"Вокруг Булгакова": "Аллилуйя!"

Фокстрот "Аллилуйя!" в "Мастере и Маргарите" упоминается трижды:

Во-первых, это сценка в ресторане Дома Грибоедова перед появлением Ивана Бездомного, причём атмосфера вполне демоническая:

"Покрытые испариной лица как будто засветились, показалось, что ожили на потолке нарисованные лошади, в лампах как будто прибавили свету, и вдруг, как бы сорвавшись с цепи, заплясали оба зала, а за ними заплясала и веранда. (...) Грохот золотых тарелок в джазе иногда покрывал грохот посуды, которую судомойки по наклонной плоскости спускали в кухню. Словом, ад".

Во-вторых, это явление профессору Кузьмину переодетого в воробья Азазелло: "тут за стенкой, в комнате дочери профессора, заиграл патефон фокстрот "Аллилуйя".

В-третьих, на балу у сатаны:

"На эстраде кипятился человек в красном с ласточкиным хвостом фраке. Перед ним гремел нестерпимо громко джаз. Лишь только дирижёр увидел Маргариту, он согнулся перед нею так, что руками коснулся пола, потом выпрямился и пронзительно вскричал: — Аллилуйя! Он хлопнул себя по коленке раз, потом накрест по другой — два, вырвал из рук у крайнего музыканта тарелку, ударил ею по колонне".

Ещё джаз (неопределённый) упоминается в варьете, причём тут интересный момент – первый в СССР джаз действительно был именно в этом районе, но не в цирке Никитиных (сейчас – Театр сатиры), который был прототипом варьете, а в театре Мейерхольда (сейчас – концертный зал им. Чайковского), который в романе не упоминается, хотя от цирка находится через стенку.

Интересно также то, что фокстрот этот появляется в одной из самых ранних редакций будущего романа – в 1931 году, причём именно в приложении к сценке в Доме Грибоедова, которая изначально представлялась как беснование.

Кроме того, фокстрот "Аллилуйя" упоминается в "Театральном романе" и в пьесе "Блаженство" (причём в последнем случае его предсказуемо принимают за церковную музыку).

Булгаков вообще мало что придумывал и фокстрот "Аллилуйя" менее всего – это действительно была популярная музыка того времени.

Написал её американский композитор Винсент Юманс. Американская "википедия" отмечает, что он автор менее 100 песен, но 18 из них были признаны соответствующими стандартам самостоятельного произведения Американским обществом композиторов, авторов и издателей (ASCAP), что является необычайно высоким показателем.

Впервые она была использована в 1927 году в бродвейском мюзикле "Свистать всех наверх", причём, в отличие от самого мюзикла, стала очень популярной и исполнялась как самостоятельное произведение.

Уже в 1928 году московский джазовый оркестр "АМА-джаз" под управлением Александра Цфасмана записал "Аллилуйю" на грампластинку, позже Цфасман издал ноты своей аранжировки этого произведения.

Булгаков был прекрасно знаком с ним хотя бы потому, что бывал в ресторане "Жургаза" на Страстном бульваре (один из прототипов ресторана Дома Грибоедова), в котором как раз и выступал оркестр Цфасмана.

В архиве Булгакова сохранились ноты этого фокстрота с пометкой Елены Сергеевны Булгаковой: "Упоминается в "Мастере и Маргарите" и пьесе "Блаженство". Булгаков часто играл его". Фигурирует этот фокстрот и в её дневниках.

Само по себе еврейское слово "Аллилуйя" буквально переводится как "восхваляйте Господа" и используется в богослужении как призыв к верующим – и в иудаизме, и в различных направлениях христианства.

Налицо контраст между богослужебным словом и инфернальной атмосферой, в которой оно используется в романе. Поневоле возникает впечатление, что писатель пытался представить фокстрот как кощунственную антитезу религиозным песнопениям.

Отсюда недалеко до того, чтобы представить сам фокстрот "кощунственным", о чём пишут многие булгаковеды.

Однако, как прямой перевод текста фокстрота, так и переводы, использовавшиеся в СССР, оснований для таких выводов не дают.

В оригинале это воспоминания автора о молитве, которую он читал в детстве (отметим, что само сочинение относится к 1917 году, когда Юманс служил на флоте – в боевых действиях он не участвовал, но обстановка, как легко догадаться, была нервная). В подстрочнике, выполненном Валерием Шиловым, песня заканчивается так:

"И самый тёмный день проходит.

Сатана застыл в ожидании, небо потемнело...

Но — Аллилуйя! Аллилуйя!

И рассеются тучи".

Чисто лирический вариант Анатолия д'Актиля выглядит так:

"Душу славословлю

В честь твою".

Есть, конечно, и антирелигиозный вариант Павла Германа, но тот же Шилов указывает, что прямых оснований утверждать, что Булгаков был с ним знаком нет.

Как видим, ничего особенно кощунственного тут нет, как нет и оснований считать фокстрот пародией на нечто богослужебное. Правда, для традиции американских протестантов характерны танцы под религиозные песнопения, но это всё же не тот случай – песня, всё же, чисто светская.

Да и вообще, раз уж Булгаков сам играл эту мелодию, значит не относился он к ней плохо. А если вспомнить, что в СССР джаз вообще, мягко говоря, не поощрялся, зато был популярен на Западе, куда Булгаков мечтал съездить, то логично предположить, что никакого особого кощунства писатель в этой песне не видел.

И, тем не менее, использовал её в совершенно определённом контексте – призыв "славить Господа" звучит так, как будто господом этим является не бог, а сатана… Можно только предполагать, что соображения его относились не столько к самой песне, а к атмосфере – в безбожной Москве осталась одна "аллилуйя" и то, фокстрот, которого сатана совершенно не боится и даже использует в своих интересах (это при том, что крестного знамения свита станы, мягко говоря, опасается).