Что такое нация?
В современном мире существует спор о природе национальной идентичности.
Сторонники примордиалистского подхода считают, что нация — это неизменная категория, существующая всегда, в любое время. Людям этих взглядов присуще стремление создавать очень жёсткие критерии определения национальной идентичности, среди которых огромную роль играет этническая принадлежность и генетика.
Их оппоненты из социально-конструктивистского лагеря считают нации социальным конструктом, в формировании которого гораздо большую роль играют язык и культура, носителями которых могут быть и люди иного этногенетического происхождения.
Несмотря на разницу критериев определения национальной принадлежности, адепты обеих точек зрения считают, что есть возможность разграничить разные нации между собой и определить критерии национальной принадлежности. Получается, что и самые радикальные конструктивисты, и самые радикальные примордиалисты (тут можно сказать, что им сам Бог велел) могут более-менее уверенно сказать, как приобретается эта самая национальная идентичность и что, несмотря на споры о её природе, она является достаточно стабильной категорией.
Но в то же время известны обратные случаи, когда в рамках небольших социальных групп приобретение и смена национальных идентичностей происходили как будто бы хаотично и произвольно, вне зависимости от всех предписываемых теоретиками национализма исходных данных.
Такие ситуации характерны для межкультурных пограничий, где влияние нескольких глобальных культур заставляет обычных людей ежечасно выбирать между разными национальными идентичностями.
Эксперимент Миллера
Лучше всех эту ситуацию на примере русско-польского пограничья XIX века описал современный российский историк Алексей Миллер, приводя следующий пример.
Представьте, что вы обычный мелкий польский дворянин. На дворе 1863 год, польское восстание близится к завершению под ударами русских войск, и в вашем поместье пытается спрятаться поляк-повстанец.
Если вы ему дадите убежище и его найдут солдаты, то для русской администрации вы будете «злокозненным польским элементом», а для своих соседей «образцовым польским патриотом». Если же вы прогоните ищущего у вас убежища повстанца, то в глазах соседей вы будете предателем польских интересов, в то время как власти воспримут вас в качестве лояльного подданного Российской Империи.
При этом оба решения влекут за собой множество негативных последствий: ссылка в отдалённые районы Империи, за помощь участникам восстания, или же невозможность вести светскую жизнь в своём окружении, которое считает вас предателем. Иными словами, совершенно не задумываясь о том, что для вас это вопрос выживания, носители польско-католической и русско-православной идентичностей будут вас считать поляком или русским на основании ваших действий, да и вы сами будете оправдывать свой поступок не соображениями примитивного выживания, а принадлежностью к той или иной этноконфессиональной общности.
Конечно, можно возразить, что так остро выбор стоял лишь в действительно критических ситуациях, вроде всё того же польского восстания. Но по мере социально-экономического развития Российской Империи и её польско-русских западных областей вопросы определения национальной идентичности не становились менее острыми.
Русские власти долгие годы определяли национальную принадлежность через религиозную — православный, значит, русский. Желавшие независимости представители польской элиты и эмиграции точно также были готовы признать поляком любого католика, живущего в Киеве, Минске или Вильнюсе. Но что же по этому поводу думало само население региона?
Для людей, населявших западные окраины Российской Империи, вопрос национальной принадлежности был гораздо запутаннее, чем для решавших за них петербургских чиновников и варшавских салонных аристократов.
Миф о Великом княжестве Литовском
Польское восстание 1863 года ещё пыталось опереться на романтический миф о Речи Посполитой, в которой под властью подчёркнуто наднациональной шляхты в мире и комфорте жили представители разных народов, чьё существование лишь изредка омрачалось коварными москалями. Поражение восстания поставило крест на этой идее.
Участники восстания хоть и любили рассуждать о своём сарматско-шляхетском происхождении, но держались лишь польских маркеров идентичности: католической веры и польских культуры и языка. Для некатолического населения Западного края отсутствовали какие-либо мотивы поддерживать польских панов-католиков, тем более что для них Речь Посполтиая ассоциировалась с крепостным правом и барщиной. В то же время и полякам Западного края надо было как-то объяснить безразличие «своего» сельского населения к идеям и идеалам восстания.
Как ни странно, но в примирении с жестокой реальностью огромную роль сыграл миф о Великом княжестве Литовском. Теперь оно считалось не просто частью Речи Посполитой, а утерянным средневековым раем, где жили люди особого типа.
Изучение истории Великого княжества Литовского, особенно того периода, когда оно было самостоятельным государством, а не частью Речи Посполитой, привело многих польских дворян Западного края к переосмыслению своей национальной идентичности.
То, что в Российской Империи называлось Западным краем, полякам было известно как восточные окраины, или же Кресы всходные. Заметная часть польского населения Западного края выбрало себе так называемую кресовую или краёвую идентичность.
