Необычные реалии жизни на освобожденных территориях требуют необычных людей. В биографии заместителя председателя Херсонской военно-гражданской администрации Кирилла Стремоусова нестандартного немало: побывав на Майдане 2004-го, вернувшись из Северной Америки, он стал «сепаром», проехав маршрутом революционера Че Гевары, понял, что его «джунгли», место, где он должен быть – в Херсоне.
— Каков был жизненный путь Кирилла Стремоусова, что привело его в этот кабинет под портрет Владимира Путина?
— Путь был длинным, через Америку. Сначала Северную, потом всю Латинскую, дорогами Эрнесто Че Гевары. До этого был начальником морской инспекции Азовского моря: Геническ, Керчь. Потом — разочарование полное в той украинской политике, в которой ничего, кроме бабла или желания где-то украсть. Никого страна не интересовала. Поэтому были попытки открыть для себя Чикаго, понять, «в чем сила, брат?»…
— Вы имеете в виду фильм Балабанова?
— Совершенно верно. От Атлантики до Тихого океана я проехал несколько раз автостопом, потом на траках, с тракдрайверами, попытался проникнуть в эту всю жизнь, потом купил себе в Лос-Анджелесе мотоцикл и отправился по тропе Эрнесто Че Гевары в Латинскую Америку, где я проехал Мексику, Гватемалу, Гондурас, Никарагуа, затем побывал в Коста-Рике, где я учился в университете. Затем, после Коста-Рики, Панама, потом Колумбия, Эквадор, Перу. Для меня это было большое космическое открытие и, конечно, революционное начало, про которое я говорил – Эрнесто…
— Портрет за вами Че Гевары…
— Да, портрет за мной. Че Гевара для меня Человечище. У него книга называется «Дневник мотоциклиста», моя книга называется «Записки мотоциклиста». Когда-то я привезу ее сюда, у меня есть несколько экземпляров. В итоге, откровенно говоря, эта история до 2013 года, когда в 2014 году произошел Майдан…
— Неординарное такое начало пути. Обычно человек, возвращаясь из Северной Америки, был по ту сторону этого противостояния. Почему вы выбрали другую с вашим американским опытом?
— Да, я имел опыт, меня приглашал Госдеп, я проездил по линии Госдепа, и Африка за плечами, и практически вся Европа. Меня обучали вместе с некоторыми продвинутыми сегодня нацистами, которые выступают как подготовленные профессионалы от коллективного Запада…
— Почему же вы не в рядах коллективного Запада?
— Я как русский человек, все-таки у меня была внутренняя сила, которая позволяла мне четко понимать, в чем сила. Она, оказывается, в правде. Моя философия жизни меня сюда привела, в это кресло, но опять же, до этого [был] 2014 год, когда я четко понимал, что я уже глобально понимал, что происходит, потому что моя концептуальная властность была на стороне моего генетического кода – я русский человек.
Хотя в 2004 году я стоял тоже на Майдане, я тоже был фанатиком Европы, говорил на украинском языке, и скажу откровенно, почувствовал, как тебя может зацепить, зафрахтовать история национализма, в которой ты можешь жить или думать о том, что ты будешь скоро в Европе.
В двухтысячные Европа для меня была неким космическим идеалом, мне казалось, что и бычки там на улице не кидают. А когда я увидел там ***** (беспорядок. – Ред.), европейцев, перепуганное стадо, которое загнали непосредственно в страх, то понял многое.
Кстати, если найти все новости по мне, то я там «сепар», то я «пророссийский человек», я этого не скрывал никогда. И когда мне говорят: «Ты предатель», то это, на самом деле, несправедливо, потому что, извините, статус «сепара» и представителя русского мира за мной закрепился еще задолго до 2022 года и до 24 февраля. Поэтому, когда вошла сюда российская армия, – конечно же, я помогал во всем. Некоторые процессы здесь – они благодаря нам, моим товарищам, были выстроены.
Более того, я предлагал даже верхушке Национального корпуса (националистическая партия, созданная на базе полка «Азов». – Ред.) безопасность и благополучие, если они останутся, не уедут отсюда, не побоятся. Но они пожаловались тогда заместителю начальник [регионального] СБУ, некоему Кириллу Руцкому, который пригласил меня на разговор. Спросил: «Как ты им гарантируешь безопасность?» Я ему тоже посоветовал [остаться]…
— С его стороны это был живой вопрос, не по службе тебя спросил?
