По улицам Мариуполя идут группы людей с тележками и коробками с оранжево-черной буквой Z — «гуманитаркой». Отстояв несколько часов в очереди, люди несут продукты домой. Мирная жизнь для них еще не настала, слышны разрывы, а недавнее прошлое ушло недалеко — при рассказе о днях, когда в городе шли бои, многие плачут.
«Они (бойцы полка «Азов», заподозренные в совершении преступлений. — Ред.) начали взламывать все магазины, потом запускать людей: «Берите, ешьте, чтобы у нас не просили, еду набирайте. Все, кроме алкоголя и сигарет». Прикладами разбивали все магазины… Они не давали нам еды приготовить детям», — едва держится на ногах женщина, катившая тележку с коробками еды. Обступившая ее группа дополняет замечаниями: «Готовить нельзя было… Просили женщины на коленях: «Уйдите».
«Мальчику оторвало ногу, просили: «Какую-то помощь окажите». Он пролежал, пока не пришли русские военные, его через час забрали», — срывается она на дрожащий голос и вспоминает, как уходящие «азовцы» «проявили заботу» о мирных жителях: «Дали тарелочку конфет».
Юноша в очках — тоже с коробками помощи — рад, что остался жив. Гуманитарными коридорами, как вспоминает он, никто не пользовался, все считали, что это ловушка, пытавшихся бежать из города убивали. «Нам репортер украинский сказал: «Лучше не выезжать». Отозвал в сторонку, сказал, будут давать коридор — не ведитесь. Расстреляют», — почти улыбается он.
«Вы знаете, я сошел с ума… Не в себе, в смысле. Я не один такой», — мужчина во дворе дома близ улицы Куприна шепчет, чтобы не услышали другие жильцы. «У меня мама умерла за неделю до войны. Лежачая была, я выносил все это, вытирал, а как она умерла, у меня деньги из квартиры украли. На похороны пришлось две пенсии маминых брать — знаете, украинское государство выделяет на погребение. Или выделяло…» — он берет паузу, смотрит в упор, как будто спрашивая — а что будет дальше, какая будет новая власть?
«Но денег занял на похороны, вот 24-го война началась, а у меня денег нет, а они и не нужны оказались. Гривны у кого-то в банкоматах на карточке. У меня ничего, а разницы нет. Ничего не купишь, свет отключили, холодильник потек, я ел только варенье и сало. Резал такими тонкими пластами и растягивал», — излагая историю выживания, мужчина прикладывает палец к губам, потом ладонь к груди, прося его не выдавать соседям.
Потом отходит еще дальше от подъезда и уверяет, что понимает в военном деле, — успел отслужить срочную на Северном флоте, еще в советское время. «Я не понимаю, операция… Тут БТР украинский ехал, летчик прямо в него бомбу положил, а вон там в дом попали. Там точка была огневая? Я не понимаю», — он то и дело оглядывается на соседей, которые греются у костра, не обращая ни на кого внимания. Тратить ресурсы на то, что не представляет опасности или практической ценности, они не хотят. У соседей свои проблемы.
«Я сына отправила на гемодиализ 9 марта, и все, он пропал. А гемодиализ — на Ильича (…) Я записалась на Донецк, уехать», — соседка признавшегося в сумасшествии мужчины показывает цифры, ручкой написанные на руке, — порядковый номер в очереди на эвакуацию.
В каждом дворе горят костры. Два-три кирпича, решетка, трещащие в пламени доски или сырые сучья размочаленных взрывами деревьев, кастрюли, чайники — это центр жизни для целого подъезда. «Мы тут все вокруг огня сидим, а каждый внутри себя», — пожилая женщина объясняет, что происходит у огня. Там жарят рыбу — порцию за порцией, складывают в пластиковый тазик — на весь подъезд.
«Я школьную физику вспомнила. Звук за секунду проходит сколько? Километр, триста метров? Вспышку вижу и считаю: раз, два, три. По звуку, так узнаю, где бой идет, куда попало. А сколько за секунду звук проходит? Знал бы наш физик, где мне его уроки пригодятся», — показывает она на верхний этаж, откуда видно войну. Где она сидит и считает секунды после вспышки.
На выезде из Мариуполя стоит длинная очередь молодых людей призывного возраста — нестройная линия направлена к посту военных ДНР, которые ищут переодетых в гражданское военнослужащие Вооруженных сил Украины (ВСУ) или боевиков так называемых националистических батальонов. По словам одного из чиновников Донецкой народной республики, который приехал с инспекцией в Мариуполь, таких «бесформенных» уже бойцов отловили изрядно: «Автобусами вывозим потом». Он же объясняет, почему для Народной милиции нет разницы — культивируемой в пресс-релизах — между «националистами» и ВСУ, «которых надо уважать».
«Что касается деления на вэсэушников и нацбаты, то это только в пропаганде есть злые националисты и заблудшие солдатики из ВСУ. Во-первых, у нацбатов практически нет тяжелого вооружения: [пушек] «Гиацинт» и «Пион», «Точек-У» — то, чем и убивают мирное население в Донбассе. Поэтому для многих донецких вэсэушники бОльшие мрази, нежели «азовцы», потому что «азовцы» хотя бы по убеждениям своим так себя ведут, а вэсэушники, кто на контракте, — убивали за деньги», — говорит он и признается — показал бойцам видео, где какие-то, предположительно украинские, силовики простреливают ноги пленным. «Наверное, не надо было так делать, но я не смог удержаться», — он спокойно не ищет себе оправданий.
Чиновник не скрывает проблемы — настроения мирного населения — помимо посттравматического стресса, страха перед будущим и жутких бытовых условий власти на освобожденных территориях придется столкнуться с гораздо худшими, как он считает, последствиями восьми лет пропаганды.
«По поводу беженцев… Я удивлен такому количеству людей, которые в Мариуполе поддерживают Россию и ДНР. Но вот некоторые эвакуированные, единичные, но такие есть и те пытаются сразу установить свои правила. Недавно привезли группу таких граждан, так они помимо «славаукраине» — это еще можно понять, списать на стресс и зомбирование — устроили натуральный дебош в домах, где их приютили, набросились на коменданта общежития, флаги откуда-то достали. Пришлось силами общественности призывать к порядку, заталкивать швабрами флаги туда, откуда они их достали», — без лишних подробностей он излагает историю подавления маленького бунта и поясняет, что именно так и начинается процесс «денацификации».
«Они так же ведут себя в Германии, Молдавии или еще где — пытаются взять нахрапом, прогнуть под себя, — продолжает он. — Надо понять, что мы никакие не братские народы, это не наши заблудшие родственники — это те, кого надо денацифицировать. Опыт у нас есть — мы денацифицировали гораздо более мощную и сильную страну — Германию. Методичка у нас есть, надо, как в 1940-х, забыть про «братство», и все встанет на свои места. И, конечно, политически идеология «украинства» не относится к этническим украинцам, очень много украинцев на нашей стороне, а по ту сторону хватает и этнических русских, и представителей других, самых экзотических этносов».