Донецкий ополченец Алексей Марейченко "Леший": За годы войны меня "хоронили" трижды

— До войны — история долгая — радиопроект, дальше несколько телепроектов. Потом сотрудничал практически со всеми крупными донецкими изданиями: «Салон Дона и Баса», «Комсомольская правда» и другие. Параллельно занимался концертной деятельностю: привозил сюда людей, организовывал фестивали. Пиара чего угодно, лишь бы деньги платили. Политикой, правда, всего раз занимался.

Непосредственно перед войной писал для сети, работал арт-директором в рок-кафе, возил команды, организовывал рок-концерты. Меня устраивало, поскольку сам себе хозяин. Сколько заработал, столько и мое.

Почему на войну пошел? Я всегда был сомневающимся. Вот захват ОГА был, к примеру, в Донецке, в котором друзья мои участвовали в полный рост. Кстати, тоже из медийки, но скорее технические: видеоинженеры, видеооператоры.

Я за этим наблюдал со стороны, поскольку думал, что все сольется. А решение принял однажды на «Маяке». Есть у нас такой радиорынок. Так вот оттуда наблюдал за тем, как самолет работает по мирным кварталам, где никаких военных однозначно не было. Второе мая в Одессе, приход Стрелкова в Донецк. Принял решение. Хотя мог уехать — тогдашняя жена моя родом из Ялты. Туда ребенка отправил.

А задержался почему? У меня собака была из приюта, такса. Документов на него не было. Искал способ оформить, но ветеринары из города в то время как-то резко исчезли. Оформил документы на собаку, собрал сумку и ушел. Зачем-почему... Это моя родина.

— Да-да, она в Ялту с женой уехала. Ребенок уже там был, а пес без документов. Вот и пришлось задержаться. То, как попал на войну, — отдельная история.

Попал в подразделение к ныне покойному, к сожалению, Диме Цхе — позывной «Кореец». Погиб он, по-моему, в звании полковника. Этот человек вышел из Славянска и создал в Донецке первую систему ПВО.

Сначала работал на ЗУшке. Это такая зенитная пушка двуствольная. Дальше прошел обучение как командир расчета ПЗРК «Игла». А потом как-то самолеты перестали летать.

Первый боевой выезд — Зуевка, Зуевский котел. Мы там работали на прикрытии, на ЗУшке. В Дебальцево не попал, хотя воевал на подходах. А потом долгое время стоял на южном направлении. Девятый пол, под Новоазовском, под Мариуполем. Все.

— Была такая организация РПА — «Русская Православная Армия». Еще до того, как пошел на войну, они у моего знакомого конфисковали машину. Назовем это так. А я приехал разбираться, в достаточно агрессивной форме познакомился там с одним человеком. Он мне говорит: «Я приехал за тебя воевать». Если честно, то даже позывной не могу сейчас вспомнить. Но кончилось все хорошо. Он дал свои координаты, и я намеревался ехать к нему. Понравился мне человек.

Все деньги оставил жене и думаю: доеду до «Изумруда» и сяду на троллейбус. Приезжаю, а троллейбусы не ходят и денег на маршрутку нет. Представил, сколько мне пешком топать, но заметил машину, а рядом с ней — пацана в форме. Подошел и внаглую спросил: кто у вас старший? Вышел «Вега» — хороший боец из Питера. Говорю ему: «Брат, отвези меня на войну». Он: «Садись, поехали».

Приезжаем, а парня того нет. Зато мне предлагают идти в военкомат. А уже вечереет. Подумал, что домой как-то смешно возвращаться. «Вега» спросил, что не так, а я объяснил, что не берут. Он снова мне: садись, поехали. И привез меня к «Корейцу». Познакомились и остался я у них ночевать. «Кореец» сказал, что с особистом нужно будет утром поговорить, а так все нормально — берут.

Устраивает меня «Вега» на ночлег, а я спрашиваю: «Братан, я в каких войсках?» Оказалось, что в ПВО. Буквально через два дня уже разбирал ЗУшку после консервации.

— Без. Я в армии не служил. Отец покойный сказал, что если бы при Союзе, то не пошел бы — побежал, а в украинской — по желанию. Вот и закосил я службу. Не хотел в украинской армии служить. В советской — да. Папа у меня пэвэошником был. Очень ему приятно было, когда узнал, что и я пэвэошник.