— Кирилл Руцкой – обыкновенный мажор, который ничем здесь не занимался, он сейчас начальник в важном управлении СБУ. Он фактически занимался отжимом бизнеса и является коммерческим банановым генералом. А в целом здесь никто не оказал сопротивления, потому что все националисты не поняли, что произошло. И никто даже не сомневался, что сопротивление бесполезно.
Мы их подготовили, поэтому они (украинские националисты. – Ред.) взялись все дружно за руки и пошли с территории Херсонской области живыми. Они были холеными, выглядели так, что по ним было видно, в чем суть украинского патриотизма – это коммерческая составляющая. Они коммерческие патриоты.
Поэтому у них были проводы шикарнейшие в ресторане, и когда наступила эта история, они просто были вынуждены покинуть область. Поэтому у нас не было сражений, чтобы кто-то за что-то сражался – такого не было.
Находясь здесь, я изначально понимал свою позицию, свою миссию. Мы сюда зашли первыми. Власть банановая херсонская сбежала отсюда в один день. Соответственно, кому-то надо было на себя брать ответственность. Мы зашли в здание Облгосадминистрации, где я провозгласил создание Общественного совета за мир и спасение Херсонщины, и был поставлен спикером, который уже говорил объективно о том, что здесь Россия, здесь исторически складывающаяся Россия.
Здесь никогда не было бандеровцев. Нацизму мы не присягали. Поэтому будем строить здесь Российскую Федерацию – сразу в первые дни мы об этом заявили.
Поэтому для меня это была не новость. Находясь сегодня в качестве заместителя военно-гражданской администрации, я, мне кажется, свою миссию выполнил.
Не жалею нисколько, что так все произошло. Единственное, что я потерял близких друзей, которые мне были очень дороги. Может быть, они где-то пренебрегали системой безопасности, и [поэтому] были убиты. К сожалению, их в живых нет.
Даст бог, доживу, я обязательно сделаю в память об этих людях что-то. Здесь будут в честь их названы улицы, возможно, будут какие-то памятники стоять. Эти люди внесли свою лепту в освобождение города Херсона и Херсонской области от неонацистов и фашиствующего режима.
— За эти несколько месяцев вы можете записать в свой актив, что вами сделано, не в целом ВГА, а Кирилл Стремоусов может сказать: я сделал это, это и это, достиг на отданной мне ниве таких результатов?
— Во-первых, наша позиция — она привела большое количество людей к тому, что вообще не надо бояться.
Люди просто шли за нами, понимали, что, конечно же, слово наше весомо. Мы не боялись в первые дни об этом говорить, что мы Россия, что историческая справедливость есть. И многие этот флаг подняли.
Понятно, что есть те, кто в Херсонской области запуганы. Но в то же время здесь живут русские люди, которые понимают нас на подсознательном уровне. Мы не дали угаснуть этому чувству, несмотря на какие-то попытки нацистов сформировать некое другое общественное мнение.
Поэтому, может быть, выходя одни против тысячи или полутора тысяч нацистов, мы все-таки создали то чувство безопасности, такое, что люди поверили нам и все-таки остались. Те, кто убежал, сегодня жалеют, потому что въехать на территорию Херсонской области многим уже проблематично.
А те, кто не побоялся, скажем так… Но все, что мы говорили относительно того, что Россия здесь навсегда – это сегодня уже факт, который на самом деле никто сегодня не может опровергнуть.
Второй момент, конечно же, гуманитарная помощь, которую мы раздавали в первые дни, потому что гуманитарка приехала буквально в первых числах марта. Это было тяжело, когда мы защищали людей, которые пришли за гуманитаркой, мы еще на улицах встречались с нацистами, а потом попытались все-таки организовать гуманитарные центры. Это все заработало, и многим людям мы просто-напросто помогли.
— Выжить?
— Выжить, и помогли себя найти, реализоваться. Мы с утра до вечера открыты к людям, помогаем паспортные столы открывать, помогаем открывать магазины.
