Об этом он рассказал изданию Украина.ру
— Александр Юрьевич, чем сегодня занимается «Союз Добровольцев Донбасса»?
— На сегодняшний день это самая воюющая организация. К началу СВО в наших рядах состояло шестнадцать тысяч человек. Все ветераны первого этапа этой кампании, начавшейся в 2014 году. Чуть больше трети — Жители Донетчины и Луганщины. Многие несли службу и продолжают служить в силовых структурах ДНР и ЛНР. Есть и части, которые целиком состоят или состояли из членов СДД. Это, к примеру, седьмая и четвертая бригады Народной милиции ЛДНР.
Сейчас, правда, ситуация меняется, поскольку часть личного состава выбита. С начала спецоперации погибло более двух тысяч членов нашей организации. С другой стороны, продолжается интенсивный набор, а потому точную цифру назвать затрудняюсь. Подозреваю, что сегодня нас значительно больше шестнадцати тысяч.
Помимо тех, кто служит в разных структурах, включая и федеральные, есть у нас отдельные батальоны и отряды, которые находятся под моими личными кураторством и командованием.
— А как все это вяжется с Уставом?
— Все не совсем по Уставу. Есть две формы участия добровольцев в специальной военной операции: БАРСы и ДРОшки. На базе первых мы создаем обыкновенные линейные пехотные батальоны. Вот, кстати, начальник штаба одного из таких батальонов, а вскоре приедет командир этого подразделения, которое стоит под Угледаром. Как раз вернулся от них этой ночью.
ДРОшки – это диверсионно-разведывательные отряды, которые, как правило, не являются ни диверсионными, ни разведывательными. В основном они штурмовые.
— Как эти подразделения вписываются в структуру нашей армии?
— Я обойду этот вопрос стороной, поскольку история сложная. И мне, и бойцам все это крайне неудобно, поскольку статус, с юридической точки зрения, определен не вполне. Тем не менее ДРО существуют и будут развиваться. Мы уже создали три батальона и пять ДРО, а сейчас формируем новые.
— А как осуществляется снабжение?
— Вот с этим у нас все хорошо. Если «в среднем по палате», то куда лучше, чем у армии. Во-первых, спонсоры помогают. Во-вторых, мы умеем доставать все необходимое. Да и с эффективностью у нас все в порядке. Поскольку члены организации являются профессионалами, воюющими много лет, наши батальоны не бегают.
— Каков их мотив? Зачем люди вступают в организацию?
— Затем, что знают друг друга. Это ведь площадка для общения и взаимопомощи. К тому же после 2014-го все понимали, что рано или поздно война продолжится, а это организационно-мобилизационный ресурс. Вот, к примеру, русский доброволец Леша. Позывной — «Викинг». С четырнадцатого года в добровольцах, а ныне командует батальоном боевого армейского резерва. Пару дней тому понес довольно тяжелые потери. Будет продолжать воевать.
— Если уж заговорили о потерях, то какова ситуация на вашем участке фронта?
— А «на вашем участке» — это где? Самый северный мой батальон стоит в районе Кременной, другой — в районе Купянска Харьковской области. Самый южный — на Кинбурнской косе. Восточная ее часть — в Херсонской области, а оконечность уже в Николаевской. Оттуда в погожий день Очаков видно.
Поэтому мотаться приходится едва ли не по всему фронту. Заезжаю с севера, иду на Кременную, а оттуда через Луганск — на Донецк. Дальше — на Мариуполь, потом уж на Мелитополь и Херсонщину. Это сейчас! Раньше было веселее, поскольку основная часть отряда стояла на Изюмщине. Севернее Изюма — в Балаклее.
— Ваша роль какова? Вы командир или политрук?
— Я — все и сразу. Так, например, однажды в Харьковской области мы шли на Долгенькое, а командир одного из отрядов выбыл. Пришлось занять его место и командовать штурмовым отрядом. Кроме того, нужно массу всего координировать, создавать новые подразделения. Поэтому заканчиваю дела здесь, еду в Москву и работаю там. Маршрут привычный: Фрунзенская набережная, Хорошевское шоссе, а также другие адреса, где меня очень ждут.
— А в Москве что-нибудь надо чинить? Или все там хорошо?
