Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.
— Платон, поговорим о культуре, об исполнителях. Имя Шамана уже упоминалось в наших прежних беседах. Я вас хотел спросить об этом, к вам в телеграм-канал заглянул, смотрю, там обсуждается его недавний клип «Мы», который он выпустил, и я смотрю, что половина аудитории поддерживает, половина не поддерживает. Как вы думаете, с чем связано такое разделение?
— Разделение связано с тем, о чем мы говорили уже, — «свой — не свой». Многие люди воспринимают все-таки массовую культуру или искусство сквозь эту призму «свой — не свой».
Насколько это правильно — я сомневаюсь. Наверное, мы говорим — да не наверное, а точно — мы говорим про некую… пустоту смыслов. И вот появляется такой замечательный певец, молодой, прогрессивный, как Шаман, который имеет смелость пропеть и за ним вторят: «Я русский».
Это прекрасно, когда люди… потому что сказать еще десять-двадцать лет назад «я русский», это уже попахивало чем-то странным. А тут вроде бы за ним все поют.
Это тот случай, когда на безрыбье и рак рыба, на мой взгляд. Потому что лично для меня Шаман — это не та фигура. Это мое мнение, может быть, меня захейтят, но это не та фигура, вокруг которой я бы мог консолидировать эту патриотическую историю, поданную через массовую культуру, через масскульт. Ну не то это для меня.
Не потому, что он ходил с дредами, как писали: вот он с дредами, как так, или в кожаных штанах. Просто я считаю, что есть два пути.
Первый — это когда ты говоришь от сердца, ты говоришь о душе, и тогда получается нечто уникальное, нечто... аутентичное или самоценное. Это очень сложно, особенно в новом мире, в этом «о дивном новом мире» рождать новые смыслы. Это очень тяжело, но это нужно.
Второй путь — это когда ты, как Достоевский писал, «русская всемирная отзывчивость», когда ты берешь оттуда, как в романе Тургенева «Дым», переносишь на нашу почву органично, и из этого рождается свое. Грубо говоря, тупой пример: завез семена из Нидерландов или из Дании, посадил, и вот они взошли, а потом селекционно и т. д.
На мой взгляд, Шаман — это все-таки фигура абсолютно вторичная, абсолютно компилированная. Абсолютно продюсерский проект, где люди используют…
Я, как человек, на мой взгляд, неплохо разбирающийся в музыке, особенно второй половины двадцатого века, особенно в том, что касается поп-музыки и особенно рок-музыки — я просто вижу, откуда все взято.
В этом клипе все взято оттуда, даже позы, которые он принимает, как он подает — это неестественно, это не его история.
Касательно клипа «Мы», для меня это вообще любопытно, потому что почему-то такой хейт? Потому что, с одной стороны, непонятно, то ли он, как мы говорим, за своих, или не за своих?
Ведь что получилось? Мы говорили уже с вами ранее про единомыслие, но ведь и патриотическая общественность разбилась. Одни стали кричать: это вообще фашиствующий молодчик…
— Сравнивали с Бобом Фоссом.
— Да! Другие сказали, что да нет, вы что, человек на фоне церквей. Третьи сказали: конечно, это, конечно, нацистская эстетика. А четвертые сказали: да какая нацистская эстетика. Ведь Гитлер говорил: либо ты немец, либо христианин и т. д. Тут можно копаться вообще очень долго.
Но пошло ли нам это на пользу, русской идее? Когда человек поет «я русский», проходит время, и вдруг он входит… ну на фоне куполов — замечательно, но когда он входит в этой странной одежде и принимает странные позы, и любой может тыкнуть пальцем и сказать: «Слушай, кто ты такой вообще, это такой "я русский"?» И каждый, кто прокричит это мерзкое слово «рашист», тыкнет нам в лицо и скажет: «У вас такие артисты? Это что такое вообще?»
Потому что эстетика такая. Если бы это была провокация, если бы был эпатаж, если бы была идея немножко эпатировать и срубить бабла, то тогда это неудачная идея, потому что мы все понимаем, что Шаман это уже не только масскульт, это уже не просто песенки «Руки вверх» «Ай-ай-ай, девчонки», это уже некая политика, политическая история.
И тогда нужно быть осторожным в том, что ты делаешь. Нельзя просто выйти, надеть кожанку, прилепиться... и что это, отсылка к кому? К большевикам или к тридцатым годам? Я не знаю.
На мой взгляд, это неудачно сделано. Но суть — намеренная это провокация или это просто глупость? Вот не знаю. Я у себя в телеграме написал, что погубит его вторичность. Весь этот проект губит вторичность.
Да, может быть, кому-то интересно, но я не понимаю, как это может быть. «Я русский» — фундаментальная идея, но когда человек просто тупо, как это у нас говорят, пародирует, копирует, но я сейчас намеренно использую другое импортное слово, я скажу «косплеит».
Я вообще написал очевидную вещь, я вообще не понял, почему это другие люди не заметили, — это Дэвид Боуи второй половины семидесятых годов, так называемый «берлинский период», когда Дэвид Боуи, его образ… мы все знаем, что Боуи менял образ — Зигги Стардаст, Хамелеон и т. д.
Но был у него «Белый герцог», берлинская история, он жил в Германии, очень увлекался нацизмом, особенно всеми тайными обществами типа «Аненербе», оккультная нацистская история. Там всё — образ слизан. Там слизана подача, можно посмотреть клипы того времени Боуи и поговорить об этом. Я уверен, что это не совпадение, это явно люди просто оттуда передрали, как они драли до этого.
