Вглядывался в ситуацию издалека. Откуда, как известно, лучше видно. Ну и ностальгировал.
Когда-то бывал в Пушкинском чуть ли не раз в неделю. Сначала учился рядышком в аспирантуре Института философии. Потом тоже рядом создавали с академиком Шахназаровым «Ассоциацию политических наук» в Институте государства и права.
Еще и изматывающие споры с функционером журнала «Коммунист» Егором Гайдаром. Пытался доказать ему, что «политические технологии» должны быть и у нас, а не только в Польше…
И все это буквально через забор от знаменитого музея. Тут хочешь не хочешь, а зайдешь. Ну и заходил. Тогда еще там не только благоухало свежими бутербродами из буфета, но и из просторных залов «Русью пахло». И представить каких-нибудь «Пуси Райот» в качестве живых экспонатов было сложно.
А есть еще и «экскурсоводы», поливающие грязью российскую историю…
Короче, ловлю любую информацию из мест «тревожной юности». Где «водили козу» по окрестным пельменным с великим Александром Александровичем Зиновьевым или с утонченным Эвальдом Васильевичем Ильенковым. Они и внушили мне, что культура — всему голова.
Или, как сейчас говорят, «социальный двигатель».
Давно отстаиваю точку зрения, что общественная пирамида в наш информационный век давно перевернулась. И базисом ее выступают не тяжелые сущности в лице экономики, промышленности, а тонкие материи надстройки. Прежде всего совокупность культурных феноменов, которые и определяют уровень пассионарности общества.
А значит, его перспективы.
Уже неоднократно отмечал, что даже в военных прогнозах необходимо прежде всего сравнивать не промышленный или даже технологический потенциал воюющих сторон, а культурный.
Например, никогда не поверю, что страна, где жгут книги, победит державу, где их издают. Не договаривал Опиц Карл, когда сообщал, что в ранце настоящих и непобедимых солдат спрятан маршальский жезл. Там еще культурный код бережно хранится. Там томик великих стихов припрятан. Или нетленный роман. Может, еще и философские притчи мудрецов.
Тогда боец и становится «солдатом отечества», а не «пушечным мясом».
Опять-таки, вспомнился феноменальный Мартин Хайдеггер. Напомню еще раз.
Великому мыслителю задали неожиданный вопрос: «Почему немцы делают лучшие в мире автомобили?» Он ответил: «Наверное, потому, что немецкие работники еще читают Платона и Гегеля».
Переспросили: «А какая связь между мерседесом и Гегелем?» — «Честно говоря, не знаю, — ответил мыслитель. — Просто интуитивно полагаю, что работник, который не читал Гегеля, не сделает "Мерседес"».
А я вот думаю, что воин, который не читал, например, Пушкина, как воплощение культурной матрицы, не достоин победы. Точнее, не способен на нее. И это, конечно, касается не только войны.
Неслучайно культовый американский банкир любит напоминать своим детям, что тот, кто читает книги, будет управлять теми, кто сидит в интернете.
Сейчас с тревогой и горечью наблюдаю, фактически, из эпицентра горе, испытание, катастрофу, которую переживает Турция. Но она переживет и это. Воспрянет. И не только потому, что умеет строить. Но и потому, что имеет музеи. Едва ли не лучшие в мире.
У меня годовой абонемент, знаю, что говорю. У них и отели часто оформлены как бутик-музеи.
Последний раз останавливался в стилизованном под советскую космическую станцию. Берегут ее больше, чем мы сами. Хотя, конечно, свой мир им ближе. Наверное, поэтому столь трепетно их отношение и к своей истории, и к тем культурным слоям, на плечах которых стоит страна.
Скажем, музеи античного периода здесь не уступают греческим. Они еще и превращены в некие мультикультурные центры, где древнюю архитектуру дивно совмещают с классической музыкой.
Поэтому как бред воспринимаю кликушество некоторых экспертов о «гибели Турции». Поэтому с сомнением воспринимаю даже их лайт-аларм типа «Эрдоган всё!».
Нет, не всё!
Но вернемся в общеконцептуальное русло. Мир так уж устроен, что коренное изменение общества начинается с политической сферы. Потом уже идет экономика и культура.
Вот сейчас, скорее всего, уже вслед за политической изменится российская экономическая модель. Корпорациям — подготовиться к национализации. Мелким и средним «деловарам», напротив, приготовиться к активизации. То есть здесь движ уже очевиден.
Но вот российская культурная сфера оказалась консервативной. Может быть потому, что даже глубже экономики была встроена в зарубежные тренды. Во всем: от стилистики моды до стандартов поведения, от образования до кинематографа.
Кстати, недавно пришлось обсуждать с кинематографистами кейс исторических блокбастеров. Там наши былинные богатыри выглядят как немецкие сантехники из «фильмов для взрослых». Только булавы вместо вантузов и кольчуги поверх стрингов. К счастью, не все.
Поэтому каюсь, что не по делу «наехал» в печати на Егора Пазенко, который сейчас работает над образом Ильи Муромца. Он как раз понимает, что русский богатырь силен прежде всего смыслами. Поэтому и «расшифровывает» былинного героя прежде всего как аккумулятора смыслов.
От смыслов общественных, типа своей версии социального устройства мира, где вера, долг и служение выступают основой бытия. И где формируются основы российской управленческой культуры, когда «богатырство» становится главным социальным лифтом простолюдинов. Сегодня мы наблюдаем ренессанс этой модели, что и порождает запрос на «былинный» кинематограф.
До смыслов военно-прикладных, типа парадоксальной версии русского рукопашного боя, который интегрировал в себя все экзоты непобедимости — от восточного императорского варианта «сидячего фехтования» до казацкой двуручной рубки…
В общем, подытожу. Главные наши проблемы не в экономике, при всей ее важности. Даже не в военпроме, при всей его актуальности. В культуре!
Когда-то, в почти уже былинные времена, главный архитектор Одессы с многозначительным именем Василий Иванович продемонстрировал мне чудо.
Вечером показал унылый городской пустырь. А следующим днем на том же месте уже раскинулась роскошная площадь. Просто рано утром в центре ее памятник установили! Он все и преобразил в сотни раз быстрее, чем это бы сделали шарашки строителей домов и торговых центров.
Сейчас, кстати, этот памятник снесли — те, кто пытаются запустить время вспять. Но это уже другая история.
Так вот. В Москве не директоров музеев меняют. Мир меняют. Иначе — пустырь.