— Были периоды, когда я пытался жить гражданской жизнью, но были они короткими. Месяц-два от силы. Какое-то время даже работал по специальности на телеканале «Юнион». Пытался жить в Крыму, но тоже не больше месяца протянул. Будто не закончил дело. Не потому что адреналиновый наркоман, как некоторые считают.

Просто к войне привыкаешь. Именно к полевым условиям, поскольку я, как правило, на передке находился постоянно. По штабам не сидел. И очень трудно потом возвращаться в гражданскую жизнь. Горячая вода каждый день, телевизор, диван, когда приезжаешь в увольнение. Дней пять в месяц я был в увольнении, а это ни о чем.

Считал, что не закончил все-таки. Война не закончилась, следовательно и я не закончил.

— К тому моменту я ушел из корпуса и устраивался во внутренние войска, в батальон разведки. Бумажки, медкомиссия — долгая песня. Но самое смешное, что узнал только утром. Лежал, смотрел кино, а в Интернет не заглядывал. Один тогда жил. Звонят друзья: ты в курсе? Приехали, показали. «Ого! Неужто началось?» — думаю.

Во внутренние войска не успел и стал обзванивать знакомых, которых за годы войны накопилось немало. У тех не получилось меня взять, у этих. Три дня по квартире бегал, а потом понял, что ждать не вариант. Взял рюкзак и пошел в ближайший военкомат. Так из контрактника стал добровольно мобилизованным. Повесток никаких не получал.

— У меня даже военный билет не попросили — всё, поехал. В тот же день попал туда, где нас формировали. Буквально три-четыре дня мы там пробыли, пока людей одевали, вооружали, пытались как-то организовать из них подразделение. Потому что 80%, а то и больше — люди даже без армейского опыта. Вчера он был студентом, а сегодня солдат. Для меня это было шоком, поскольку корпус-то был армией, а тут ай-ай-ай и а-та-та.

Людям даже пострелять на полигоне не дали. По крайней мере мой взвод туда не попал. Мне говорили, что некоторые попали и сделали аж по десять выстрелов. А в моем с боевым опытом всего три человека. Самый большой, наверное, был у меня, и еще двое ребят повоевать успели.

По дороге в Мариуполь пытался, как мог, слаживать подразделение, учить, объяснять, что такое оружие, что такое дисциплина, почему никуда по одному ходить нельзя. То, что сам знал, пытался им передать на ходу.

Эксперимент интересный, но я своим взводом горжусь. Проходных людей вообще не было, притом что большинство — молодые пацаны 18—19 лет. Всему учились там, на месте.

— Людей одели, но средств защиты не было. Только стальные каски. С едой все было замечательно. Боекомплект — без вопросов. Проблема была в необученности людей. Дают гранатомет, а пользоваться им умею только я. Хороший тяжелый пулемет дают, а пользоваться никто не умеет.

— По медицине не было вообще ничего. Я и еще один боец носили собственные аптечки. Больше не было ни у кого. В ходе боевых действий все это собиралось. Старался, чтобы каждый носил хотя бы жгут и обезболивающее.

— Трофеи. Многие пацаны оделись на базе «Азова». Я туда не попал — в другом месте был. А так — да: трофейные бронежилеты, трофейные каски. Половина ребят у меня уже ходила в какой-то защите.

— Некоторое время были под Мариуполем. Сначала мы побывали в Гранитном, дальше — под Мариуполь. Потом зашли. На первом этапе мы фактически в штурмах не участвовали. Шли за российскими морпехами. Мой взвод должен был контролировать район. Выставлялись посты, проверялись документы. Опять же, помощь мирным жителям.

Когда подтянулись ближе к передовой, тогда уже наш полк стал участвовать в штурмах, брать под контроль здания, находившиеся в непосредственной близости от противника. Так полгорода пешком и прошел. Это потом уже стали какие-то машины появляться трофейные. А до того собрались да пошли дальше.

— По военнику я младший сержант, в месте формирования командовал отделением. Когда выбрались из Гранитного, командовал взводом, а перед тем, как меня ранили, командовал уже батальоном. Буквально неделю, а может и меньше. Получил ранение, и на том моя военная карьера закончилась.

