Обрушение Советского Союза все-таки проходило не столь однозначно, как иногда кажется с 30-летнего расстояния. В республиках СССР были люди, которые этому отчаянно сопротивлялись. Одним из таких был и остается бывший член Политбюро ЦК КПСС, бывший первый секретарь Компартии Латвии Альфред Рубикс, который за свои убеждения провел несколько лет в тюрьме и даже сумел стать членом парламента Латвии, находясь в заточении. Сегодня он — лидер Социалистической партии Латвии, несмотря на пережитое и на возраст, продолжает свою борьбу с националистами у себя в стране.
Об этом о рассказал в интервью изданию Украина.ру.
— Альфред Петрович, 8 декабря 1991 года в Беловежской Пуще три человека — Ельцин, Шушкевич и Кравчук — подписали соглашение, после которого Советский Союз как геополитическая реальность и субъект международного права перестал существовать. Где вы находились в тот момент, как узнали эту новость и как к ней отнеслись?
— Я в тот день и в то время находился у себя в республике и боролся тут против наших, которые хотели распустить Советский Союз. А такого масштабного я ничего не предпринимал, потому что на то есть правительство, на то есть живой президент страны — действующая страна, нравится она кому-то или нет, хочет её кто-то или нет, но она есть — и там есть президент и генсек. И такого я не допускал, что могут три человека собраться и… Такого я не допускал, что они могут принять такое решение, которое, никем не одобренное, станет основанием для развала Советского Союза.
Сейчас говорят, развалился… Советский Союз не развалился, его экономика, его обороноспособность, его возможности в области социального выживания населения — всё это было. Но, во-первых, не было борьбы с этими саботажниками, которые… Газеты писали, а где были правоохранительные органы? Писали, что в подмосковных лесах выгружают мясо, масло, колбасу — для того, чтобы в магазинах было пусто. Это что, президент [Михаил Горбачев] не знал? А сейчас изображает из себя героя и говорит: да, это было что-то такое, что он чуть ли не так хотел, чтобы это случилось. Я имею ввиду Горбачева.
Я воспринял это (известие о ликвидации СССР. — Ред.) с болью. И тогда, помню, написал Горбачеву о том, что такие вещи недопустимы и что я против этого. Но этого никто не принимал во внимание. Я по сей день убеждён в том, что все эти поездки Горбачева и встречи с президентом Соединённых Штатов [Рональдом Рейганом]— то в Рейкьявике, то на Мальте — они не были пустыми. То, что нам писали в газетах, — это было не то, что там происходило. И так как было с пактом Молотова — Риббентропа с дополнительными, так сказать, документами, которые были приняты секретно, так и здесь… Здесь всё сейчас засекречено, поумирают те, кто там подписи ставили, и тогда станет всё ясно. Я убеждён, что это (гибель СССР. — Ред.) был результат предательства.
Как так может быть: летит Назарбаев, ему звонит президент, уговаривает или даёт отмашку, говорит: не надо туда (в Беловежскую пущу. — Ред.) ехать. Эти все собираются, местный комитет госбезопасности обеспечивает им охрану, кто-то же обеспечивал там охрану… Всё знают, по инстанции, как положено, вверх не докладывают. Если докладывают, то… не было реакции. Ну, если там Кравчук хотел подписать и этот белорус (Шушкевич. — Ред.), то Ельцин тем более, он там главарь всего. Бурбулис там был, и я не знаю, кто ещё — об этом писали и «Огонек», и другие… Теперь уже я считаю, что это плод предательства.
Президент… Ладно, генсек — он не может армию поднять, а президент обязан обеспечить безопасность и не допускать такого рода действий, которые идут вразрез с тем, что записано в Конституции. А он ведь самый главный хранитель Конституции.
И так, как Горбачев относился ко мне, когда он даже с республикой не переговорил, а влепляет мне восемь лет, не зная, за что. Если бы был я обвинен в том, что не принял все меры для того, чтобы защитить Советский Союз, советскую власть в республике — я бы принял и 10, и 15 лет. Но дать мне наказание 8 лет тюрьмы за то, что я был законопослушным и делал всё в интересах страны…
Я был на тех позициях, что Советский Союз должен был стоять и обязан был стоять, это был гарант мира и порядка в мире. Стоило капитализму этот противовес убрать — и всё полетело. По сей день не можем разобраться, кто кому подчиняется, кто с кем работает. Я глубоко возмущен, у меня было время продумать и обдумать всё это, и я глубоко убеждён, что всё это плод предательства.
