Неделю назад на Ukraina.ru вышла первая часть интервью с Евгенией Бильченко, которое вызвало бурные дискуссии в социальных сетях и электронных СМИ. Публикуем продолжение нашего разговора.
— Уже несколько недель в России продолжают ломаться копья вокруг вашей персоны. Одни берут вас под защиту, другие призывают вам не верить и не разрешать вам выступления в России. Среди первых писатель Захар Прилепин.
— Да, я общаюсь с Захаром Прилепиным. Он на днях мне написал: «Не кипишуй». Просто до этого я ему написала: «Захар, я не могу уже быть терпилой, потому что бьют с двух сторон. Один лагерь бьет за майдановско-волонтеровское прошлое, а другой, украинский — понятно за что».
— Известно, что он советник Александра Захарченко. Он вас не приглашал в ДНР?
— Не приглашал. Думаю, он точно так же отреагировал бы на мою просьбу о Донбассе, как и в вышеуказанном случае. Люди, которые могли бы организовать мою поездку, а это в первую очередь представители литературных кругов Донецкой народной республики, и в частности представители интеллигенции Донецкого национального университета. Последняя встреча в ДонНУ у меня состоялась, кстати говоря, в день выборов Порошенко — 25 мая 2014 года.
Я в выборах не участвовала, я была в Донецке на дискуссии о мире. Плохо ее провела. Тогда хватило взаимных упреков, но война только начиналась. Я тогда ходила к ополчению в лагерь, пыталась взять интервью. В итоге — накося выкуси, как-то так получилось. Все обошлось без каких-либо физических уронов для меня и для моего пребывания в Донецке.
В общем, донецкие литературные круги и интеллигенция могли бы организовать мою поездку. Так получилось, что, во-первых, издатель донецкого литературного альманаха «Дикое поле» Александр Кораблев профессор, и я — профессор. Во-вторых, я завоевала гран-при Первого международного литературного фестиваля имени Натальи Хаткиной в Донецке (Хаткина — донецкий поэт, умерла в 2009 году — прим.). Это было в 2010 году.
Меня сравнивали с Хаткиной. Очень хорошо относились в Донецке. Благодаря этому фестивалю, благодаря этой премии, я знаю всех донецких литераторов. Они стали приглашать меня, но не знают, как в правовом аспекте оформить этот приезд. Просто если даже меня пропустят сейчас в ДНР и дадут какие-то гарантии… просто ни один человек, даже Захар, не выступил в качестве посредника, который помог бы мне туда въехать, и что-то организовать.
Даже те, кто готов быть посредником, говорят: назад после этого пути в Украину уже не будет, а у меня здесь близкие и работа. Тут мне надо решиться на въезд в ДНР с поддержкой более-менее значимых общественных лиц ДНР и России, но тогда ценой Родины. А я вам честно скажу: я не готова ее потерять. Другого пути я пока не вижу, Захар Прилепин тоже. Мы с ним обсуждали эту проблему.
— Что значит быть сейчас диссидентом на Украине? Что ждет человека, ставшего на этот путь?
— Я начала становиться диссидентом в конце 2015 года. У меня все это началось с очень сильной ломки. Я тогда съездила на фронт, там я была неоднократно в качестве волонтера. В силу того, что я писатель, у меня состоялись несколько бесед с представителями мирного населения республик, которые стали мне рассказывать те или иные вещи. Как вы понимаете, Украина находится в информационном коконе. Это серьезно. Вы можете приехать проверить.
С каждого канала поступает информация: Россия агрессор; Россия напала на Украину; она точно агрессор, потому что Европа и Америка наложила на нее санкции; Россия в Донбассе разместила свою регулярную армию, естественно, эта информация дается без подтверждения; российская армия обстреливает Украину и мирное население; в Углегорске дети погибли из-за России. В общем, все жертвы мирного населения — это Россия. Вот это официальная позиция абсолютно всех украинских СМИ — на каждом телеканале и на всех радиостанциях.
Приезжаю я в Донбасс, у меня происходит несколько знаковых наблюдений и встреч. Благодаря волонтерам, которые работают по обе стороны фронта, я начинаю общение с мирным населением. Это началось в районе Горловки в 2015 году. Я начинаю получать противоположную информацию, расшиваться, то есть выходить из этого замкнутого пространства, и анализировать полученную информацию. В результате я прихожу к выводу, который у меня есть и сейчас: война есть, и эта война гражданская; война происходит при вмешательстве других стран и государств; Россия присутствует на этой войне на уровне добровольцев и оружия, но никаких доказательств пребывания там регулярной российской армии нет. В Донбассе идет гражданская война с участием других госудаств.
У меня возникает такая дилемма, на которую меня поймала Юлия Витязева (у меня с ней была публичная дискуссия) — как вы относитесь к присутствию русских на Донбассе. Я ей ответила, это было очень быстро, в прямом эфире. Я использовала местоимение «мы», сказав, что если бы не русские, то мы бы их всех там перебили. Я сказала «мы», потому что принадлежу к Украине и готова принимать коллективную вину. Многие решили, услышав это, что я призываю к уничтожению мирных граждан Донбасса.
А у меня какая ситуация? Чтобы в Украине сохранить свои жизнь и безопасность, мне нужно либо сказать, что там русских нет или там русские есть, но я их осуждаю, либо сказать то, что я думаю: что я их не осуждаю; я это принимаю, потому что вижу, что делают украинские вооруженные силы с местным населением, но тогда я становлюсь в Украине вне закона.
