«Кофе — дрянь», — сонно ворчит коллега, грея ладони о пластиковый стакан. Поутру освобожденный Старобельск уже не кажется пустынным: по тротуарам прогуливаются люди, по дорогам ездит гражданский транспорт, открываются кафе, магазины и вездесущие салоны красоты. Город как город.
Всюду мова
В глаза бросаются вывески и таблички на украинском языке. Даже заправочная станция, где маленький караван «Гуманитарного батальона» запасается бензином, водой, шоколадом и кофе, насквозь украинская. Хоть и принимает рубли.
Забавно. Украинцы первым делом сменили бы вывески, чтоб русским духом не пахло, а у нас вот приоритеты иные. Здешний кофе и впрямь ужасен, но встали мы рано, собрались далеко, а в этих краях выбирать не приходится.
Кременная — одна из самых горячих точек на карте Луганской Народной Республики. Туда, собственно говоря, мы и направляемся. Наконец-то!
Тут нужно бы объяснить, что в декабре я уже ездил в Кременную, но часть конвоя тогда заблудилась на просторах Луганщины, куда-то запропастился целый «Урал», набитый гуманитаркой, а поиски отняли уйму драгоценного времени. По итогу в Донецк группе журналистов пришлось возвращаться несолоно хлебавши.
Пока волонтеры наряжаются в броники, писатель и доброволец Владлен Татарский, а также его товарищ из НМ ДНР, сопровождающие нас, спокойно жуют изюм в шоколаде.
— Экипируемся?
— Да ну! Как черепашки-ниндзя потом в машине. После вчерашнего все тело болит.
— Правильно! Ближе подъедем — нарядимся. Давайте в машину. Холодно.
После вчерашних приключений на Сватовском направлении, автомобили наши здорово напоминают комья высохшей грязи на колесах. Чтоб не запачкаться, суровые и до зубов вооруженные дядьки манерно цепляют ручки дверей мизинцами. Забавно.
По дороге наблюдаем удивительное: офицер проводит построение перед каким-то муниципальным зданием. «Необучаемые! Макеевки им не хватило. В зону покрытия выйдем — обязательно об этом напишу!» — ругается Владлен.
Лиственные леса вдоль дороги постепенно сменяются хвойными. Дышится легче. Фонарные столбы здесь оборудованы солнечными панелями. Таким образом Киев пытался симулировать Европу на оккупированных ВСУ территориях. В целом же за восемь лет здесь не изменилось почти ничего. Ограничились «косметикой».
Мертвый город
Северодонецк проезжаем молча. Теперь это мертвый город. Говорить тут и не о чем, и не хочется. Тот же Мариуполь, к примеру, даже в конце марта 2022-го оставался живым. Озябшим, израненным, но живым. А вот по венам Северодонецка жизнь теперь не струится.
Где-то видишь гражданскую машину у дома, где-то — одинокого велосипедиста или старушку с неизменной «кравчучкой», но понимаешь, что не жизнь то вовсе, а предсмертная агония. Загривком чувствуешь этот специфический холодок.
Что удается Киевскому режиму особенно здорово, так это наглядная агитация. На стенах разбитых домов, прошитых пулями, изрезанных осколками заборах вижу пропагандистские муралы, граффити и просто надписи. Такие же лицемерные, как и вся украинская политика.
«Схід та Захід разом!» — утверждает сине-желтая надпись на одном из домов. «Их дети будут сидеть в подвалах», — выдает память известное высказывание президента Украины Петра Порошенко. Плавали — знаем.
Колонна останавливается. Перекур! Справа наблюдаю красивое здание с вывеской «Соль» на фасаде. Ребята фотографируют. «Эдак Киев совсем без соли останется», — мрачно острит кто-то. Атмосфера здесь настолько тяжелая, что смеяться не хочется. Даже Владлен, без устали шутивший последние два дня, внезапно серьезнеет. Едем.
Блокпосты, блокпосты, блокпосты! Чем ближе мы подбираемся к Кременной, тем больше их встречаем. Грамотно оборудованные, крепкие. В 2014-м в этих краях ничего подобного не было. Строили из того, что под руку попадется. Тут и бетонные укрепления, и вполне приличные вагончики для личного состава. Об эффективности судить не берусь, но смотрится внушительно.
Бог войны
И вновь съезжаем с дороги. Не перекур. Военный объект. Самоделкиным, которые чинят военную технику, дорабатывают и мастерят, волонтеры купили связь, беспилотник и прочие солдатские радости, не говоря уж о посылках из дома.
Встречает нас широкоплечий воин с рыжеватой бородой и любопытным ножом на разгрузке. И знаменитые финки НКВД, и даже кавказские кинжалы у бойцов наблюдал, а такой — ни разу. Позывной у бойца — «Вальтер». Зовет осмотреть хозяйство. А мы что? Мы только за!
В первом же ангаре нас встречает настоящий красавец «Прорыв». На дуле имя танка — «Арес».