— Много чего в Москве надо чинить и не все там, к сожалению, хорошо. Тем не менее по линии Думы почти все нужное сделали. Закон об уравнивании в правах добровольцев и военнослужащих вообще-то принят. Пока в первом чтении, но уверяю, что примем и во втором, и в третьем. Не так это было просто и впереди нас ждет бюрократическая возня, но главное уже сделано.
— Какие еще законы нужно принять? Или этого достаточно?
— В первую очередь, нужно бы понять, что такое специальная военная операция. Вы знаете, что это? Никто не знает! К тому же не существует ни одного акта, который описал бы это состояние.
Все мы знаем, что такое война. Знаем, что, к примеру, такое КТО. Действия псевдогосударства Украина, кстати, давно и в полной мере позволяют объявить его террористической организацией.
— Так почему не объявляем?
— А здесь и у меня вопросы имеются. Пока, по всей видимости, не позволяют реалии внешней политики. Пока мы ведем загадочную СВО, юридический статус которой не совсем определен. Соответственно, возникают юридические коллизии, когда на территории Российской Федерации действуют отряды гражданских лиц, располагающие в том числе тяжелым вооружением. Действующие в непонятном статусе и в рамках неизвестно какой операции.
— К юридическим проблемам какого рода все это может привести в будущем?
— Мне это, честно говоря, безразлично. Как депутат и склонный к анализу человек, я понимаю, что появлением у нас четырех новых субъектов дело не кончится. Как бы ни называлась война, которая идет сегодня, она определит будущее России и всего мира. Именно поэтому мы просто обязаны ее выиграть.
А сделать это можно лишь одним способом — уничтожив киевский политический режим. Лучше — физически. Что мы и собираемся сделать.
— Вам не кажется, что мы ограничили себя в методах, назвав это специальной военной операцией?
-— И в то же время развязали себе руки. Вот представьте, что у нас война! Возможен ли в этой ситуации обмен пленными? А «зерновая сделка»? А газовый транзит? Пожалуй, что нет. Мы ведь не можем представить себе нечто подобное в годы Великой Отечественной, правда?
А СВО позволяет многое, включая закулисные переговоры в Анкаре или в любом другом месте. Именно поэтому у нас СВО. Ведь даже режим КТО не позволяет столь вольно манипулировать какими-то политическими и экономическими реалиями.
— С другой стороны, это дает аргументы нашим пацифистам и всем тем, кто против СВО.
— Нет у нас никаких пацифистов. Есть патриоты России и ее враги, изображающие пацифистов. К тому же все это не отменяет одного простого факта: мы боремся за выживание русского народа и сохранение нашего государства.
Идет большая политическая игра, в которой нашим противником является не Украина. Потому что нет такого государства. Есть лишь некая псевдогосударственная сущность, которой трудно объявить войну. И в этом смысле я хорошо понимаю наше руководство. Войну одно государство может объявить другому, а Украина — это просто колония.
— Тем не менее они ведут против нас тотальную войну, используя любые доступные средства.
— А мы не воюем. Мы ведем политику. Вспомните, что говорил об этом фон Мольтке! Война — это все та же политика, но другими методами. Суть в том, что мы ведем политическую игру, а оппонент наш — коллективный Запад, возглавляемый США и Великобританией. С ними мы пока войну не ведем. А если бы начали, то, наверное, обменялись стратегическими ядерными ударами. Вот с этим, на мой взгляд, связан не совсем понятный характер действий под загадочной вывеской СВО.
— И эта игра порождает сомнения в умах людей. Многие боятся, что цели СВО могут выпасть из повестки.
— Вот не верю я в то, что цели снимут с повестки. Мы понимаем, что есть серьезная проблема, не решив которую Россия не сможет выйти из этого противостояния. Решим — откроется возможность для каких-то масштабных договоренностей. А сейчас речь идет о каких-то относительно мелких вопросах, связанных с политическими или экономическими реалиями. Именно поэтому закулисные переговоры могут и, скорее всего, будут продолжаться. Но завершится эта история лишь после того, как украинский режим и сама Украина как государство, перестанут существовать.
— На чем же зиждется наш оптимизм?
— Как и Первая мировая, эта война идет на истощение ресурсов. Запад хоть и ведет с нами большую игру, но окончательную ставку не делает. Украина для него — источник бесплатного или очень дешевого пушечного мяса. Тем временем ресурсы Киева стремительно истощаются.
