Впрочем, украинские власти, может быть, были бы не прочь использовать имя Махно в своих политических целях. Ранее ходили слухи о намерении перезахоронить прах "степного кондотьера" в Запорожской области.
Донецкий журналист Сергей Миркин в статье, опубликованной изданием Украина.ру, сообщал, что у местных властей якобы есть разрешение внучатого племянника Махно на эксгумацию тела в Париже. По предположению автора, "устроив пышные похороны легендарному атаману, власть хочет поднять свой авторитет в глазах жителей юго-востока Украины".
Миркин при этом отмечает, что союзником украинских националистов Махно при жизни стать не мог. И не стал. Как говорится, время было сложное, шла "война всех против всех". Трижды "батька" заключал союз с большевиками и дважды пытался договориться с руководством Директории.
"Первый раз, в декабре 1918 года, анархисты, получив от армии Украинской народной республики (УНР) оружие, говоря современным языком, просто "кинули" "жовто-блакитных" и вместе с большевиками атаковали сторонников Директории", — повествует Миркин.
Во второй раз — в июне 1918-го — союз махновцев с УНР был направлен против деникинцев, но, когда те взяли Умань, "сечевые стрельцы перешли на сторону Деникина и вместе с "белыми" вырезали в городе всех сторонников Махно".
Союз распался.
Впрочем, он и не мог быть прочным, сам Махно открыто заявлял, что УНР — "классовый враг". Ведь анархия — против любой власти. Вот и выступали махновцы и против белых, и против красных, и против "жовто-блакитных"…
Другое дело, что сам махновский анархизм (а начинался он как "анархо-коммунизм") некоторые авторы считают своеобразной формой диктатуры.
Так, Евгений Антонюк пишет, что вообще-то "махновское движение было скорее стихией низов южноукраинского села, слегка приправленной отдельными элементами анархизма", при этом "в махновской вольнице никакой особенной вольности не было".
Зато была, например, сильная контрразведка, являвшаяся, отметим, одновременно и судебной инстанцией.
Решения по принципиальным вопросам принимал почти всегда сам "батька", а люди из его окружения, несмотря на провозглашаемые "свободы", обладали практически неограниченной властью. Что не всегда спасало их самих от попадания в застенки той же контрразведки.
Впрочем, напоминает автор, в ближайшее окружение Махно всё равно просочились агенты большевиков.
А что с экономикой? Она была набеговой, и "главным источником пополнения казны были грабежи, конфискации и контрибуции", — отмечает Антонюк. Грабили в основном городских "буржуев", с крестьянами старались не ссориться.
Сколько награбили за время "вольницы" — о том история умалчивает. Но много слухов ходит о "золоте Махно", о будто бы зарытых махновцами кладах.
Хотя, как отмечает журналист Олег Измайлов, "остались бесчисленные свидетельства того, как равнодушно относился "батька" к материальным благам, которые для него (и большинства его соратников) были всего лишь топливом для борьбы". Однако "не все на свете бессребреники, не все жили и боролись за идею".
Поэтому многие убеждены, что и Махно припрятал что-то, например, после налёта на Мариуполь…
О "казне Махно" есть упоминания даже в художественной литературе, начиная с плутовского романа "Похождения Невзорова, или Ибикус" Алексея Толстого. Но где зарыты сокровища (если вообще что-то было зарыто), о том никто не ведает.
Есть и такая версия, пишет Измайлов, что знаменитый Лева Задов, который в 1924 году с неизвестной целью из Румынии перешёл в СССР и был пойман не менее знаменитым чекистом Дмитрием Медведевым, будто бы "обменял спрятанные клады в свое время на свободу и высокое положение в системе ОГПУ-НКВД". Но каких-либо подтверждений этой версии нет.
И если Махно или люди из его окружения действительно зарыли где-либо часть награбленного и конфискованного в годы вольницы, то эти клады и по сей день ждут своих кладоискателей.
Сам же Нестор Махно в парижской эмиграции, как известно, бедствовал, отмечает Евгений Антонюк. Зарабатывал на жизнь некогда всесильный атаман тем, что плёл домашние тапочки. Умер Махно в 1934 году в парижской больнице для бедняков.