— Нет, на границе с Германией.
— Вы чех. Чтобы чеху приехать добровольцем в Донбасс воевать за Новороссию, это как минимум надо симпатизировать Русскому миру. А как же быть с зубом, который справедливо есть у чехов на русских за то, что в 1968 году советские танки подавили Пражскую весну? Ведь вы, наоборот, должны быть за Украину. Вот у вас какие были побудительные мотивы приехать в Донбасс? Вы что на нас, русских, за Пражскую весну не обижаетесь?
— Я на русских не обижаюсь. Причин для этого нет. Дело в том, когда в августе 1968 года в Прагу вошли войска Варшавского договора, меня еще не было. Я 1975 года рождения. Понимаете, те, кто обижается на русских, живут, как правило, в Праге. А ты отъедь от Праги на километров 60, и тебя начинают воспринимать такого, какой ты есть, какой ты человек. Всё! Хоть ты русский, хоть ты немец. Никто разницы не делает. Все люди. В Чехии есть хорошие люди, а есть плохие.
— Когда вы и ваши друзья приняли решение приехать воевать в Донбасс?
— Когда все это начиналось, по телевизору мало об этом говорили и мало что показывали. В основном всех настраивали против России. Конкретного ничего не было. Только в Интернете можно было найти информацию. Ознакомившись с ней, можно было самому определиться и сделать выводы.
Когда все начиналось в Славянске, я сразу пришел к мысли, что начинается вторая Югославия. Когда я увидел, что они мирных жителей — стариков, женщин и детей — стали убивать фосфором и хлором, я попросту психанул. Опять же, когда я увидел, как украинские националисты ходят с флагами Третьего Рейха, я хотел задать им вопрос: вы что, что-то перепутали? И решил, если я могу помочь, то надо идти помогать. Я прекрасно знал, куда иду, и куда еду. Я знал, что убить могут. Человек, если идет на войну, то должен быть готов ко всему.
— Какая у вас была профессия до войны?
— По образованию я моторист-топливщик. Дизельные двигатели и топливная аппаратура. До войны три года работал на гусеничных экскаваторах, а все остальное время — дальнобойщиком.
— А в чешской армии служили?
— Да, механиком-водителем танка Т-55 АМ2. Служил в 1993 году. Чехия только входила в НАТО.
— Вы приехали в Донбасс один или с друзьями?
— В Славянск я приехал один. После того, как вышли из Славянска в Донецк, приехал друг из города Брно. Он был учителем физкультуры. А где-то в середине июля приехал брат. Он автостопом проехал через всю Украину. Я-то через Белоруссию на Россию, а потом из России заходил сюда.
Мы как раз вместе с Тором воевали под Саур-Могилой и в Степановке.
— Когда вы приехали в Славянск, то куда пошли, чтобы записаться добровольцем в ополчение?
— Я приехал на российскую границу. Там пообщался с ребятами… Я не один поехал, а с россиянами. Мы там с ними состыковались, доехали на границу в Изварино. Нас там провезли через границу, а оттуда в Краснодон. Это был конец мая. А 3 июня я был уже в Славянске. Там и познакомился со Стрелковым. Он всех принимал лично. С каждым здоровался, общался.
— Можете вспомнить ваш с ним разговор?
— (смеется) Он удивился, что в Славянск приехал гражданин Чешской республики. Там я был первым иностранцем. Он меня расспросил, как я доехал. Он ведь давал объявление по Интернету: все, кто может, приезжайте в Славянск. Помогите, нужны танкисты с опытом, чтобы обучить помочь. Я подумал, что пойду, как танкист: помогу, обучу. Стрелков мне ответил, что ему очень приятно.
— А там, в Славянске, насколько я помню, была «Нона». Так это вы ее водили?
— Да. Две «Ноны», которые были в Славянске, достались нам от 25-ой аэромобильной бригады. Когда ополчение захватило артемовскую воинскую часть, еще и оттуда пришли две «Ноны». При выходе из Славянска у нас одна «Нона» осталась, потому что там поломалось сцепление. Мотор сняли, двигателя нет, коробки передач нет. К выходу ее починить не успели. Пришлось ее там оставить. Мы сняли с нее все, что смогли. Пытались ее поджечь, но она почему-то не разгорелась.
А когда украинские войска вошли на нашу базу, где мы находились в Славянске, они ее обнаружили и отвезли в Киев, в музей.
