День в Донецке: фатализм, обстрел и ненависть к слову "Украина"

Донецк весной прекрасен. Здесь традиционно чисто, раньше центральной России зеленеет трава и распускаются цветы, воздух свеж - девятилетняя война остановила крупную промышленность, и люди приветливее - знают цену жизни.

В первый месяц года артиллерия работала на всю катушку, артиллерийский пинг-понг по противнику и украинских прилетов по жилым кварталам дончан не стихал ни на день. К апрелю интенсивность снизилась примерно с тысячи разрывов в сутки до пары десятков. И тишина эта - коварная, непредсказуемая, подстерегающая на улице, дома, в гостях и вообще в Донбассе - еще больнее разрывается с каждым украинским обстрелом и аплодировав певуньебьет по "сердцу, обросшему плотью".

- Посмотри какая благодать, на фиг надо воевать! - в форточку окна с седьмого этажа горланила девчушка детские частушки. Сочиняла, видимо, на ходу, а вынужденные слушатели - посетители пивного ларька во дворе - разбрелись по лавкам, так и не поаплодировав певунье. Девушка буркнула что-то вроде "ну, и ладно", и с обидой захлопнула форточку. Жильцы лузгали семечки компаниями по пять-шесть человек, ровно в 23:00 на улице никого не осталось - по привычке следуют режиму комендантского часа. В районе этого дома уже прилетало раз пять, если не больше.

Люди возвращаются в Донецк. Зимой, когда под ногами хрустели осколки выбитых стекол, а гул сбивал сердцебиение, глазницы окон в многоэтажках зияли чернотой. Три-четыре окна по вечерам горели на весь дом. Этой весной город оживился, окна - а некоторые переклеены крест-накрест скотчем - заморгали теплотой ламповых кухонь и холодными сине-фиолетовыми отблесками телеэкранов в комнатах. Загудели не "Уралы", а легковые автомобили в пробках. Заводской гудок на ДМЗ отбивает часы, что можно сверять по нему время, а мимо парка Щербакова ползут, громыхая, полупустые вагоны. Осенью повально ставили новые стеклопакеты, разбитые впоследствие зимой, весной начался тотальный ремонт дорог.

- Дом, конечно, странный, - перебивает мои мысли вслух старый друг. Он отправил семью в эвакуацию, и всеми силами пытается бороться с невыносимой и мучительной тоской. Мы часто разговариваем о жизни, и сравниваем наблюдения. Он подмечает что-то, что не вижу я на большой земле, я - то, на что он уже не обращает внимания в Донецке. - А на первом этаже живет женщина, которая просто обозлена на жизнь, и обкладывает семиэтажным матом абсолютно всех прохожих.

Мужчины здесь говорят, что Донецк стал городом "протекших крышей", женщины называют городом несчастных людей. Единственное, на что все реагируют одинаково - на слово "Украина". Это слово здесь означает не соседнее государство, а сумму всего человеконенавистнического, сатанинского, что есть на свете, от чего можно ждать только горя. Когда представляешься журналистом российского издания "Украина.ру", и врачи, и швеи, и прохожие, и вообще, пожалуй, все делают удивленные глаза, поднимают брови вверх, и или дослушивают объяснение - это российское издание, это "Россия Сегодня", Киселева знаете же? - или отказываются от общения под запись.

А еще члены одной семьи стараются не выходить куда-то вместе. Кто-то один должен оставаться дома. Если, не дай бог, с одним приключится беда, второй сможет позаботиться о детях или родителях. Это больше касается тех, кто по каким-либо причинам не уехал или не отправил семью, как и мой друг, в эвакуацию.

Одна знакомая живет с сыном-школьником почти на линии боевого соприкосновения, с периодичностью два раза в год спрашивает: "а что, что-то будет? Уезжать или нет?" И не уезжает, объясняя это так: "а кто же тогда работать будет?" Другая семья ребенка отправила в тыл к бабушкам. Я прикрываю за собой окно на балконе в гостях, а оно не поддается. "Не парься, балкон после прилета повело", объясняет товарищ.