Представим двух людей, которым нужно преодолеть одну и ту же дистанцию. Только один с шага перешел на бег, а другой с самого начала бежал на пределе сил и возможностей. Теперь его шатает, он задыхается. Эта разница между стайером и спринтером неизбежно сыграет свою роль даже при наличии мощной военно-технической поддержки со стороны Запада.
— Есть мнение, что Россия со всеми ее проблемами не выстоит против мощи коллективного Запада.
— Выстоит! За последние годы западная цивилизация запустила внутренние процессы деструкции: интеллектуальной, моральной и физической. К тому же внутри нее накопились серьезные противоречия. Обратите внимание на то, что боевые действия, в первую очередь, бьют по экономике Европы. В то время как США вновь являются бенефициаром.
Именно в Европу, кстати, ломятся так называемые украинские беженцы — беглецы от войны. И будут ломиться впредь, поскольку Украину, как вы понимаете, ждет «веселая» зима. Да и Европу тоже.
— Мы ведь много раз хоронили Запад, но разваливаться он не планирует.
— Я не утверждаю, что зиму они не переживут. Более того, я бы на месте наших прогнозистов, которых особенно много в блогосфере, не рассчитывал на то, что Украина и Европа загнутся до весны. Очевидно, что этого не произойдет, а потому и побеждать нам придется силой оружия.
— Не боитесь, что Европа объединится против общего врага, как уже бывало ранее?
— Сильно в этом сомневаюсь. В свое время немало поездил по свету. По Европе в том числе. Неплохо представляю себе и тамошние настроения, и градус внутренних противоречий. Когда говорят, что это единое общество, мне делается смешно.
А если вдруг, то мы получим возможность сравнить уровни нашей мобилизационной готовности. Имею в виду не мобилизацию в военном смысле, но мобилизацию общества. Его консолидацию.
— А мы консолидируемся?
— К сожалению, пока не в достаточной степени. Все «болячки» нашего государства сегодня вылезли наружу, как и те паразиты, что долгое время жили в нем. Война ведь чем прекрасна? Тем, что гонит из государства всех паразитов.
Первыми обозначились те, что связаны с шоу-бизнесом. Так из России вывалились Алла Пугачева, Ваня Ургант, Меладзе и другие персонажи, которые ненавидели и презирали нашу страну, но всю жизнь в ней зарабатывали.
Но есть и другие — самые проблемные и опасные. Такие не вешают желто-голубые флажки на аватарки в соцсетях, поскольку сидят в органах государственной власти. Часто — на высоких должностях. А поскольку все материальные интересы их сосредоточены на Западе, возникает, как любят говорить в Москве, когнитивный диссонанс.
Должности обязывают их быть патриотами, но бабки-то их за рубежом. Будут отставить Россию по-настоящему — деньги потеряют. Не будут — потеряют страну. Представьте, какая непростая у них дилемма!
— Трудно не заметить, что формулировку «специальная военная операция» вы произносите не без иронии. Предпочли бы войну?
— СВО открывает перед нами возможность для политического торга, но скажу откровенно: я — представитель «партии войны». Не стану давать рецепты, поскольку начальству виднее, а я занимаюсь пехотой. Понятно, что далеко не обо всем я знаю и не все факторы могу учесть. Тем не менее, как человек, который большую часть времени проводит на фронте, предпочел бы простое и понятное.
Война — это просто и понятно. Впереди у тебя враг, позади — наши. Тогда бы общество очистилось быстрее. Пока, к сожалению, пятая колонна в Москве процветает. Странное чувство испытываешь, возвращаясь в родной город. Для многих там ничего не изменилось. Для них все нормально, а это не так. Сегодня здесь гибнет цвет русской нации, но здесь же он и куется. На смену погибшим приходят новые.
Проблема СВО заключается в том, что руководство ведет сложную, многоходовую, многовекторную и крайне напряженную политическую игру, а мужики в окопах хотят определенности. Им вечно кажется, что позади творится нехорошее. И говоря о том, что предпочел бы войну, я, в первую очередь, отражаю их настроения.
Несмотря на все проблемы и трудности, на то, что каждый день погибают товарищи, больше всего они боятся, что их остановят и не позволят довоевать. Им нужна уверенность в том, что в тылу не будет предательства. А поскольку бываю в Москве и захожу в кабинеты высокопоставленных лиц, такая уверенность у меня имеется. Вот ее небезосновательно транслирую простым бойцам и командирам — своим младшим товарищам.