А другие «Ноны» были рабочие, поэтому и вышли с нами из Славянска.
— Каким был ваш первый бой?
— Мы выехали на позиции, чтобы обстрелять проходившую колонну «Градов» и «Ураганов». Они шли в сторону Семеновки к Мотороле, Козырю и Кэпу. Там было очень много людей. Только-только собрали экипаж. Первый боевой выезд. Одна «Нона» работает, стреляет, а вторую мы не можем зарядить. Там надо по-умному. Никто ж не знал. В первый выезд мы не выстрелили ни одного снаряда. У меня там был артиллерист, парень, который служил на Д-30, а в «Ноне» же все по-другому. Пришлось разбираться.
Во второй выезд когда выехали… Там на Артема была пожарная охрана. Встали на позицию. Утром туда выехали. Мы тогда по укропам ударили с двух «Нон». У нас было два экипажа. Один позади «Ноны», другой — на крыше. Корректирует. Тогда накрыли колонну машин. Попали в комбикормовый завод, а там у них оказался склад с химическим оружием.
— Фосфор?
— Нет, хлор. Мы по ним долбанули. Было четыре часа дня. Ветер, Слава Богу, шел в их сторону, а не в сторону города. До 6 часов утра там ездили скорые помощи. На другой день в Интернете появилась новость, что это все сделали полторы тысячи русского спецназа и тяжелые танки. Выжившие там слышали возгласы «Аллах акбар!».
— Это ж Моторола ставил магнитофонные записи с молитвами мусульман.
— Да, Моторола. Это Моторола утром колонки выставлял и включал молитву. Они думали, что там чеченцы, русские войска. Мы думали, что и Донбасс станет частью России, как и Крым. Думали, что Россия поможет. Вот-вот она придет. Но она так и не пришла. Все прекрасно понимают, что если она придет, то начнется Третья Мировая. Она, правда, и так уже идет. Спасибо за это товарищу Обаме и несчастной Меркель.
— А вот у вас на груди висит Георгиевский крест. За что он получен?
— Его я получил за выход из Славянска. Мы, во-первых, прикрывали выходившую из города колонну. У меня «Нона» ломается. Как раз полетело сцепление. Под обстрелом так соединили, чтоб без сцепления напрямую в коробку передач можно было въезжать.
Был дан приказ — я даже не знаю до сих пор, кем. Кто-то прибежал в темноте и сказал: я командир; почему не едешь? Отвечаю: сцепление полетело, скорость не включается. Спрашивает: граната есть? Говорю: есть. Он: взрывай машину тогда вместе с боекомплектом и выходите полями на Краматорск. Техника в Славянске доставалась нам с боями, а теперь ее просто взять и взорвать? Невозможно. Я умудрился ее все равно завести и поехал на Краматорск. Два раза еще по дороге заглох. Там же были колонны подбитых машин. Ребят много наших погибло. Но дотащились до Донецка.
Славянская бронегруппа, которая была на тот момент, получила такой приказ: выйти на окраину города. Там у нас было четыре танка. Три были на ходу, один нет. Приказ был такой: отработать по блокпосту украинских войск. Это был отвлекающий удар.
Больных, стариков и детей стали вывозить уже в 2 часа дня. Осталась только одна дорога — полями. И то она находилась под обстрелом. Мы работали по блокпосту и Карачуну, где у них была артиллерия. Был приказ прикрывать колонну, а потом выходить полями на Краматорск.
Но так получилось, что кто-то взял командование на себя. Нам перед выходом никто не давал приказ сначала выходить через блокпост. А тот, кто взял командование на себя, отдал приказ выходить через блокпост. Семьдесят процентов бронегруппы — три танка, БМД, БМП — всех там и уничтожили. Кто отдал этот приказ, я до сих пор не знаю. Игорь Иванович такого приказа не отдавал. Он старался беречь всех людей. Если начинался обстрел, у него всегда был приказ: ребята, держитесь от машин подальше. Если что-то произойдет с «железом» — не страшно. (смеется) Разведка пойдет — отожмет у украинской армии.
— Вам хватало в Славянске топлива для танков и другой техники. Было ли к ним достаточно боекомплектов?