Ельцин под пьяную муху всё подписывал. Руководитель республики (РСФСР. — Ред.), входящей в Советский Союз, по размерам, по экономике, по всему самая крупная республика, приезжает в Прибалтику. Собирает прибалтов, тех, которые давно… Я своим прибалтам говорил: вы не от Советского Союза хотите освободиться, вам всем не так плохо тут живется, а вы хотите нырнуть под зонтик НАТО. И вы думаете, что это вас спасет от возможных будущих событий. Я остаюсь при этом при своём мнении, и… История раскроет.
— Как вы считаете, что дала Латвии советская власть, вхождение в Советский Союз, что это дало латышам и латгальцам? И еще один вопрос: вы родились в Даугавпилсе, вы латгалец или вы латыш?
— Нет, я не латгалец и не латыш…
— А кто вы?
— Отец мой биологически был поляк.. Родился я в Даугавпилсе, а поскольку тут тогда было так… Когда в Латвии устанавливалась Советская власть в 1940-1941 годах, тогда все были за то, чтобы это состоялось. Когда состоялось, пришли новые, которые были националистически настроены, и стали преследовать всяких инаких, в том числе и поляков. Это потом уже дошло до евреев, в сороковые годы, когда уже фашисты пришли… Так родители мои меня делали то «латышом», то «русским», то опять «латышом»… Но никогда не поляком. Я сейчас пишу книгу, там всё это будет раскрыто, как всё происходило, почему я родителей упрекать не могу… Я латвиец. У латышей нет такого обозначения, но я — латвиец. Как в США — неважно, какой ты национальности, если гражданство имеешь, ты — американец. Поэтому, что касается нации… Я — полный интернационалист, в родственниках есть и евреи, и латыши, и русские, и поляки.
— Понятно. Так что дало Латвии вхождение в Советский Союз?
— Дало то, что Латвия осталась Латвией. Я на всех поминках погибших в годы Великой Отечественной войны говорю: что ж вы тут стремитесь снести памятники победившим фашизм, победившим немецких фашистов, которые здесь приходили, хозяйничали, уничтожали всё? Зачем вы сносите памятники этим людям (победившим фашистов. — Ред.)? Вы сносите памятники своим полицаям, своим шуцманам, которые тут участвовали в расстрелах. Немцы были хитрые, они сами не расстреливали. Они командовали, а расстреливали местные. Сжигали села…
Мы на Курган Дружбы (мемориал латвийского антинацистского сопротивления. — Ред.) возлагаем цветы, моя партия, Социалистическая партия Латвии. Коммунистическую партию тут запретили, закрыли, поэтому, когда я вышел из тюрьмы, мы возрождали её под названием «Социалистическая». Если смотреть наши программу, устав, мы партия марксистская, партия, признающая социализм и строительство социально защищенного общества. А не того, которое сейчас строят…
Когда я работал депутатом в Европарламенте, это было после тюрьмы уже — будучи в тюрьме, я баллотировался в депутаты V Сейма Латвии — и был избран, несмотря на то, что у меня не было ни встреч, ничего. Газеты — одни писали одно, другие — другое… В моей книге я об этом расскажу. Но народ был за меня. Я потом выставил свою кандидатуру и на пост президента Латвии — будучи в тюрьме, но еще не был осужден. Это было предварительное такое сидение в тюрьме. Следствие шло четыре года. Четыре года исследовали, что один человек тут наворотил столько такого, что он заслужил такой срок. Ну, ясно — я думал, больше, чем я отсижу, когда приговор вступил в силу, это было уже больше, он вступил в силу в 1995 году. Оставалось три года. Но условно-досрочно меня освободили.