— С другой стороны, можно предположить, что этой провокацией намеренной, либо ненамеренной Шаман проломит эту стену вялости такой, и какого-то отстранения от ситуации, и потом уже появятся исполнители, которые…
— Как он проломит? Может быть, проломит, а вслед за ним «придет молодая шпана». Понимаете, вопрос, когда история идет, просто выходит за рамки масскульта, когда она выходит за рамки просто песни попеть, когда на шашлыках кричат: «Я русский».
Если говорить серьезно, что называется, «по гамбургскому», а в нашем случае — по суздальскому счету... Понимаете, я этот пример все время привожу и тут приведу. Когда я беру книгу Лескова или Распутина, там нет «я русский».
— И у Растеряева нет.
— У Растеряева — это отдельная история. Вот в классике нет «я русский». Но я понимаю, что со мной говорят на русском языке, о русских ценностях, культуре, о русской мечте. Там нет «я русский».
Лесков — гений наш недооцененный. Про него Северянин сказал «прозеванный гений». Он (Лесков. — Ред.) к русскому очень критично, не елейно относился, не было там этой лубочности, он относился критично и справедлив был. Но это самая русская история, которая только может быть. Там нет этих лозунгов.
Русский — это система координат. А что касается Растеряева, его упомянули вы, любопытно. Для меня это тоже загадка. Почему Растеряев не может быть определенным полюсом. Я не говорю, что это суперартист, гений русской мысли, но мне видится, при всех его минусах, в нем много есть чего-то настоящего.
Для меня важно, чтобы это было по-настоящему. Пусть это будет грязно не в смысле моральной грязи, я имею ввиду, непрофессионально. Пусть это будет где-то недоработано, небрежно, но талантливо — это важно.
Важно, когда все искренне, когда человек долбит эту стену и говорит: «Я хочу рубашку порвать». А если ты делаешь большой, дорогой, красивый — как, помните, Задорнов любил говорить, «дорого-богато», — проект «Шаман», ну ты сделай его хорошо, не допускай ляпов.
Ну вот «я русский, я русский», а дальше там что пошло? Там текст если читать… неужели нельзя было подсказать, если он действительно сам писал, что, вот эта фраза лишняя.
Это текст «Мы», я специально его прочитал. Понятно, что все смотрели на купола, «золото на голубом», смотрели на Шамана в этой кожанке, такой «арийский мальчик». А был ли мальчик?
Ну е-мое, текст, что это такое? Что это понадергано, компиляция? Я считаю, что если мы делаем такие проекты, нужно делать всерьез. Это не только Шамана касается, у нас просто какая-то есть небрежность. Вы точное слово сказали.
Я иногда смотрю российское кино наше о важнейших событиях, битва под Ржевом, например, и я не понимаю, почему такая небрежность. Почему важнейшие исторические вещи, нарративы, определенные смыслы, идеи, нельзя продвинуть без этих шероховатостей нелепых.
Если есть искренность — это одно. Если это все по-настоящему. Если это вот так, на разрыв аорты. А если это проект, некая массовая история, тогда ее надо по-другому делать, там нужно пластилин по-другому лепить. Это не моя дочка семи лет пришла и что-то вылепила. Это уже другие деньги, другие истории. Я только про это.
Хотя главная ценность Шамана, при всей моей нелюбви к нему именно как к артисту, потому что я слушаю другую музыку, другие вещи меня интересуют глубинные. Но то, что это «я русский», некий даже вызов, пробивает эту стену — «я не-не, я не русский».
Знаете, когда я встречал за границей... в некоторых странах встречаешь, идешь в городе Калгари, японцы — флаг, белое-красное, красная точка, солнце. Китайцы — все китайцы, «чайнас».
А русский — встречаешь: привет, ты откуда? «Да я вообще местный, в Торонто или Ванкувере родился, просто меня там занесло в Россию». Это такое позорище, когда человек стоит и открещивается от собственных корней.
Ему стыдно сказать, что он жил в России, а тем более «я русский» — это для него вообще стыдоба.
У нас говорят об отмене русской культуры на Западе. Не знаю, можно ли их назвать русскими, но многие русские люди, россияне, они сами это отменяли. И ценность Шамана в том, что он вот эту стену какого-то тотального симулякра и лицемерия — он действительно пробил. Это уже есть.
Когда я слышу, как люди, уже не только офицеры, поют «я русски,, я понимаю, что что-то медленно, но в сознании людей меняется.
Это не значит, что мы должны все в кожанках ходить, ни в коем случае, — с повязками и строем, как «скованные одной цепью». Но это значит, что мы хотя бы где-то там что-то должны шурудить, что мы все-таки… что за нами…
Проблема современных людей — это старое «Иваны, родства не помнящие», Они думают, что если у них тут есть некая слизанная западная реальность, то вот они прям такие.
Нет, потому что в тебе все равно говорит кровь своих предков, все равно говорит часть той земли, на которой ты родился. Ты от этого никогда не отвертишься. Как я от своего акцента не могу отвертеться.
Вот и все. Не надо этого. Не надо. Вот Александр Зиновьев, — я всегда цитирую его фразу, она гениальна, — Зиновьев вообще гений. Он правильно писал, что главная беда и ошибка стран Восточной Европы, постсоветских в том, что они думают, что, переняв атрибуты Запада, они сами станут Западом.
Это все равно, что комар будет думать, что он слон, на основании того, что у него есть хобот. Это глупость, которую нужно отбивать. Это не значит, что мы должны откреститься, забыться и поставить себе блок.
Но это значит, — сто процентов, — что мы должны быть собой. Это вообще для человека сложно, и для нации сложно, и для народа. Но мне видится, что это главная, в принципе, задача СВО, тех процессов, тех сдвигов тектонических плит истории — в том, что мы стали собой.