Краёвая идентичность предполагала, что поляки, населяющие Западный край, отличаются от своих соплеменников из «основной» Польши как раз «чувством края», осознанием того, что это за необычная земля и что за люди живут на ней. В политическом измерении краёвцам были присущи социальный консерватизм и робкие надежды на автономию своего региона в составе России.
Однако, их дети пошли ещё дальше и тут стоит перейти от общих слов к описанию судьбы одной конкретной семьи, а, точнее, того, как три брата стали представителями трёх разных наций.
Три Ивановских
В семье действительного статского советника (генеральский чин!) Леонарда Станиславовича Ивановского в 1876, 1880 и 1882 годах родились три брата: Юрий, Вацлав и Тадеуш.
Сам Ивановский-старший был далеко не последним человеком. Будучи инженером по образованию, он активно ездил по России, участвуя в строительстве новых и реконструкции старых заводов. Например, именно его стараниями были созданы винокуренный и пивоваренный заводы Одесского промышленного и торгового товариществ. Леонард Станиславович также переводил на английский язык текст доклада Дмитрия Ивановича Менделеева о периодической таблице химических элементов.
Эти и многие другие заслуги обеспечили ему не только высокий чин, но и достаточный уровень дохода, позволявший его детям учиться в Варшавской мужской гимназии.
Именно в гимназии дети провинциального польского дворянина Ивановского и столкнулись с необходимостью сделать выбор в пользу какой-то определённой национальной идентичности.
Ежи
Первым свой выбор сделал старший сын. Он перестал быть Юрием и стал Ежи, а всем окружающим он рассказывал про то, что его род принадлежит к древней и славной шляхте всходных кресов. Чем было вызвано такое преображение?
Стоит помнить, что в XIX веке гимназия в Варшаве это не только учреждение образования, но и питательная среда для возникновения подпольных польских националистических организаций. Именно в старших классах гимназии отец польской национал-демократии Роман Дмовский стал участвовать в подпольной политике и формировать свои собственные первые организации.
Учившийся в Варшаве Юрий Ивановский столкнулся с острой необходимостью быть большим поляком, чем его однокашники и поддался этому давлению окружающей его среды.
Во время учёбы в Варшавской гимназии Ежи становится членом Польской партии социалистов (ППС). Уже будучи студентом Петербургского политехнического института, он примет активное участие в подготовке побега лидера ППС и будущего польского диктатора Юзефа Пилсудского из психиатрической больницы.
Дальше — больше. Социалист-подпольщик Ежи Ивановский в 1900-1903 годах был функционером ППС в Царстве Польском и отвечал за распространение националистической агитации. В 1903 году он был арестован и после годичного содержания в Варшавской цитадели его выслали в Новгородскую губернию.
Амнистированный в 1905 году Ежи Ивановский выехал в Вильно-Вильнюс, где опять занялся подпольной работой во благо ППС. Снова арестован, в 1907 году снова освобождён и после этого уже он жил и работал в Москве и Петербурге, где, в частности, участвовал в деятельности белорусского издательства «Заглянет солнце и в наше оконце».
Помощь белорусским издателям со стороны члена ППС была вызвана не только родственными связями (о чём ниже) но и тем, что изначально партия Пилсудского планировала воссоздать Речь Посполитую в качестве социалистической федерации народов, живущих в её пределах.
С 1909 года Ежи Ивановский находился в эмиграции в Китае откуда он вернулся уже в независимую Польшу в 1918. В межвоенной Польской республике Ежи занимал различные министерские посты, был сенатором, а с началом Второй Мировой надел на себя офицерский мундир. Именно как офицер он смог сбежать из покорённой Гитлером Польши в Британию, где и оставался видным деятелем польской эмиграции до самой своей смерти в 1965 году.
Итак, перед нами поляк до мозга костей, идейный подпольщик и представитель межвоенной польской элиты. А что же с его братьями?
Вацлав
Младшие братья Ежи Ивановского оказались не настолько сознательными поляками. Больше того, они и не захотели быть поляками. Первой возможной причиной можно назвать наличие у них чётко осязаемой родины.
Дело в том, что Юрий-Ежи Ивановский родился в селе Красное Воронежской губернии, где работал его отец. Вряд ли поляк Ивановский мог считать своей родиной русское село. А вот Вацлав и Тадеуш родились в более польских местах — Минске и селе Лебедка Виленской губернии. В Минске ещё сохранялась крупная польская община, а Виленская губерния была заселена преимущественно поляками, при том, что в населении Вильно-Вильнюса они составляли абсолютное большинство.
