Запрет касается даже частных домов, вопреки пошедшей именно из Британии поговорке «мой дом — моя крепость».
В Испании вообще введен локдаун для 37 кварталов Мадрида, где проживает каждый восьмой житель испанской столицы. Их жители не могут покинуть свой район без веских оснований. Сообщившее об этом агентство Associated Press (AP) приводит мнение испанского Минздрава о том, что страна находится на грани второй волны коронавируса.
Но где собственно, начинается эта грань и насколько опасной может быть вторая волна? Думаю, корректно употреблять это понятие в двух случаях. Либо при возобновлении массовой заболеваемости коронавирусом после того как эпидемия, казалось бы, отступила, либо ситуация, когда высокий рост заболеваемости сохранялся неизменно, но изменился штамм вируса, вызывающий инфекцию. Однако второй вариант выглядит сугубо гипотетическим — не встречалось информации о том, что куда-либо пришла новая разновидность вируса.
Относительно Украины, где именно сейчас наблюдается рекордное число заболевших, говорить о второй волне, некорректно. Здесь эпидемия практически не знала спадов. Был или рост заболеваемости, или недолгие периоды ее незначительного отступления. То же самое касается ряда стран восточной Европы (например, Польши и Румынии) и Соединенных Штатов.
В России же разница в заболеваемости между месяцем с наибольшим размахом эпидемии (маем) и месяцем с ее наибольшим отступлением (августом) составляет лишь 1,9 (299 345 против 155 338). На 22 сентября заболели 120 491 человек, и с учетом нынешних тенденций в сентябре их будет больше 170 тысяч (но до 180 тысяч не дойдет). Может, это и можно назвать второй волной, но, думаю, для оценки такой волны лучше брать государства, где приливы и отливы выражены еще рельефнее, тем более масса примеров — перед глазами.
Так, во Франции в марте-апреле заразились COVID-19 129 481 человек, с мая заболеваемость пошла на спад, а в июне было зарегистрировано 13 048 новых заболевших, что в 5 раз меньше среднемесячного уровня который наблюдался в начале эпидемии (и в 6 раз меньше, чем в апреле). С июля заболеваемость пошла в рост, а с 1 августа по 21 сентября появилось 270 142 новых заболевших, то есть 51% от общего числа больных с начала эпидемии.
Аналогичная ситуация в Испании, Венгрии, Греции, Хорватии, Словении, Чехии, Израиле. Там также больше половины случае инфицирования появились в августе-сентябре, уже после того, как болезнь, казалось, отступила и кое-где даже больше, чем во Франции. Так, в Испании в мае-июне заболели в 10,7 раза меньше человек, нежели в марте-апреле. Но с 1 августа по 21 сентября заболели в 1,4 раза больше испанцев, чем в первые два месяца весны. Ясно, что страна никак не на грани второй волны, а за этой гранью.
В ряду государств, где после аналогичного отступления болезни число заразившихся за последние неполных 2 месяца резко выросло, находятся также Нидерланды, Австрия, Дания, Италия, Германия, Швейцария, Бельгия, Великобритания, Ирландия. При этом в первых трех странах за этот период заболело больше людей, чем в марте-апреле. То есть вторая волна охватила почти всю Западную Европу.
В государствах, где весной был заметно меньший уровень летальности, она тоже снизилась, но не в такой пропорции, как у тогдашних лидеров. Так в Германии в марте-апреле она составляла 4,1%, в Австрии — 3,8%, Чехии — 3,1%, Люксембурге — 2,9%. А в августе-сентябре летальность в каждой из четырех стран — 0,4%. Не так заметно снижение в Израиле, но и оно имеет место — с 1,4% до 0,6%.
Да эти цифры, все равно выше, чем показатель летальности при гриппе, который составляет 0,01%, а во время эпидемии свиного гриппа 2009 был 0,02%. Допустим на самом деле разница еще выше —потому что при эпидемиях гриппа не выявляют, как сейчас бессимптомных вирусоносителей. Однако даже с учетом этого обстоятельства оправдан ли возврат к жесткому карантину?
