Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.
- Владимир Юрьевич, вы — киевлянин, всю жизнь прожили в Киеве. Как у вас сейчас дела, что происходит в столице Украины?
- Что конкретно громыхало?
— Громыхало не к нам, а от нас. В основном это наша артиллерия работала, примерно где-то в районе Троещины, Бровар. На нас не сыпалось, но по окраинам прилетало, например, упал кусок ракеты на Пушкинской и в районе вокзала.
Естественно, поскольку у нас двое детей, 12 и 16 лет, теща не совсем здорова, поэтому мы решили двигаться, друзья помогли нам, посадили на поезд.
С точки зрения человеческой философии и мировоззрения в такие моменты открываешь для себя новые вещи, зачастую замечательные. Живя столько лет в циничном государстве, разочаровываешься в людях, когда видишь все это вокруг, начиная от двойных стандартов и заканчивая коррупцией, ложью, насилием и так далее.
Я считаю, что если в людях воскреснет эта потребность делать добро, то общество оживет. Тогда заработает принцип одной большой семьи, одного большого муравейника, а не так, как жили раньше: в Донбассе убивали людей, а «у нас все в порядке, все хорошо, все в шоколаде и нас это не трогает». Бог нам показал, что трогает.
И вот мы четверо суток ехали, с четырьмя клетками с котами, с двумя детьми, с больной тещей… Четверо суток ехали в поездах: ехали Киев—Львов, Львов—Краков, Краков—Берлин. И эти клетки, все было на нас (с женой. — Ред.), но мы не могли бросить животных, потому что кошки — это наши члены семьи.
Мы встречали очень много людей, которые помогали друг другу. Во-первых, в Европе здорово организована волонтерская помощь, очень здорово. Да, есть политика, это одно, а это другая сторона — как тебе помогают. Есть горячая вода, есть все, начиная от детских памперсов и заканчивая едой для животных. Это все было сделано на высочайшем уровне.
Это очень здорово поддержало нас морально, потому что бросать все и уезжать куда-то на чужбину, понимаете, когда прожил всю жизнь в Киеве и не уезжал никуда, хотя у меня была возможность в Москву переехать, родственники там были, но я не уехал, была возможность перебраться за границу, но я и туда не уехал, потому что Киев — это мой город, это часть меня самого. Бросить Киев — это как отрезать себе руку. У меня очень большая надежда, что все обойдется, что будет мир, что мы вернемся на свою землю, для меня это очень важно.
- То есть вы планируете жить в Киеве?
— Конечно, только в Киеве. И вот мое отношение ко всему этому делу (происходящему сейчас на Украине. — Ред.) — это все не напрасно, это апгрейд всего мира. И спецоперация — это не основное.
- А что основное?
— Апгрейд всех отношений человеческих, потому что мы слишком здорово погрязли в дерьме, которое называется коррупция, ложь, власть сильного жлоба. Так не может быть.
Вот сейчас мы в Германии, я смотрю, как здесь организована страна, она правильно организована. Все правильно организовано: институты власти правильно организованы, закон, система налогов — это же то, что держит людей в нормальном состоянии, у нас же (на Украине. — Ред.) все это разрушено, у нас нет ни главенства права, ни главенства справедливости. У нас все это было перечеркнуто, не дай бог тебе попасть под какого-то мажора, который тебя переедет и все, тебе хана, потому что тебя никто не защитит.
И если бы мы вернулись к нормальной государственности — это было бы для нас счастье, а в противном случае это просто будет «Гуляйполе» с атаманами местного разлива, на каждой улице будет свой атаман.
- Почему все-таки Германию выбрали, а, скажем, не Россию или Польшу?
— Во-первых, Польша прекратила принимать беженцев, она уже переполнена, а с другой стороны, мы поехали к друзьям, то есть мы ехали прицельно, а не так, чтобы просто где-то приткнуться. Я понимаю прекрасно, что здесь очень трудно себя реализовать как музыканту, допустим, но с другой стороны, для моих детей, которые бы хотели учиться где-то в Европе — это шанс для того, чтобы начать осмысленную жизнь, об этом тоже нужно думать.
- Как ваше решение уехать восприняли на Украине?
— Меня очень кольнуло то, что одна, ну так скажем, из моих почитательниц, сказала, что вот мы в вас верили, а вы нас предали и убежали. Как будто если бы я сейчас сидел где-то в СИЗО, им было бы легче и они бы из меня делали героя с пламенным взглядом. Но это их право на точку зрения по моему поводу, я сделал все, чтобы детей обезопасить, а сейчас я даже не знаю, что бы они делали, если бы со мной что случилось, они бы остались без ничего в голоде и холоде.
- А какие настроения в целом были в Киеве последние дни? Что люди говорят?
- Как думаете, изменится ли отношение к русским, пройдет ли болезнь под названием «национализм»?
— Все будет зависеть от исхода операции, а потом, никто не отменял такую черту характера, как переобувание, приспособление к ситуации.
Сейчас вся оппозиция глубоко в подполье, на YouTube для нас отключили российские каналы, чтобы люди не могли получать информацию с другой стороны, то есть нас пичкают только тем, что есть.
И потом очень здорово зачищают информационное поле, людей хватают. Например, непонятно куда делся [директор Киевского центра политических исследований и конфликтологии Михаил] Погребинский.
Стараются везде показать, что мы настолько монолитны и едины: хлеб выпекают с профилем [президента Украины Владимира] Зеленского, Нобелевку ему дать предлагают, что-то еще… ну что делать, и вся Европа, и весь мир, за исключением Азии, тоже на этой стороне.
Лично для меня видны две тенденции, две ловушки. Во-первых, это Крым, когда запретили какое-либо сопротивление делать, и второе — это когда двадцать раз в уши жужжали, что войска НАТО сюда не зайдут, в принципе эта фраза означала: «давайте, ребята, заходите с войнушкой, мы в этом плане не будем вам мешать».
То есть цель — максимально ослабить Россию экономически, разбить ее военный потенциал и так далее. Это было видно невооруженным глазом.
И конечно, никто не ожидал, что будет такой «патриотизм», но это страшный патриотизм. Патриотизм 30-х годов Германии, когда все были за, а в 1945 году все оказались против.
- Да, мы этот митинг помним…
— Да, то есть эффект сжатой пружины никуда не делся, потому что есть люди, которые видят, что на самом деле происходит и почему все это так.
Я в последние годы говорил, что терапия (против национализма. — Ред.) не поможет. Тут никакая терапия не поможет, а когда больного оперируют, он хватается за скальпель и кричит: «не делайте мне больно».
И слухи ширятся, что якобы бьют по жилым кварталам, уже дошло до того, что называют Харьков вторым Сталинградом, и Мариуполь — второй «Сталинград», в общем, «Сталинградов» масса оказалась.