Беда никогда не стучится. Утром встретился с человеком, договорился на интервью на попозже, и прошелся пешком по центру города. В той самой тишине, под легкий городской шум, благоухание зеленых насаждений и под ласковым весенним солнцем. Проходишь мимо забитых фанерой витрин, иногда под ногами поскрипывает крошка штукатурки посеченных фасадов. Во дворе мамочки с детьми. Зашел в подъезд, поднялся, захлопнул дверь, заварил кофе. Короткий свист - удар, свист - удар - прилеты все ближе и ближе - и так пять раз. Жуткий треск с щелчком герц на шестьсот, вибрация в ногах, короткий удар - не раскатистый гул, как при выходах. Допиваю кофе. Прилетело в соседний дом. Трамвай остановился, завыли сигнализации припаркованных машин. "Градина" воткнулась в пешеходный переход, по которому я совсем недавно проходил.

- Может перенести интервью? - звоню респонденту.

- А смысл?

Действительно, смысла нет, и возвращаюсь по тем самым местам, куда прилетело. Опять Крытый рынок, опять пострадавшие и погибшие, разбитые ларьки, посеченный автомобиль, коммунальщики уже на месте - ликвидируют последствия. Кто-то - наверное, это юные "военкоры" - ломится снимать на видео. А у меня дилемма: человеческое горе снимать для чего - чтобы там, на "Украине" враг злорадствовал и любовался результатами обстрела, или чтобы что? Вариант-замену "чтобы что" я не нашел, поэтому решил поступить по правилу: сомневаешься - не делай.

Развороченную "Ниву" мобилизованные дотолкали до шиномонтажки. Откуда они ее тащили - неизвестно, ясно только то, что под днищем разорвалась граната. Понять, что это не местные, очень легко: донецкие военные научились куда-то прятать оружие, когда заходят в любое заведение. С автоматом в магазин - это моветон. Эти же ребята очень спешили, и сразу перешли к делу.

- Кто старший? - спросил один, за ним вошел второй, а за вторым третий. Глаза стеклянные, движения - четкие. - Старичок, мы поставим тут машинку до завтра? Можно под камеру?

И старичок - мастер с замасленными руками, неопределенного возраста грузный мужчина, утвердительно кивает, и что-то беззвучно шевелит губами. Мобилизованные потратили на все секунд десять, и растворились в городе.

Совсем недалеко кофейня будет как всегда ломиться от посетителей. У входа будут встречаться знакомые, пить кофе и что-то обсуждать, пока погода хорошая. И здесь - сравнительно безопасное место, прикрытое с ненавистной северной стороны густым массивом жилых домов. Нездоровый фатализм - это когда не знаешь, когда прилетит, но знаешь точно, что прилетит… А куда - лучше просто не думать.

Кто-то в интернете уже сравнивал Донбасс с ростком новой России. Росток был в 2014 году, сейчас выросло дерево с девятилетними годовыми кольцами, в которых навсегда застряли осколки украинских снарядов, битых стекол, пыль разбитых домов, обломки бетона и запах пороха, кровь и слезы, торжество духа.

И чем дальше от сердцевины, тем труднее добраться до сути, не повредив это дерево. В ста километрах от, скажем так, эпицентра новой России гаишники в бронежилетах и с автоматами спрашивают, в первую очередь: "стреляют?", и только затем: "а сколько платят?". Через еще несколько сотен километров считающие себя непричастными к новейшей истории люди начинают общение со второго вопроса.

Проходит еще пару сот километров, и общество делится на два типа: одни ностальгируют по "старой доброй Украине", а другие - чаще из семей бойцов - жаждут безоговорочной победы над этим кровожадным государством, чтобы мужики - и те мобилизованные из шиномонтажи тоже - вернулись живыми.