого не рассчитывал. Я понимал, что России нужен сухопутный коридор, и Мариуполь в этой схеме — главный город. Если бы они прорубили этот коридор, то они расшатали бы всю Украину. За Донецком и Луганском последовали бы Херсонская, Николаевская области, а там рядом и Одесса. И сейчас бы мы вели переговоры не в Минском формате, а с просьбами: «А давайте вы дальше не пойдете».
Если бы России удалось прорубить коридор в Крым, она бы аннексировала эти территории по крымскому сценарию. Как в Крыму, так и здесь — провели бы липовый референдум, легитимизовали бы сами для себя и забрали бы эту часть территории. Эта игра стоит свеч. Вот почему так важно было защитить Мариуполь.
- Как и кем принималось решение о начале спецоперации по освобождению Мариуполя?
— Я очень благодарен Авакову. Потому что в той ситуации он был один из немногих, кто не боялся принимать решения.
Мы искали силу, на которую можно было рассчитывать, поскольку ни полиция, ни Нацгвардия, ни СБУ к тому времени все еще были не готовы к таким операциям. Много было батальонов вокруг Мариуполя, но не все они были одинаково эффективны, и не все они занимались защитой Отечества, некоторые и мародерством, к сожалению.
И тогда мне предложили познакомиться с «Азовом». Вернее, «Азова» как такового не было еще. Ребята находились в Бердянске, их оттуда выгоняли. Они были без денег, без обмундирования. С одним только чувством патриотизма.
Мы приняли решение и сами стали делать линию обороны — первыми. Блокпосты, пропускной режим. Хотя боевики все равно просачивались, мы знали об этом. И мы видели, что они наращивают и наращивают свою численность. Технику им невозможно было перебрасывать, а вот боевиков — да. Еще 2-3 недели, и мы бы потеряли численное преимущество, и не удержали ситуацию в Мариуполе.
К началу июня в Мариуполе находилось немногим более 80 боевиков. Но у них уже были пулеметы, автоматы. Они уже укрепились на Греческой, используя бетонные блоки.
А у нас милиция, которая ни на что не способна, у нас Национальная гвардия, которая после событий 9 мая покинула город. И 150 человек «Азова», из которых далеко не все были готовы к войне. Они были воинами, они были патриотами, но этого ведь недостаточно. Нужно было обмундирование, военная техника, оружие, подготовка. Нужен был лагерь близко к Мариуполю.
Я тогда предложил им базу Янукович в Урзуфе. А тренировочный лагерь разбили за Юрьевкой. Договорился о серьезных инструкторах, это были грузинские специалисты, которые имеют опыт проведения боевых операций.
Дважды нам пришлось переносить дату начала операции. Мы не успевали по вооружению. И меня это очень расстраивало. Я понимал, что мы можем потерять преимущество.
Я ездил каждый день, выбивал вооружение. А мне отвечали: по закону не положено. Хотите захватывайте воинскую часть или полицейское отделение, а мы отвернемся.
- Вы серьезно, так и говорили?
— Да. Ужас, что творилось тогда.
Я понимаю тех, кто так отвечал: по закону действительно нельзя. И сегодня уже приходит это время, когда начинают выставлять претензии: эй, где самосвалы, где КамАЗы?
В конце концов нам дали две «ЗУШки», и мы тут начали их устанавливать на бронированные КамАЗы, на заводах здесь их бронировали. Заводы помогали.
И то, что мы взяли город без жертв — это показывало уровень подготовки. Ведь там старая часть города, очень сложная местность, много маленьких двориков. И мы в Юрьевке воссоздавали эти участки и тренировались там, смотрели, куда могут уходить боевики.
Победа в Мариуполе помогла изменить ситуацию. И решающую роль для освобождения города сыграл, конечно, "Азов".
- Скажите, а разве нельзя было применить такую же точно схему и для освобождения Донецка?
— Можно. Но без поддержки, силами только меня и моего брата, в Донецке с такой задачей не справиться бы. А поддержки не было.