Поэтому всё это очень сложно и неоднозначно. Но я очень недоволен, что моя партия, которой я верно отслужил… Я с 49-го года был в Комсомоле, и доработал до секретаря ЦК Комсомола Латвии. Моя биография мне в советское время тоже мешала, очень. Потому что я ношу фамилию биологического отца. Но я ж маме не мог сказать… А тот погиб на фронте, но они были уже в разводе. И появился (в биографии) легионер Ваффен-СС. Я это не скрывал, всюду писал — но я-то тут при чём? Ну вот, поэтому его фамилию я не носил, я ставил фамилию биологического отца. Всё это очень сложно. Но те, кто были наверху, те были должны разбираться во всём. Не в этом, не во мне, во мне-то разобрались больше, чем надо. Только толку от этого… И, раз на то пошло, на 28-м съезде КПСС я же был выдвинут кандидатом на должность заместителя Горбачева, Генерального секретаря. Я снял свою кандидатуру.
— Почему?
— Я объяснял это на съезде. Я говорил: чувствую, что я нужен в республике. Я чувствовал, что меня уважают, понимают. Это говорят письма — я сотни писем получал со всех концов Советского Союза. Молва уже пошла, что меня будут выдвигать, и мне писали письма поддержки. Но я всё-таки снял свою кандидатуру, потому что к тому времени я уже раскусил Горбачева. Я был воспитан и в семье, и в обществе, и в Комсомоле, которому я отдал всю свою молодость, на таких условиях, что если решение принято, то его надо выполнять. По Ленину. Ленин говорил, что можем иметь каждый разное мнение, должны его иметь, и должны высказывать, бороться за него, но когда решение принято, выполняем как один. Я так был воспитан, таким я остался до конца жизни — благо, мне идет восемьдесят седьмой год.
— Почему вы после того, как узнали о распаде СССР, не уехали в Москву? Вы что, не ожидали, что после того, как Ельцин объявил независимость Латвии, на вас обрушатся репрессии, что вас посадят в тюрьму?
— Ожидал. Но я рассуждал так: почему я должен бежать, если ни в чем не виновен, если я никакого криминального преступления не совершил? Да, я был на стороне ГКЧП. Потому что уже знал Горбачева и знал все его выходы — не тому и не другому, и поддерживает всё, как демократ, а потом пойдет с теми, кто победил…
У меня были убеждения. Я и нашим здесь в республике говорил: что вы здесь кичитесь и что вы делаете, у вас нет политических убеждений. Пришли немцы — вы идёте и расстреливаете евреев и людей других национальностей. Тут же около ста тысяч человек были загублены в фашистских лагерях и расстреляны. Придут другие, вы опять будете лезть на первое место. Так и получилось.
4 мая 1991 года, когда стал вопрос, кто из состава депутатов Верховного Совета за то, чтобы объявить Латвию независимой, я там выступал, это выступление не секретно, его знают те, кто интересовался в то время. Я его тоже опубликую в своей книге. Я говорил: давайте проведём референдум, а не так, что тройка где-то собралась и решила за всех. А генсек — какой он генсек, какой он президент, если он этого не видит и не может остановить. И это дает мне повод говорить, что он дал обещание американцам, что Балтию отпустят. У меня много причин так рассуждать. А в итоге…
Я и в Москве говорил, что не латыши развалили Советский Союз, не прибалты развалили. Ваши Ельцин и Горбачев — они не прибалты. Кто в Прибалтике подписывал отходную прибалтийским республикам в Таллине ночью в лесу? Подписывал Ельцин, под мухой, как он всегда ходил… Так что ноги растут не оттуда (не из Прибалтики. — Ред.). Было предательство. Тут, в республике, чувствовалась идея реваншизма — отомстить тем, кто тут в 40-41 годах пустили Советскую Армию. Вот, говорят, это оккупация. Но я не могу это так квалифицировать, потому что Президент Латвии Карлис Улманис утром выступил и сказал, что прошлой ночью к нам зашёл ограниченный контингент войск дружественной нам страны, пути следования и места дислокации согласованы. Это что, оккупация? Что, стоял кто-то, приставив пистолет Улманису к затылку, и если не подпишешь, то пуля будет? И то, если настоящий президент и патриот страны, то должен принять пулю, а не ставить подпись под тем, во что он не верит.
Мне говорят: а что было делать? Отвечаю: уйди с должности, оставь это место тому, кто будет выполнять то, что должен. Да и сейчас полно таких. Он ненавидит ту власть. Которая есть, но служит, ворует, садится в тюрьму и прочее… Это — нет власти, нет веры, нет убежденности. Народ никому не верит. Вот в Латвии идёт вакцинация. Протесты против вакцинации носили достаточно выраженный политический характер. Не уважают ни президента, ни премьера.