— Вначале украинцы все бросали и уходили на 2-3 км. Приходим, а у них там запасов очень много. Танковые снаряды у нас были, но их было мало. Мы их брали, когда оттеснили укропов или разбили их колонну. Один раз нам «Урал» попался со снарядами. Для «Ноны» снаряды попадались, но, правда, редко. Попадались 120-мм мины. «Нона» может и минами стрелять. Стрелковое оружие попадалось. Были сгоревшие автоматы. Их восстанавливали умевшие это делать ребята. Сначала ведь даже просто с охотничьими ружьями ходили. Когда в Артемовске взяли склад, то у нас появились карабины СКС, а у кого-то трехлинейка.
Если бы Россия, как говорит украинская пропаганда, загоняла бы сюда технику, то в Славянске бы мы стояли до сих пор, и никто никуда бы не ушел.
— Как вы считаете, можно ли было не уходить из Славянска? И если да, то сколько можно было бы там продержаться?
— С топливом нам владельцы бензоколонок помогали. Никто и денег не просил. Но такого, чтобы приехал с машиной и автоматом и потребовал заправить, не было. Там были порядок и дисциплина. С нами люди всем делились, хотя у них самих было мало. Все уважали друг друга.
Боезапаса, если бы мы не вышли из Славянска, нам бы хватило на неделю.
— А помощь к вам доходила?
— Да. Старался Донецк. Они старались, по возможности, поставлять нам то, что они обнаруживали на стратегических складах. Все тут тоже не просто было. Дело в том, что пока Артемовск был под нашим контролем, у нас было много чего. То, что они успели повывозить в Донецк, потом отправляли к нам.
— А вторая у вас медаль — «За оборону Славянска»?
— Да.
— Когда вы пришли в Донецк, то в каких боях участвовали?
— Нас кинули сначала на Нетайлово и Карловку.
— А почему вы сдали Карловку? Вот говорят, что если бы вы не сдали Карловку, то тогда украинцы не взяли бы Авдеевку и Пески, и тогда не было бы этих жутких обстрелов Донецка и аэропорт бы тогда быстро бы взяли.
— Почему? Потому что у нас не было, чем обороняться. У нас были одни автоматы.
— А бронетехники не было?
— Нет. После Славянска все восстанавливалось. Танки у нас появились только после Иловайского котла и Степановки.
— Сколько тогда отжали?
— Только одних танков — от 300 до 400 единиц.
— Что, всё это украинцы бросили?
— Да, украинцы все это побросали вообще. Побросали и установки «Град», С-1 и Д-30. Укропы от Иловайска, Кутейникова, Зеркального только отошли, а мы в посадку, а там четыре «саушки», машина минирования с бронетанковыми минами. Все это забрали.
Потом поехали на Старобешево с одним человеком, который начинал служить еще в Снежном. Взяли там две самоходные гаубицы «Мста-С». Так одну у нас забрало МГБ, а вторую — казаки (смеется).
— А как это казаки забрали?
— Да с полей подогнали ее к дороге. Пока поехали за другой, те приехали, зацепили и утащили (смеется).
— Казаки Козицына?
— Нет, другие. Некоторые казаки вроде нормальные, воевали, всё. А другие живут, как по пословице «Кому-то война, а кому-то мать родна». Кто-то себе карман набивает, а кто-то воюет по совести.
— И вы на всей этой технике сейчас и воюете?
— Да.
— Я знаю, что ваш товарищ и брат погибли. Как это произошло?
— Они погибли 12 августа. Был бой, не доезжая до города Красный Луч. Это ЛНР. Там они погибли. Служили под командованием Кэпа. Сначала освободили Миусинск. Они поехали на машине. Им дан был приказ проехать на окраину поселка. Нужно было посмотреть, что там происходит. Они выехали на машине, а их обстреляли из БМП. Они успели выпрыгнуть из машины. Но по ним был сразу открыт огонь. Пацаны погибли. Старший брат Войтех Глинка погиб сразу, а другу Иво Стейскалу оторвало ногу выстрелом из БМП. Там 30-й калибр был. Украинцы подошли и добили его. И этим же БМП по ним прокатились. Их похоронил в Миусинске местный житель. А когда освободили Саур-Могилу 27 сентября, то было официальное перезахоронение: их тела перенесли на Саур-Могилу.