Поэтому я сформулировала второй вариант, но в такой форме, которая бы позволяла бы мне существовать в Украине еще некоторое время. Но это все перекрутилось по 10 раз, как и все остальное, что я говорю. Бывает, что изменяют на прямо противоположное. Ну, это Бог с ним. Я всё равно вишу на «Миротворце» за отрицание русской агрессии на Донбассе. К моему имиджу это все не убавит, не прибавит.
—Если бы вы знали, что вас ждет после ваших выступлений против сложившегося положения вещей на Украине при постмайдановской власти, вы бы все равно бы стали диссидентом или бы попридержали всё в себе?
— Нет, я не жалею, потому что молчать уже было невозможно, исходя из того, что происходит в стране, и даже с самими атошниками, которых просто утилизируют, как это было в котлах. Происходит просто слив, предательство и уничтожение участников боевых действий со стороны руководства, которое обслуживает эту власть.
У меня болит сердце за воюющих по обе стороны. Когда нам говорят, что со стороны ЛДНР воюют преступники, пытающие людей по подвалам, то это неправда, нет там военных преступников. Когда говорят, что с украинской стороны воюют каратели, то это тоже неправда. То есть каратели есть, но истина в том, что очень много ребят, которые воюют там — и добробаты, и ВСУ — они просто не видят, в кого они там стреляют. Современная тактика боя, когда к той или иной позиции подвозят орудие, оно совершает выстрел и сразу же откатывается. В итоге военные не видят, в кого они стреляют.
Мне очень больно за обе стороны вне зависимости от того, это участники гражданской войны, или войны между Россией и Украиной.
Такая моя позиция вызывает возмущение среди праворадикальных кругов Российской Федерации.
Меня очень тщательно проверяли на Якиманке — не знаю кто — МВД или ФСБ. Меня очень тщательно проверяли, проверяли пришедшие на меня доносы. Мы пытались делать скрины доносов, потому что кампания (срыв казаками выступления Бильченко в конце декабря 2017 года в Москве — ред.) была организованная, ею руководил ряд лиц, к которым выходят ниточки. По моим источникам, эти ниточки идут к российской службе безопасности.
— То есть к ФСБ?
— Думаю, да, но они себя не называют. Я общалась с авторитетными блогерами, и они сказали, что бы киевский звонок.
— А что это означает?
— Как я поняла, среди того огромного количества доносов, писавшихся при помощи копипаста, был некий звонок из Киева о том, что меня надо задерживать, потому что я на концертах в России собираю деньги для экстремистских батальонов.
Я даже не знаю, как все это остановить. За меня просто пишут биографию, которой нет. Я о себе много нового узнаю. Например, что я участвовала в двух Майданах. Но в первом майдане я не могла участвовать в силу своего возраста. Я тогда была только студенткой, которая занималась только учением. Закончив университет, я начинала писать кандидатскую. Мне было не до майданов. Политикой я не занималась.
Потом я узнала, что я была членом «Правого сектора», но это тоже неправда, так как я не состояла ни в какой общественной организации. Далее узнаю, что я приверженец правоэкстремистской идеологии, но и это не правда, я левый по взглядам человек, антифашист, потому что мне близки марксистские и постмарксистские взгляды.
И еще одну неправду обо мне собирается опровергнуть Захар, мы с ним это обсуждали. Это была передача «Рен ТВ» о том, что я собираю деньги на правоэкстремистские организации. Когда они пишут за меня биографию, то мои два с половиной года диссидентства в Украине из этой биографии куда-то улетучились. Когда я читаю, что обо мне пишут, то получается, что моя жизнь начинается на Майдане, потом идет моя жизнь волонтера, потом пробел, а потом они пишут о моем нынешнем состоянии.
Никогда не собирала на своих концертах в Российской Федерации денег на какие-то военные и политические цели. Это невозможно, и это не входило в мои планы никогда. Даже тогда, когда я была волонтером. То есть это были только литературные вечера.
Мне мои друзья, которые разбираются в праве, посоветовали: написать на Якиманку и попросить их уведомить тех, кто писал на меня доносы, что эти доносы ложные, а это карается по закону задержанием или штрафом.
Следователь на Якиманке, куда меня привезли, читал «Миротворец», читал мои ссылки на волонтерство, все тщательно при мне смотрел, забивая мою фамилию в Гугл. Очень много людей звонили в мою защиту, в том числе и от украинского блогера-политэмигранта Александра Мединского. Звонил Захар Прилепин. Захар в свою очередь вышел на Союз журналистов Финляндии. Звонил один человек со стороны ополчения. Я его не знаю, но он заявил, что я его поддерживаю. Люди, которые хотят мира, поддерживают меня с обеих сторон. Андрей Медведев, связанный с телеканалом «Россия 24», звонил, насколько я знаю, в мою защиту министру внутренних дел.
Полицейские, я видела по их реакции, были в шоке. Меня обвиняли из лагеря российских правых, а поддерживали представители другого. Вот поэтому меня быстро и отпустили. Как я поняла в общении с полицией, у меня нет проблем по въезду и выезду из России. Дальше будет видно.
Приехав обратно в Украину, я столкнулась с убогой ситуацией. Я телевизор не смотрю, но знакомые рассказали, что по ряду телеканалов бегущей строкой было, что меня задержали в Москве органы безопасности, или я до сих пор арестована и сижу в Москве. Я дома праздную Новый год, а украинское ТВ сообщает, что я арестована. В новогоднюю ночь пишу опровержение этому всему, а меня Facebook банит на сутки для того, чтобы еще сутки эта бегущая строка высвечивалась в этой информационной войне.
Я все стала опровергать. Коллеги мне сказали: ты с ума сошла. От меня ожидали русофобских высказываний, но они этого не услышали. Я была просто забанена. Вот, в общем-то, и всё.