Ведь именно народный говор, естественный народный язык становится основой для национального литературного, а никак не наоборот.
«Примитивный русифицированный украинец»
«Разберемся, что такое суржик? Это искореженный украинский. А почему он искорежен? Украинский народ пережил геноцид. Но, кроме этого, над нами был осуществлен еще один адский эксперимент — лингвоцид», — рассказала Ницой.
Она считает, что украинцев «изнасиловали» русским языком и, чтобы выжить, они вынуждены были общаться на более понятном русским суржике. Теперь же нужно возрождать «языковую чистоту».
Идея «языковой чистоты» (лингвонационализм) всегда идет рука об руку с идеей «чистоты нации» и медийная пропагандистка национальной ненависти Ницой — лишь одно из множеств внешних проявлений одной и той же людоедской сущности.
«Настало время пропагандировать лингвопатриотизм, который должен быть программным заданием украинских языковедов, всех деятелей украинской культуры в целом», — пишет целый доктор филологических наук, профессор Татьяна Космеда ни где-нибудь, а в научном журнале «Украинское языковедение».
Пропаганда «языковой чистоты» — вот, оказывается, какова задача ученых и деятелей культуры современной Украины. И не стоит покупаться на прикрытие национализма термином «патриотизм». Британский академик, социопсихолог Майкл Биллиг объясняет, что такая замена просто позволяет избежать использования слова «нация», а вместе с ним и призрака национализма, по крайней мере в том, что касается «наших» привязанностей и идентичности. Национализм — у «них», у «нас» только патриотизм.
«Считаю, — продолжает Космеда, — что некоторые украинские артисты, например Андрей Данилко (Верка Сердючка) потому и «обожаемы» в России, что показывают отсутствие чистого украинского языка, моделируют… психотип примитивного русифицированного украинца. Считаю, что деятельность подобных артистов не приносит пользы украинской культуре».
Удивительно, как номинально языковедческая статья в научном журнале в условиях государства открытого националистического террора становится: а) доносом на «неправильного» артиста, б) культивированием ненависти к русским, в) диагностированием «примитивного психотипа» у говорящих на суржике украинцев.
Отождествление языка с мышлением его носителя — старая история, ведущая от Гумбольдта и Гердера к гитлеровским лингвистам Триру, Вайсгерберу и др. Последние, как и Ницой с Космедой, требовали избавляться от иностранных заимствований ради сохранения «чистоты» немецкого языка, а поскольку язык тождественен мышлению, то и ради «чистоты» нации.
Для современной лингвистики такой подход является маргинальным, поскольку он фундаментально ненаучен. Язык — грамматическое явление, а мышление — логическое. Но украинская наука тонко чувствует политический нерв и использует замшелые, можно сказать — неприличные теории так, как надо властям. «Очищать» украинский язык следует исключительно от русизмов (будто иных заимствований в нем нет), возвращать, если отталкиваться от слов Ницой, девственность изнасилованному «московитами» украинскому языку.
Вот только суржик — это не «плохой» украинский. Диалект не является испорченным литературным национальным языком.
Почему разные языки часто понятны, а диалекты одного и того же — нет
Национальные языки не были даны изначально (что вообще такое это «изначально»?), а создавались в ходе формирования национальных государств в капиталистическую эпоху или на ее заре. Люди неплохо умели говорить еще на заре истории. В разных местах, поскольку не знавшие ни о какой нации (даже об украинской) маленькие охотничьи и собирательские родовые общины были отделены друг от друга огромными по тем меркам пространствами, развивались разные говоры.
Даже в Средневековье т.н. народные языки (их грамматический строй и произношение), даже если на них изредка писали, не учитывались ни в одном стандартизированном словаре. Соответственно не могло быть правильного или неправильного языка, за «чистоту» которого можно было бы бороться. У средневекового крестьянина не было никаких средств, позволяющих ему узнать у собеседника, на каком языке тот говорит. Никакие парламентские законы не устанавливали, какой язык должен был использоваться в обязательном государственном образовании или государственном вещании за неимением таковых. И уж тем более никому бы не пришло в голову вести войны из-за языкового вопроса.
Как писал Дуглас Джонсон, «простому человеку в одной части Франции трудно было понять человека в другой ее части» еще в XIX веке. Крестьянин говорил одинаково со своим односельчанином, а по мере удаления от родной деревни возрастало количество незнакомых слов и речевых оборотов, а вместе с тем и сложность понимания. В удаленной деревне в одном и том же государстве можно было вообще ничего не понять. Какая уж там нация с единым национальным языком?
«Язык, на котором была написана Декларация прав человека и гражданина после Французской буржуазной революции, — говорит Фернан Бродель, — был основным языком лишь для меньшинства населения. Хотя к северу от Луары, за исключением Бретани и Фландрии, большинство жителей было в состоянии его понять, на юге его не понимал почти никто». Права человека и гражданина не распространялись на право бретонцев и окситанцев использовать свой собственный язык во французских школах: по закону, вместо окситанского надлежало использовать северофранцузский. В XIX веке был наложен официальный запрет на использование валлийского и шотландского языков в британских школах.