«Под Угледаром хохлы хотели его захватить, все силы на это бросили, но не получилось. Отбили, эвакуировали. Затем экипаж перебросили сюда. Здесь танк участвовал в боях и заехал прямо на позиции — 20−30 метров от врага. В окопах встал и начал работать по их штабу, окопам, блиндажам. Стрелял во все, что видел. Здесь пушка и пулемет. Можно работать в разных направлениях, а вылезать из танка не нужно. Относительно безопасно. Внутри сидишь и будто в видеоигру играешь. Единственное — его расстреливали с трех сторон. Более двенадцати попаданий из РПГ, но выдержала машина. Очень крепкая броня. Сорвали гусеницу и повредили. Экипаж героически тем, что было под рукой, починил гусеницу, пока наши подходили. И своим ходом танк уехал. Горел, да, но от этого никто не застрахован», — рассказывает «Вальтер».
По его словам, командир танка сейчас в госпитале с легкой контузией, а сам «Арес» пока на ремонте, но вскоре оба смогут вернуться в бой.
— Много таких машин на фронте?
— Очень. У нас в принципе все танки сейчас такого типа. Те 80-е и 72-е модернизируются, пичкаются электроникой, прокачивается броня. Плюс 90-е, плюс «Армата».
— Кто нарек танк «Аресом»?
— Наводчик. «Чапай» у него позывной. Он придумал.
Фронтовые изобретатели
Дальше нас ведет огромный боец с удивительно подходящим ему позывным «Медведь». Бородат, одет в черное, на боку — тюнингованный до неузнаваемости автомат Калашникова. Широко улыбаясь, «Медведь» рокочет о том, как из подручных материалов ребята соорудили систему для переноски и установки на позиции танкового пулемета. «Никто не смог, а мы вот сделали», — гудит боец и в этот момент походит на деревенского кузнеца из какой-нибудь сказки.
— В чем суть?
— Вот так на земле, на этой установке работает пулемет. Конструкторы не сумели, а мы произвели.
— А так он только на технику устанавливается?
— Да. Ребята используют. Отлично работает и против нацистов, и против польских наемников. Парни довольны.
— Какие-то специфические детали нужны?
— Все необходимое есть. Главное — железо и грамотный подход. Больше ничего и не надо.
«Медведь» с гордостью крутит орудие так и эдак, демонстрируя, что управляться с ним легко и просто. В помещении работают станки, а говорит боец едва ли не шепотом, но даже сквозь механический рев его здорово слышно. Настоящий богатырь.
Другое чудо здешней инженерной мысли — «Белка». Это БМП-1 с зенитной установкой и кастомной защитой для стрелка. Видок у этой грозной конструкции — «Безумный Макс» отдыхает.
«Смонтировали защиту для стрелка-наводчика. Чтобы не достали минометы, потому что очень жестко с минометными и артиллерийскими обстрелами. Чаще всего ребята попадают под осколки. Придумали сами. У нас очень много активных людей с инженерным складом ума. Ну и реализовали своими силами», — проводит импровизированную презентацию боец средних лет с позывным «Палыч».
Пока волонтеры осматривают технику, брожу по цеху. Над одним из рабочих столов замечаю портрет Владимира Ленина. Обычное дело для солдатских располаг. Может назло противнику, а может в связи с политическими убеждениями многие наши парни шибко уважают Вождя мирового пролетариата.
— Следит, чтобы работали на совесть?
— А как же! Но за нами следить и не надо. Мы тут по убеждениям.
Пока ребята из «Гуманитарного батальона» выгружают и передают бойцам новые «игрушки», «Вальтер» показывает очередное изобретение — спаренный пулемет.
— Это против беспилотников.
— Много их у противника?
— Да побольше, чем у нас. Иной раз думаешь, что небо звездное, а это их «птички».
— А Минобороны интересуется вашими изобретениями?
— Да ну! С чего бы? Мы же для себя делаем. Что-то мобилизованным ребятам передаем. Они тоже используют.
— Жаль. На земле обычно виднее, что армии нужно.
— Есть такое дело.
Жуть
Температура опускается ниже. Курим. Разгрузка подходит к концу, но бойцы, соскучившиеся по гражданским, не желают прощаться. Жмем руки, поворачиваемся к машинам, тут всплывает еще одна тема, потом еще и еще. Подходит «Палыч».
— Тишина вокруг. Гражданские-то есть у вас?
— Да есть немножко в округе. Общаемся, помогаем. Разную жуть нам шепотом рассказывают.
— Жуть?
— Тут ведь база «Айдара»* была. Сам понимаешь.
— О чем люди просят обычно? С чем обращаются?
— Да по большей части просят, чтоб мы не уходили. Не бросали их.
Садимся в джип. «Ребята, броники надеваем. Миша там с кем-то связался. Сказали, что нужно надеть!» — говорит Полина и делает страшные глаза. Полина — девушка-волонтер. Предприятие, на котором она работает, производит строительную пленку и помогает «Гуманитарному батальону». В Донбассе девушка впервые. Говорит, что возможность появилась и решила поехать с ребятами. И помочь, и своими глазами увидеть. «Думаю, что по возвращении мой круг заметно изменится. Не смогу общаться с теми, кто поддерживает Киев», — призналась она накануне.