— Мы уже участвовали в серьезных боестолкновениях. Шла зачистка города и стаяла задача — зайти в пятиэтажки, медленно продвигаться в направлении противника. Его уже зажали, но выбить не могли.

Первая группа зашли нормально, я шел со второй. Так и не понял, что к нам прилетело, но в группе появилось сразу несколько раненых. Одного я вытащил с помощью бойцов из нашей медицинской группы. У второго ранение в ноги. Начали вытаскивать, и по нам стал работать снайпер.

Раненый в итоге выжил, но погибли двое, которые были со мной. Одному только-только 26 лет исполнилось. Максимом звали. Второй — русский доброволец, позывной «Хохол», с которым мы только-только познакомились. Снайпер видел, что несем раненого, но все равно открыл огонь.

Сначала Максиму ноги прострели, потом и мне в бок прилетело, а потом и «Хохлу». «Хохла» он первым убил, поскольку тот пытался отстреливаться. Следом погиб Максим. Ребята пытались меня вытащить и один из них получил ранение.

Я попытался двигаться — получил еще пулю в левую руку. Вторая резанула по правой ноге. Пролежал так минут сорок, а потом меня прикрыл собою российский танк.

Операцию мне провели в той же больнице, через которую заходил в город. К тому моменту в нее уже завезли генераторы. Работала реанимация. Мариупольские врачи лечили гражданских и наших пацанов. Вот с тех пор я продолжаю лечиться.

— По-моему, пять. Сейчас должна быть еще одна, но пока не знаю, какое там будет принято решение. Нужно ставить сетку ставить, но пока нельзя, поскольку в организме продолжаются гнойные процессы. Поживем — увидим.

— На войне это происходит регулярно, а потому я привык. Ну как-то, понимаешь, со стороны руководства, даже когда лежал в госпитале, я ничего не видел. Помощи вообще никакой. Волонтеры помогали, потом уже друзья. Близких родственников на тот момент не осталось. Всю семью во время войны похоронил. Дяди-тети еще приезжали.

В итоге, когда узнали, что не погиб, мне выплатили зарплату и даже компенсацию. Уволиться пока не могу, поскольку не высижу комиссию. Не знаю даже, где сейчас командование находится. Пацаны выясняли и оказалось, что я выведен за штат. То есть вроде и есть, но зарплату платить не надо. Это не только со мной. У многих ребят то же самое.

А почему считали мертвым? Пишет мне знакомая: «"Леший", ты в порядке?» Говорю, что ранен, а так все нормально. В ответ она предлагает включить телевизор. Что выяснилось?

Я когда-то служил у «Мамая» в «Пятнашке» и в ту пору давал интервью одному хорошему журналисту. Юрий Котенок, знаете? Оно так и называлось: «Просто "Леший" из "Пятнашки"».

И вот на экране показывают нынешнюю «Пятнашку». Ходит командир и показывает, что вот, мол, койка человека, спальный мешок «Лешего», которого вчера похоронили. А дальше показывают мое фото из того самого интервью.

Я просил их убрать мое фото, но почему-то не убрали. У того парня такой же позывной был. Жаль его.

А вообще меня живьем за время войны хоронили дважды. В Мариуполе, кстати, ребята мои были уверены, что я «200». Многие с удивлением узнали о том, что я таки жив.

Или вот боец у меня «Лысый», про которого тоже думали, что «200». А ему повезло: снайпер целился в голову, но только лицо прострелил. Челюсть у него выбита… такое.

Бывает. То меня на промке «убили», то на Саханке «погиб». Обычное дело.

— Во-первых, хочется вернуться к пиару, к журналистике. Но это позже. Пока я раскачиваюсь. Во-вторых, я вложил деньги в небольшое производство продуктов. Производим тушенку, занимаемся копченостями. Пока не торгую этим. Отдаю пацанам на фронт. Им нравится.

Пока я плохо передвигаюсь, жена помогает наладить швейное производство для фронта. Пытаюсь как-то помогать пацанам. Что могу, на что хватает денег и сил. Главная задача — вылечиться, поскольку устал от этого состояния.

— Да, конечно. Физически я уже не вытяну и в штабе сидеть не буду. Но могу приносить пользу иначе.