Как будто это что-то плохое… "Мир Путина" в глазах американских аналитиков

И это действительно так, имена аналитиков более чем громкие: Фиона Хилл, на настоящий момент самый авторитетный специалист по России в США, и Анджела Стент — директор Центра евразийских, российских и восточноевропейских исследований Джорджтаунского университета. Если вы никогда не знали, как выглядит главный калибр супердредноута, то теперь знаете.

Авторы начинают с краткой выжимки прошлогодней статьи российского президента «Об историческом единстве…» и делают вывод: «Путин хочет мира, в котором Россия будет руководить новым славянским союзом, состоящим из Беларуси, России, Украины и, возможно, северной части Казахстана. (…) Все остальные постсоветские государства признают сюзеренитет России. Он также хочет, чтобы Запад и глобальный Юг признали преобладающую региональную роль России в Евразии».

Ну и дальше идут привычные рассуждения: Россия вторглась в Крым, «России удалось спровоцировать восстание в Донбассе», «в Беларуси Путин воспользовался внутренними кризисами и крупномасштабными протестами», «усилил репрессии, осуществляя точечные убийства (где-то в Прибалтике встрепенулся Аркадий Бабченко. — Авт.) и заключая противников в тюрьму» и т. п.

Ревизионистская политика Путина базируется на его интересе к истории государства Российского. Он якобы считает несправедливым отделение Украины от России и стремится «приватизировать» «украинское историческое наследие». Например: «в путинской версии истории князь Владимир принял христианство от имени всей древней Руси в 988 году, сделав его святым православным и русским, а не украинским деятелем». Правда, приходится, скрипя зубами, признать, что «люди, живущие на территории современной Украины, имеют изменчивую, сложную идентичность». Но вывод делается такой: «Для Путина украинцы (…) — нацисты, потому что отказываются признавать себя русскими».

Противодействие «путинской агрессии» неэффективно. Хотя авторы и пытаются представить дело так, как будто оппозиция в России сильнее, чем она есть, они вынуждены признать, что «санкции не могут изменить взгляд Путина на историю», а «большая часть мира отказывается критиковать или накладывать санкции на Россию».

Общий вывод: «Путин хочет, чтобы его прошлое возобладало над политическим настоящим Европы».

Следующие цели Путина — Прибалтика, Польша, Молдавия и Финляндия. Россия «получит рычаги воздействия и контроля над их политикой, угрожая им до тех пор, пока они не позволят России диктовать свою внешнюю и внутреннюю политику».

Кроме того, «война на Украине может привести к большему вмешательству России, чтобы разжечь тлеющие конфликты в слабых государствах, таких как Босния и Герцеговина и другие балканские страны».

Авторы рекомендуют Западу (с перечислением — Австралия, Канада, Япония, Новая Зеландия, Сингапур, Южная Корея, США и Европа) «удвоить свои усилия, чтобы оставаться единым целым в поддержке Украины и противодействии России».

В заключение мелкая шпилька — Пётр I дескать прорубал окно в Европу, а вот Путин — совсем наоборот.

Ну и особенно доставляет исправление: «В более ранней версии этой статьи ошибочно говорилось, что Путин заявил, что готов драться до последнего украинца. Вместо этого он заявил, что Запад готов драться до последнего украинца».

Наряду с вполне доброкачественным анализом в статье полно того, что сейчас называют натягиванием совы на глобус. Особенно это касается отдельных политических вопросов.

Авторы, например, старательно избегают указывать на действия Запада, которые повлекли за собой реакцию Москвы. Майдан, например, вообще не упоминается — вот просто Путин вторгся в Крым и всё. В случае с Белоруссией упоминается внутренний кризис, но не указывается, почему самопровозглашённый «президент» Тихановская находится в Литве. Они походя упоминают, что НАТО не собиралось принимать в свой состав Украину, забывая уточнить, что Польшу и Литву тоже не собиралось и даже обещало это российскому руководству…

Не стоит критиковать авторов за исторические передержки. Разумеется, они знают, что никакого «украинского князя Владимира» никогда не существовало в истории. Они же сами и пишут, что Путин игнорирует тот факт, что Российского государства с центром в Москве в X веке не было. Ну а раз сам Путин «игнорирует», то и они могут игнорировать то, что в X веке не было Украины, а сам князь Владимир приехал в Киев из Новгорода.

При чтении статьи возникает впечатление, что авторы искренне не понимают, почему Путин строит свою политику с опорой на историю. Это выглядит логично — у США-то своей истории, в общем-то, кот наплакал. Но даже американцы вроде бы должны понимать насколько определяет внутреннюю политику США наследие гражданской войны 1861—1865 годов...

Скорее дело в личном психоанализе Фионы Хилл, которая вообще-то не американка — она родилась в Великобритании. Как пишет Евгений Комаров в иноагенте «Голос Америки»*: «В своей книге она проводит параллель между постсоветской Россией с её ушедшим в прошлое кажущимся “имперским величием” и травматическими синдромами постимперской Англии, депрессивных регионов своего детства — с той только разницей, что Великобритания всё же смогла успешно преодолеть собственный постимперский синдром». Потому она и отрицает «русский мир», уверяя, что «британского мира» тоже не существует. Ну а то, что главное должностное лицо Канады — Её Величество Королева Великобритании и Северной Ирландии, это ведь милая и необязательная традиция (что правда), а вовсе не проявление «британского мира» (что неправда).

Особенно забавно эти рассуждения выглядят на фоне вполне себе имперской политики, возрождённой Борисом Джонсоном, причём именно в случае с Украиной… Да и сама мадам Хилл не столько преодолела свой «постимперский синдром», сколько заменила его американским имперским синдромом.

Наш главный вывод вынесен в заголовок — в представленной картине мира (независимо от того, что в этом анализе от Путина, а что — от авторов) нет ничего особенно раздражающего. Аппетиты России в этой версии весьма скромны, особенно если учесть грубейшие (и скорее всего, нарочно сделанные) ошибки авторов. Путин, например, никогда не покушался на национальную самоидентификацию украинцев (за что критикуем в России маргинальной оппозицией, которая полагает, что «один народ» это «одна национальность»).

Проблема, очевидно, не в том, что у России слишком большие запросы, а в том, что у неё вообще есть запросы. И именно это обстоятельство, а вовсе не любовь к Украине, заставила Хилл и Стент взяться за перо.