Сказано — сделано. В машину не садимся, но заползаем бочком. Неудобно. От избытка энтузиазма цепляю крышу макушкой. Говорила же мама: «Сынок, надень каску!»
— Вот бы солнышко вышло!
— Тучи — нормально. Видимость плохая — одной проблемой меньше. Может даже тихо будет.
— Ребята предупредили, что небратья оживились на том направлении. Шуметь изволят.
— Доедем — посмотрим.
На краю мира
Преодолев очередной «хвойный» блокпост, на котором Владлена просили задержаться на обратном пути, чтобы сфотографироваться, заезжаем в Кременную. Здесь по-настоящему громко. Обстановочка та же, что на окраинах многострадального Донецка: ежесекундно что-то гудит и рявкает, но люди по улицам ходят более или менее спокойно. Разве что жмутся к домам, но это понятно. Когда по тебе работает артиллерия, на открытой местности чувствуешь себя голым.
А вот машины ездят слегка истерично. Гражданские — в первую очередь. Дороги скользкие и мы чудом не попадаем в аварию. Пункт назначения — местная больница. Загоняем машины во двор, паркуем под деревьями. Вокруг суетятся гражданские и военные.
Здесь мы прощаемся с волонтерами. Они после выгрузки едут в Подмосковье, а нам Татарского на позиции вывезти нужно, по городу покружить да с местными пообщаться и до комендантского часа вернуться в Донецк. Жмем руки, обнимаемся и в дорогу. Время уже поджимает.
Как и все прифронтовые города в середине зимы, Кременная серая и холодная. Темные от пыли и грязи машины возят по мрачным улицам неброско одетых и очень бледных людей.
У магазина на окраине замечаем одиноко стоящего мужчину лет тридцати, в черной куртке, черных джинсах и черной же шапке. Комплект! Артиллерия тут прямо завывает, а он стоит себе и никуда не торопится. Подходим.
— Вы как тут?
— Нормально. Постоянно обстреливают. Вот прилетело минут сорок назад.
— В дом?
— Рядом.
— Не пострадал никто?
— Нет.
— А чем обстреливают?
— Не знаю. Минометы эти, наверное, которые в кузове возят.
На диалог мужчина в черном настроен едва ли. Отвечает коротко, в рассуждения не пускается. Ворчит, что многие знакомые уехали, но ему лично эвакуироваться никто не предлагал. Желаем удачи и заходим в магазин. Продавцы в прифронтовых районах — публика не только бесстрашная, но весьма осведомленная.
За прилавком стоит типичная продавщица с окраины: иссиня-черные крашеные волосы, черная шапочка с розочкой на боку, теплая кофта поверх униформы и океаны радушия. В это время на улице что-то взрывается и магазин ощутимо подпрыгивает.
— Куда прячетесь в случае чего? В подвал?
— Да какой подвал? За прилавок!
— Вы очень смелая.
— Приходится. А куда идти? Консервная ж банка!
Проза жизни
Женщина рассказывает, что покупатели заходят через день — за хлебушком. А вот пожилым, которые по улицам ходить боятся, продукты стараются привозить на дом. «Люди стараются помогать. И военные. Когда воды привезут, когда генератор починят. Невозможно же без света по три недели сидеть. Вот прилетело за дом — опять нет света. В одном месте починят — в другом выключается. Да и страшно чинить. Стреляют! А оно летит, летит и летит», — скачет женщина с пятого на десятое.
Продавщицу зовут Светланой, и она хотела бы эвакуироваться, но, к сожалению, не знает, где взять пропуск. Немногочисленные покупатели уверяют ее, что пропуск для этого не требуется, а сопровождающий нас военнослужащий НМ ДНР и вовсе предлагает вывезти ее из города прямо сейчас, но дама стоит на своем. В итоге обещает рискнуть и эвакуироваться безо всякого пропуска, но не сегодня. Хозяин — барин.
Одна из покупательниц оказывается владелицей другого магазина. Разговорились. Утверждает, что Россия — это хорошо, но боевые действия омрачают. «Пусть все только успокоится, а люди восстановят все сами. Работать у нас умеют!» — обещает она.
А вот на вопрос о том, как жили здесь восемь лет, присутствующие отвечают не задумываясь: «Нормально!» Украинские военные, дескать, не сильно докучали, а луганчане сюда за продуктами ездили. Война где-то шла, но в Кременную не забиралась.
Дончанин во мне хочет объяснить, что нормально жить, когда совсем рядом правительство ни за что убивает твоих соотечественников — какой-то нонсенс. Напоминаю себе, что приехал работать, а не политинформацию проводить. Выдыхаю и мило прощаюсь.
Мы покидаем город под рев артиллерийских обстрелов, а часом позже оказываемся в самом центре уже совсем мирного Луганска. И как же наша забрызганная грязью по самую крышу машина выделяется среди чистеньких местных. Как сами мы отличаемся от ухоженных и нарядных посетителей уютной кофейни. Но именно здесь особенно заметно, что Россия не начинает войны. Она их заканчивает.
* Организация признана экстремистской, ее деятельность запрещена в России.