В Варшаве переименовали аллею, расположенную возле посольства России. Министра иностранных дел России Сергея Лаврова не пустили на встречу глав внешнеполитических ведомств стран — членов ОБСЕ. Украина.ру в интервью со специалистом по международным отношениям, бывшим дипломатическим работником МИД Владиславом Мицкевичем о том, какие достижения все же есть у отечественной дипломатии, и что можно было бы поменять во внешнем курсе государства
— Владислав, давайте начнем с хорошего. Есть же достижения у российской дипломатии?
— За какой срок?
— Хотя бы за истекшие восемь-девять лет.
— Безусловно, есть. Сохранение Россией статуса великой значимой мировой державы — это успех. Мы укрепили позиции в Сирии и Африке, появились в тех местах земного шара, где не очень фигурировали даже во времена СССР. Страна однозначно усилилась, это заметно.
Как бы то ни было, но в Донбассе остановлено масштабное кровопролитие. Гибли люди, конечно, и дальше, но полномасштабную войну на годы прекратили.
— То, что поляки не пустили на встречу глав МИД ОБСЕ Лаврова это удар по нам?
— Разумеется. И, более того, это свидетельство ослабления позиции России. Вопрос в том, зачем мы состоим в этих организациях, придаем этому хоть какое-то значение? Очевидно, что весь западный мир настроен на полную деградацию отношений, есть только один стопор — прямое ядерное столкновение.
На сегодня все отношения со странами Запада приходится списывать в ноль. У этого процесса есть зачинщики: Польша, Прибалтика, страны Восточной Европы. И еще раз — я не очень понимаю, почему придается значение, скажем так, не самой полезной для нас ОБСЕ. Напомню, она родилась в 1970-х под видом Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, тогда был Хельсинский процесс, период разрядки после международной напряженности, СССР пошел на признание гуманитарных аспектов, все согласились с принципом нерушимости границ и фиксации статус-кво.
Тогда это имело смысл, общая напряженность уменьшалась, а сейчас она только растёт. А ОБСЕ фактически превратилась в такой филиал Парламентской ассамблеи Совета Европы, где Россия выступает в роли мальчика для битья. Европейским партнерам это нравится, это понятно, но почему это должно нравиться нам? В нынешних условиях надо покинуть все эти организации, перестать к ним ездить и перестать удивляться тому, что Польша нам может что-то запретить.
— Словом, это рудимент времен СССР?
— В нынешнем виде это даже не рудимент 1970-х, это рудимент постсоветского мира, где Россия занимала приниженное положение. Нас били даже когда послушней ОБСЕ никого не было. Во время чеченских войн не было более согласных, чем мы, исполнять все, что нам скажут в ОБСЕ. И это не дало ничего.
— На днях переименовали улицу в Лейпциге, на которой находится консульство России. До того название сменила улица в Праге, где стоит наше посольство. Стоит ли нам ответить так же? Назвать улицу именем Героев Конфедерации, Субхаса Чандры Боса, Ирландской республиканской армии?
— Мне кажется, не имеет смысла. Одна из самых главных проблем нашей внешней политики, и вообще политики — ее реактивность. Мы не исходим из своих интересов, за нас определяют повестку наши партнеры. А мы заявляем свою, точно такую же, но наоборот. Ну, давайте что-то еще переименуем. Нам что, легче станет от этого? Лучше задаться вопросом, что в Москве делает полномасштабное посольство Великобритании. На том уровне отношений, которые у нас сейчас есть, хватит и временного поверенного в делах. Все-таки ядерная держава. И не надо ломать голову, на какой улице должна быть дипмиссия.
— Мы играем в навязанную нам игру?
— И мы в этой игре проиграем. Не мы определяем повестку.
— А просматривается ли у нас своя повестка?
— Нет, не просматривается. Слушал выступление Марии Захаровой по поводу текущей ситуации: мы со всеми хотим дружить, такие все мирные, а вот западные партнеры не хотят дружить, не хотят мира. О чем тогда говорить? Расходимся. Только вот не понятно, чем занимаются двести русских посольств по всему миру, если у нас нет национальных интересов, которые надо продвигать. И пока я не вижу признаков, что мы можем формулировать свои интересны четко и понятно.
— Мы во всем надеемся на Запад?
— Реактивная политика — это как в известном выражении: тому, кто не знает, куда плывет, никакой ветер не будет попутным.
— С кем нам будет легче говорить, если мы открыто заявим о своих национальных интересах?
— У нас потенциал развития со всеми, кто признает наши национальные интересы. А наши национальные интересы, на мой взгляд, сейчас состоят в национальном воссоединении, в сохранении России.
— Может, стоит скрывать свои истинные цели?
— Я всегда исхожу из того, что любая политика имеет много инструментов. Подковерная интрига — один из таких инструментов, конечно же. Но если мы заявим, что желаем национального воссоединения, это добавит ясности нашему внешнему курсу. Мы не ставим при этом под вопрос существование Белоруссии, это наш союзник. Я считаю, что лучше четко высказать, чего мы хотим и куда стремимся, лучше, чем заставлять догадываться благожелательно или нейтрально настроенных к нам партнеров, тем более на фоне противоречивых заявлений политиков. Ясность и четкое декларирование своих принципов — это тоже сила.