Первые [продовольственные] конвои, которые пошли из Крыма в Херсон были сопровождаемы мной. Мы сами выезжали. Мне было тяжело убедить украинских фермеров, тяжело было убедить со стороны России, но мы этот процесс наладили. Сейчас все работает, более того, границы расширились. С экономической точки зрения мы не боялись ехать в села, общаться с людьми, весь этот процесс организовать.
— А какие проблемы все еще есть в Херсонской области?
— Самая главная проблема – это пока еще только начинающаяся коммуникация местных жителей с теми, кто приехал. Есть, конечно, вопросы непонимания. Но на самом деле и это вопрос временный. Представьте себе, поменять надо все: телефонные номера, поменять полностью окружение, поменять систему налогообложения, пенсионные выплаты, тарифы. Все это тяжело, но к этому мы все идем.
Не сразу все строится, не сразу все создается, это объективные причины. Но в общей сложности скажу так, что движемся в нормальной тенденции развития и интеграции в Российскую Федерацию.
Для меня это другой опыт, я по-другому вообще стал относиться к пониманию слова «жизнь», потому что российская бюрократия, может быть, и суровая, но в ней существуют некие принципы дисциплины, которые я мог замечать в любой европейской стране, в любой цивилизованной стране, в которой сформирована структура вертикали власти по отношению к народу.
На Украине немножко была другая история. Народа никогда как такового не было, был охлос, власть толпы, которая никогда не выбирала на выборах никого. Была квазиреспублика, которая превратилась, благодаря западным партнерам, в криптоколонию, из которой высасывали все соки.
— Может быть, я что-то не спросил, о чем вы хотели бы сказать?
— Я многодетный отец, у меня пятеро детей, стараюсь растить своих детей в условиях, чтобы они могли быть полноценной частью формы человека «русский человек». Человек должен понимать, что генокод его русский. Это не моя идеологическая основа, это то, что существует в жизни.
Я проехал весь мир: Китай, Африку, Латинскую Америку, Европу. Скажу откровенно, у нас, в нашем роду сохраняется философия жизни, про которую Балабанов неоднократно говорил в своих фильмах.
— Философия жизни подразумевает противоположность – смерть. И сейчас вы ходите по этой грани между жизнью и смертью. Поделитесь впечатлениями?
— По поводу жизни и смерти, слов «боитесь ли вы?». Я неоднократно людям говорю, что это выбор. Многие не понимают. Выбор между страхом и любовью. И когда именно власть любви превзойдет любовь к власти – настанет мир на Земле. В моем случае самая лучшая власть на планете Земля – это власть над самим собой. Я в историю уже вошел как человек, который имеет свою точку зрения, который не прогнулся под какую-то систему, как человек, который сохранил в себе это начало.
Понимая, до самого последнего момента проживая жизнь Эрнесто Че Гевары, потому что я проехал не просто, а на таком же мотоцикле по Латинской Америке, побывал в лепрозориях, видел нищету Латинской Америки.
Понимая смысл жизни, осознал, что для меня границ как таковых не существует. Границы разума в своем мировоззрении. Русло божьего промысла предопределено. Я скажу так, что, конечно, меня могут догнать пуля бандитская, осколки, взрыв. Но лучше так, интереснее, чем забиться где-то в каморку и перед телевизором пытаться на кухне возмущаться о том, что все прошло не так.
Скажу откровенно: я сейчас делаю то, что не доделали мои деды, начиная с битвы под Сталинградом, заканчивая началом всего этого великого сражения под Брестом. То, что не доделаю я, доделают мои дети, я уже об этом знаю.
Все, что происходит со мной – я буду идти до конца, с пути сворачивать не буду, мне вообще не страшно. Не говорю, что я бесстрашный, но в то же время смерть для меня такая форма – главное, чтобы быстро и не больно.
— Эта ощущение — оно острее в латиноамериканских джунглях на партизанских тропах или сегодня, в солнечном южном Херсоне летом, 2022 года….
— Острее в джунглях. Есть очень классный фильм, который снял Мел Гибсон, «Апокалипсис»: «Это мои джунгли, я здесь воин», и у человека получалось в жизни осознать и прийти на помощь своей семье.
— «Херсон – это мои джунгли». Кирилл Стремоусов. Так?
— Совершенно верно!