— Я взял интервью у экс-министра обороны Валерия Гелетея. Он мне сказал, что украинская прокуратура установила, что в Иловайском котле погибло всего лишь 107 человек. Вы как участник тех боев, как можете прокомментировать эту цифру?
— В Иловайском котле? Тысяч пять.
— Вы трупы украинских солдат лично видели?
— Не только видел, но и чувствовал. Они даже своих убитых не забирали. Они их бросали. Идешь и чувствуешь запах. Только зашел в посадочку и слышишь. Мертвых даже не хоронили. В ДНР была создана группа, которая разыскивала, кто и где мертвый лежит. Иногда их просто присыпали землей, а потом уже ездили и забирали. Открываешь сгоревшую технику подбитую, а там кости обгоревшие лежат. Кого-то опознали — передавали потом украинцам. А что под Дебальцево делалось. Укропы перетащили перевозные крематории и сжигали своих бойцов. А потом говорили: пропал без вести. Если пропал, то деньги никому платить не надо.
Тут в наш разговор вступает Виталий «Тор» Юдин, соратник «Чеха».
— Знаете, по этому поводу даже есть анекдот. Кто-то стучится в двери Рая. Петр открывает, а там стоит большая толпа. Несколько тысяч укропов. Он: чё пришли? Укропы отвечают: мы ж родину захыщалы, тому нам Рай обицялы. Петр: странно, а по сводкам Министерства обороны Украины вас погибло всего 102 человека.
Смеемся. Снова задаю вопросы «Чеху».
— Под Иловайском вы воевали на танках?
— Нет. С автоматами. Сначала в Иловайске были, потом нас перебросили на Степановку под Саур-Могилу. А потом меня кинули на Страробешево. Мы его освобождали. С Саур-Могилы шли наши ребята, а мы пошли со стороны Старобешево брать их в котел.
— С пленными разговаривали?
— Да. Я тебе могу сказать одно: у меня среди пленных есть друзья.
— Даже так? А как так получилось?
— Нам в плен сдавались танкисты. Хорошие пацаны. Не буду тебе называть их имена и фамилии. У них там семьи у всех. Они нам помогали восстанавливать технику. Никто их не обижал. Мы им давали и покушать, и сигареты. Первое, что мы сделали, когда взяли их в плен: на тебе телефон — звони домой. Скажи, что ты живой и с тобой все в порядке, но ты в плену. На передовую, понятно, их никто не пустит. Они хорошо нам помогали восстанавливать технику. Они молодцы. Их потом поменяли. Я с одним недавно созванивался. Он приехал домой. Опять к нему приходят из военкомата, опять его забирают и в часть танкистом, но, слава Богу, он умудрился сбежать в Германию. Сейчас его объявили, как предателя, и давай доставать его мать.
— А в Дебальцевском котле принимали участие?
— Да, уже на танке. Заходили со стороны ЛНР. В боях под Санжаровкой. Очень сильные там были укрепления. Там очень много наших ребят хороших погибло. Если честно, 40% батальона осталось под Санжаровкой.
— А из-за чего погибли? Потому что украинцы сильно укрепились и научились воевать?
— Надо сказать спасибо за это нашей разведке. По моим данным, они разведку не проводили. Просто подошли на передний край к пехоте, поговорили с ребятами. Те им что-то рассказали, и все, больше они ничего не выясняли. Нам говорят, поднимайтесь к высоте, проедете 3,5 км. Там посадка. Окопайтесь. А потом метров 300 и укропские позиции. Как раз был туман. Мои ребята проезжают метров 600 и оказываются прям на украинских позициях. И с окопов наши танки начали жечь. Одного за другим. А что потом начальник разведки сделал. Взял пистолет и прострелил себе ногу в мягкие ткани. Ой, меня ранили, ой, меня ранили.
А ко мне танкисты приходят: что за херня? Я подхожу, оказывается, он ножку прострелил. А сейчас, оказывается, он за это награду получил.
— Кошмар.
— А пока такие кошмары будут, извини… все бесполезно. Пацанов жалко.
— А чехи тут еще воюют?
— Слышал, что да, но я, к сожалению, с ними не встречался.
— А вот вы мне как чех ответьте, пиво российское и украинское хорошее? Лучше или хуже чешского?
— У нас так, напился, пиши рапорт и иди на гражданку пить. Так что об этом я смогу тебе сказать только после Победы.
Беседовал Александр Терехов-Круглый