Объявляя о таких мерах в Великобритании, Испании, Австрии, как будто игнорируют очевидный переход эпидемии в новое, не столь опасное качество, во всяком случае ничего о нем не говорят публично. Это явный показатель негибкости правящей элиты, неспособности оценить меняющуюся ситуацию.
Но пугать общество, уставшее и материально потерявшее от карантина, всё труднее. Ведь статистика легко доступна, и даже если обычный европеец не удосужиться в нее залезть, он уже не живет, как весной в атмосфере слухов о переполненных реанимациях, нехватке аппаратов ИВЛ и т.п. Ибо объективной почвы для возникновения этих слухов нет — за масштабным уменьшением летальности не может не стоять столь же масштабное уменьшение числа тяжелых случаев.
Сейчас видно, что у шведов — достижений побольше. Да, первые 4 месяца эпидемии заболеваемость в стране непрерывно росла, достигнув пика в июне, когда во всей Европе был спад — 29 208 случаев. Однако летальность в том месяце составила лишь 3%, тогда как в марте-апреле была 13,3%, а в мае 10,3%. В июле летальность сохранилась на июньском уровне, но число заболевших сократилось более чем втрое — до 9079. В августе заболели уже 7458 шведов, а летальность уменьшилась до 1%, а за первые 21 день сентября эти цифры составили 3840 и 0,8%. Ясно, что сентябрь станет третьим подряд месяцем спада эпидемии в стране, тогда как практически по всей Европе наблюдается противоположная картина.
Да среди европейских стран с населением свыше 1 миллиона человек Швецию по заболеваемости превосходят лишь Армения, Испания, Молдова и Бельгия, но при сохранении тех тенденций, которые сейчас имеют место, ее обойдет к началу ноября еще ряд государств.
В общем, налицо закономерность, о которой писал Джон Барри в книге «Великий грипп»: по мере развития эпидемии болезнь становится менее опасной. Она проявилась поначалу на примере ряда отдаленных от Украины и России государств, о чем я писал три месяца назад. В Европе эта закономерность стала видно несколько позже, но на примере стран, переживающих вторую волну, чрезвычайно наглядно.
В отличие от Австралии, которая весной казалась лидером в борьбе с эпидемией. Уже в апреле там заболело меньше людей, чем в марте, а с мая по конец июня заболеваемость была почти на нуле. Но начала июля по нынешний день инфицировались втрое больше австралийцев, чем в марте-апреле. Но самое главное, выросла летальность — с 1,4% до 3,9%. Может быть, некоторое объяснение случившемуся заключается в том, что первая волна в Австралии была не такая масштабная, как в Европе. Даже сейчас уровень заболеваемости в этом государстве в 5-7 раз меньше, чем в большинстве европейских стран.
Не вписывается в закономерность и Россия. С начала эпидемии по конец мая летальность составляла 1,12%, в июне-июле — 2,13%, августе-сентябре — 2,06%. Впрочем, как я уже говорил, в России говорить о второй волне затруднительно, а показатели летальности с июля стабилизировались и никоим образом не являются драматическими (1,76% с начала эпидемии). А первенство в создании вакцины вселяет дополнительный оптимизм.
Украина по этому показателю — если считать с начала эпидемии — почти догнала Россию (2,01%). В те же двухмесячные периоды летальность неуклонно снижалась — от 2,99% на конец мая до 2,13% и 1,74%. Впрочем, украинские цифры последних месяцев выше, чем у европейских государств, переживающих вторую волну. Также надо иметь в виду, что 54% заболевших в стране еще не выздоровели (это один из наибольших показателей в Европе, в России для сравнения таковых 16%). А поскольку борьба с коронавирусом — это игра вдолгую, итоговый результат Украины может оказаться заметно хуже.
Тем не менее катастрофический сценарий и в ее случае выглядит невероятным.