Ведь что такое Донецк? Вместе с Макеевкой это периметр в 150 км минимум. Тут должна была быть уже государственная помощь по формированию блокпостов.
Кроме того, в Донецке я чужой. Я хоть и работал там, но не был донецким. Я был там как белое пятно, и сильно ни с кем не общался. Я выстраивал глобальную компанию, и у меня там не было своих ресурсов, для того чтобы решать такие стратегические вопросы, как обеспечение безопасности. Мэр Макеевки сбежал. Лукьянченко не имел сил. Государству нужно было перебросить средства и ресурсы для блокпостов. Но правительство не принимало таких решений. А военные не успевали.
- Колонна Гиркина, которую просто впустили в Донецк, в корне изменила расклад сил. Если до этого всё, что царило в захваченных зданиях, больше походило на маргинес, то с приходом Гиркина стало ясно: Донецк сдали. Почему не было приказа об уничтожении колонны?
— До сих пор у меня нет ответа на этот вопрос. Я не понимаю, как можно выстраивать линию обороны и не перекрыть дорогу между Славянском и Константиновкой? Не было ни одного блокпоста на пути Гиркина в Донецк. Это была история полной сдачи Донбасса.
- Придет ли когда-нибудь время политической и криминальной ответственности за непринятие решений, за принятие преступных решений?
— Должна быть ответственность за сдачу Донбасса. Но при этой власти этого не будет. Если следующая власть будет проукраинская, тогда будет разбирательство: кто сдал, какие были договоренности. Есть много живых свидетелей, которые расскажут, как все происходило на самом деле. И ответственность наступит.
- А что насчет мэров? Будут ли отвечать они или всё остановится на Штепе? Были ли вообще мэры, на которых вы могли положиться в тот трудный период?
— У мэров была очень сложная ситуация. С одной стороны, в городах реализовывались силовые сценарии, и против них не было никакого противодействия, полиция бездействовала. И мэр вынужден был балансировать, пытаясь сохранить город. Некоторые сразу убежали. И этих как раз сегодня никто не помнит, хотя они и есть самые главные предатели. Потому что взять на себя ответственность — сложнее. А те, кто пытался балансировать, они тут же попали под шквал обвинений, но легко обвинять, когда ты не понимаешь ситуацию, пока не побываешь в этой шкуре.
Та же ситуация по Мариуполю. Юрий Юрьевич (экс-мэр Мариуполя Хотлубей — прим.ред.) три раза писал заявление. Он мне не подчиняется, но я просил, убеждал его остаться. Город остался бы неуправляемым. Лукьянченко (мэр Донецка — прим.ред.) сказали: или с нами, или на подвал, или уезжай. Он уехал. Рева держался в Бахмуте. Там была стратегическая база, и Рева помогал противодействовать, Перебийнос в Краснолиманском районе очень помогал. А мэр Краматорска — сразу уехал. Штепу схватили, а потом пришли к дочери бородатые с автоматами. А Штепе сказали: не скажешь, что мы хотим, мы расстреляем дочку и внучку. Она звонит мне в полпятого утра и просит: скажи, что делать. И я сказал: говори то, что от тебя просят, я подтвержу, что ты была под давлением. Мэры находились в колоссальной растяжке.
- Сергей Алексеевич, ваш прогноз, когда мы освободим Донбасс?
— Эта власть ничего не будет делать. Эта власть держится на партии войны. У меня надежда на 2019 год. Я надеюсь на полную перезагрузку власти. Я долго не хотел заниматься политикой, но в какой-то момент я понял: или нужно впрягаться и что-то делать, или уезжать из страны.
Есть четкое понимание как делать, что делать. Нужно готовить гибридный ответ на гибридную войну. Когда ты сильный, ты точно добьешься возврата территорий. Можно в 2019 году полностью переломить ситуацию на Донбассе, а в 2020-м вернуть оккупированные территории. Нужно выигрывать экономическую войну, иначе от Украины вообще ничего не останется.
Анна Романенко