Ну а их кода… Собираются, заседают — и на следующее утро объявляют, что будет увеличение зарплат президенту, премьеру, всем министрам, руководителям местного самоуправления. И миллионы находятся мигом. А когда надо решить вопрос, касающийся детей, когда нужно купить и установить в школах приборы, измеряющие качество воздуха, чем дышат дети — на это денег нет. Когда медики… Уже не хватает несколько тысяч медсестер. Когда была пандемия, пригласили бы всех — и тех, которые на пенсии, и тех, которые в других местах работают, только придите. Но… на это денег нет. Медики борются уже лет десять за то, чтобы им дали достойную зарплату — на это нет денег. Что, такое правительство будут уважать? Поэтому митинги против вакцинации в разных городах проходили, имея очень сильный политический запах. Это были митинги против власти.
— Скажите, когда вы сейчас выходите на улицы Риги, вы ходите свободно? О чем говорите с людьми? Не чувствуете какого-то враждебного отношения? Не было нападений?
— Такого нет. Я хожу по улицам и чувствую себя свободно. Сейчас, может быть, кто-то прочитает и такое устроит, но… Я сейчас перебираю письма — сотни писем. Пишут от своего имени или от имени своих коллективов, что меня очень уважают. Я понимаю, я абсолютно нормальный человек, ничем не отличаюсь от других. Но я даже из тюрьмы не оставлял ни одного письма без ответа.
Я [когда был на руководящих постах] никогда не оставлял без ответа ни одной жалобы, какая бы она ни была, не оставлял без внимания. Либо сам давал ответ, либо заместители и соответствующие отделы отвечали. Это может подтвердить архив — столько моих резолюций на обращениях… Их выполняли. И по сей день получаю письма от ветеранов: спасибо, что помогли с квартирой, спасибо, что помогли с тем-то с тем-то и прочее. Да, я любил свою работу и считал себя ответственным за это.
Сейчас вот снега выпало совсем немного в Риге — и ни один тротуар не почищен, кроме самого центра. Люди не могут пройти. И пишут: не хватает 220 дворников… Так вы сделайте так, чтобы хватало. На нищенскую зарплату — хотите, чтобы они вам делали что-то? Я помню советское время, я имел право, и в Совете министров меня поддержали — чтобы я зимой доплачивал дворникам. А если у кого не почищен участок, то доплата снималась. Доплата была вполне приличная. Сейчас этого нет.
— Как вы оцениваете взаимоотношения русской и латышской общин сейчас, через 30 лет после распада Союза?
— Отношения эти я бы хорошими не назвал. Драк у нас никаких не возникает, но если смотреть пишущих и вещающих на русском и пишущих и вещающих на латышском, то у русских нет предубеждения к латышам. Русская община когда-то занимала тут почти 40%, сейчас она меньше стала. А латыши почувствовали… Конечно, не все, но, если судить по соцсетям, то видно, что кто-то позволяет себе в адрес русских недобрые слова. Называют их «оккупантами»… Конечно, это обидно для людей, которые здесь живут в третьем-четвертом-пятом поколении, всю свою жизнь отдали служению этой стране, служению этому народу. И их так оскорбляют.
Кто могли — уехали. Сколько осталось? Ну, сейчас не до пересчёта населения… Обещают сделать пересчёт населения по интернету. Я представляю, что там насчитают. Любой и из-за границы может записаться, что он житель Латвии и большой патриот. А почему тогда живешь в другой стране?
Открытых [преследований] русских нет, и театр работает, и всё остальное. По языку есть ущемления, потому что всюду на первом месте государственный язык. В школах тоже обучение только на латышском. Русский — можно изучать факультативно. Я выступаю, я всем говорю: как же так, для латыша есть родной материнский язык, а у русского ребенка нет. Есть ущемления в СМИ, закрываются вещающие на русском телевизионные каналы. Радио — один канал есть, государственный, вещает на русском языке.
И я скажу так, что многие латыши — они понимают, они же грамотные люди, что во многих сферах, в научной, например, они же многого не прочитают на латышском, нужен другой язык. Если здесь жить, то английский не так нужен, больше нужен русский. Поэтому многие и русский радиоканал слушают, я его тоже слушаю, наряду с другими, и к русской общине относятся вполне дружески. Открытого противостояния нет.