Но то дела давно минувших дней, а подавление языков меньшинств замечательно продолжилось и в XX веке. В турецкой Конституции 1982 года прямо сказано, что «никакой язык, запрещенный законом, не должен использоваться при выражении и распространении мыслей». После оккупации индонезийским правительством Восточного Тимора был наложен официальный запрет на преподавание тиморского языка в школах и объявлено о введении на острове «индонезийской цивилизации». Ничего ли нам это не напоминает в стране, где произошла «революция национального достоинства и возрождения»?
Лингвонационализм проводят правящие группы от имени народа, у которого они ничего не спрашивают, чтобы упрочить свою власть в государстве. Именно для упрочения власти в рамках идеологии закрытости границ «своего» государства, правящие группы конструируют «обыденное» представление о том, что у каждой нации существуют «естественные», данные изначально языки, чистоту которых нужно блюсти.
Но дисциплинированное общество национального государства с дисциплиной общей грамматики постоянно сталкивается с действительно естественной проблемой — не все носители одного и того же языка говорят одинаково. И, что самое проблемное, — не понятно, по каким критериям различать разные языки или диалекты одного и того же.
По понятности (носители диалектов одного языка понимают друг друга, а носители разных языков — нет)? Но ведь существуют понятные друг другу «разные» языки (датский, норвежский и шведский), зато совершенно непонятные друг другу гегский и тоскский считаются диалектами одного албанского языка. Фриульский в Северной Италии сходен с романшским в Швейцарии, но национальные границы превращают их именно в диалекты. Галисийско-португальский язык разделился на португальский язык и галисийский диалект испанского языка только после проведения государственных границ в XV веке.
Понятие «диалект» до современной, капиталистической, эпохи, вообще не имело лингвистического значения. Введено в обиход, по сути, оно было только тогда, когда потребовалось объяснить, почему люди в границах одного национального государства говорят по-разному.
Классификация диалектов пришла вслед за проведением государственных границ: различия внутри границ — диалекты, вовне — другие языки. Так, когда в XVI веке жители Нидерландов совершили национально-буржуазную революцию и создали отдельное государство, их разновидность нижнефранконского стала отдельным языком — голландским, в отличие от других форм, считающихся диалектами немецкого.
Назовут ли русский диалектом украинского?
В общем, языковое наименование — есть результат политической борьбы и не более того. Меняется расклад сил, меняются политически границы, а с ними и общепринятые языковые наименования.
Именно поэтому турецкие власти отрицают существование курдов и курдского языка: курды — это «горные турки», забывшие свой родной, турецкий язык, «изнасилованный» и «искореженный». Если вдруг когда-то победят курды, может быть они назовут турок «низинными курдами», а турецкий язык — «искореженным» курдским.
Украинское правительство, официально провозглашающее, что никаких русских на Украине нет, а есть лишь украинцы, забывшие свой родной украинский язык, в этом смысле вообще не оригинально.
Самые большие оригиналы, пожалуй, все-таки англичане. В 1994, впервые с 1872, в Глазго прошла защита диссертации по теме «шотландская орфография» на шотландском языке. Но допустили ее к защите только при условии, что она будет считаться написанной на диалекте английского, а не на отдельном языке. Помните недавние разговоры о том, что украинский — это настоящий русский, а русский — «искореженный» угро-финнами украинский? Так что возможно со временем на Украине разрешат использовать русский язык в общественной сфере, но называя его при этом диалектом украинского. Для противоестественных культурных явлений национализма границ, в отличие от государства, нет.
Короче говоря, суржик — это не «изуродованный» национальный язык, национальный язык — это стандартизированный, «закованный» в правила народный диалект или несколько диалектов. Никто не «насиловал» украинский язык, превращая его в «омоскаленный» суржик, поскольку никакого правильного литературного украинского языка во времена «изнасилования» не существовало. Он появился ровно тогда, когда национально-свидомые лингвисты взяли народный язык произведений Тараса Шевченко и на его основе написали правила: грамматику, синтаксис, пунктуацию.
Другое дело — обратный процесс. Когда на Украине исторически сложились и зафиксировались две нации с двумя национальными языками — украинским и русским (как в Бельгии фламандцы и валлоны), ломка одного из них административными методами однозначно является преступлением против человечности, лигвоцидом, о котором говорит Ницой. Ирония в том, что термин «лингвоцид» ввел в научный оборот в 1967 Ярослав-Богдан Рудницкий — бандеровский эмигрант в Канаде. Согласно Рудницкому, проявления лингвоцида таковы: тотальное отрицание факта существования языка; отрицание принадлежности к языку его отдельных диалектов, которые могут квалифицироваться как отдельные национальные языки либо диалекты иного языка; откровенное или косвенное унижение людей, употребляющих данный язык.
Факт существования русского языка на Украине пока отрицают только совсем конченые маргиналы (русский — это украинский, который украли «московиты»), а вот все остальное — официальная государственная политика, выраженная в законах о языке, о среднем образовании, о СМИ, а также в решении Конституционного суда, который отказал русскоязычным гражданам Украины в праве на существование как отдельной общественной группы. Призывать же в рамках «языкового пуризма» к истреблению народного суржика — это уже за гранью добра и зла.