Собственно, можно представить, с какими насмешками одноклассников мог столкнуться в Варшаве говоривший по-польски с провинциальным акцентом Вацлав Ивановский. Наверняка в насмешках над Ивановским огромную роль играла его малая родина и в итоге Вацлав Ивановский пошёл навстречу этим насмешкам, начав считать себя белорусом.
Также как и старший брат, Вацлав после гимназии поступил в Петербургский политехнический институт и окончил его. Дальше Вацлав Ивановский совмещал преподавание химии с созданием белорусского националистического движения.
Действительно, заслуги Вацлава Ивановского перед белорусским национализмом сложно недооценить.
Он создал первые белорусские политические партии — Белорусскую социалистическую и Белорусскую революционную громады. Он же создал первый вариант белорусского алфавита, причём в двух графических системах: кириллической и латинской.
Именно Вацлав Ивановский создал белорусское издательство «Заглянет солнце и в наше оконце», которое существовало при помощи ППС и старшего брата Вацлава Ежи. Это издательство издало порядка 56 книг на белорусском языке тиражом в 150 тысяч экземпляров, сыграв огромную роль в формировании белорусского национализма.
При этом стоит отметить, что Вацлав Ивановский не только создавал белорусский национализм, но и успешно демонстрировал его миру.
В 1914 году сестра Вацлава Галина издала в лондонском журнале «Folk-Lore» собственноручно переведённые на английский язык тексты белорусских песен с нотами. Также Галина, при активном содействии брата, ввела в англоязычный оборот понятие «White Ruthenia» вместо «White Russia» для обозначения Белоруссии.
Вацлав был одержим идеей создания белорусской идентичности и её признания во всём мире. Естественно, что в 1918 году это привело его в состав правительства Белорусской народной республики, где он занял пост министра образования. Однако после фактической самоликвидации БНР Вацлав Ивановский надолго ушёл из политики и занялся преподаванием в Варшавском политехническом институте.
В политику он опять вернётся как сознательный белорусский националист уже во время гитлеровской оккупации Белоруссии. Вацлав Ивановский входил в состав Белорусской рады доверия — совещательного органа-представителя белорусской общественности при Генеральном комиссариате Белоруссия. В этом же качестве он был убит агентами советских спецслужб как гитлеровский пособник в Минске в 1943 году.
Стоит отметить, что дети Вацлава Ивановского считали себя поляками, а белорусский национализм своего отца воспринимали как причуду, вызванную военными и революционными событиями его биографии. Именно в 1918 году началось отдаление семьи Вацлава Ивановского от него, но даже это не сломило белорусскость Вацлава.
Тадас
И наконец последний, младший брат Тадеуш Ивановский, который родился в 1882 году в имении Лебедка в Виленской губернии, а умер в Каунасе в 1970 году под именем Тадаса Иванаускаса, сознательно выбрал себе литовскую идентичность.
Если старший брат Ежи в гимназии пытался быть самым польским поляком, средний брат Вацлав позиционировал себя как белоруса, то юный Тадеуш стал налаживать связи с литовскими националистами.
До 1905 года Тадеуш-Тадас не знал литовского языка, но выучил его, учась в Сорбонне. Собственно говоря, всю свою жизнь Тадеуш посвятил академическим штудиям, а, точнее, созданию и развитию литовской естественной науки.
В отличие от своих братьев, Тадеуш-Тадас никогда не стремился быть именно политиком. Он занимался естественнонаучными исследованиями и стал одним из организаторов и создателей Литовского университета в Каунасе. Биография Иванаускаса выглядит как биография учёного, которого не волновало происходящее в стране, а интересовала лишь наука. Варшавский гимназист, студент Сорбонны, русский учёный литовского происхождения, создатель литовской академической науки и университетского образования — всё это разные этапы его жизни.
Стоит заметить, что после вхождения Литвы в СССР Тадас Иванаускас совершенно спокойно продолжал свою карьеру, не обращая внимания и на немецкую оккупацию.
В 1922-1956 годах он был профессором и заведующим кафедры зоологии и сравнительной анатомии уже упомянутого Литовского университета в Каунасе. С 1940 по 1956 годы руководил кафедрой зоологии Вильнюсского государственного университета, одновременно с этим работая в 1949-1956 годах на кафедре лесоводства Литовской сельскохозяйственной академии.
Больше того, уже в Литовской ССР Тадас Иванаускас со своими сподвижникам смог организовать Институт биологии АН Литовской ССР, директором которого он был с 1945 по 1950 годы. А с 1954 по 1970 годы он работал на кафедре общей биологии Каунасского медицинского института.
Почему же советская власть не обращала внимания на человека, один брат которого был коллаборационистом, а другой министром санационной Польши?
Скорее всего, дело в том, что активная научная деятельность Иванаускаса уничтожала остатки польской идентичности в Литве, что играло на руку коммунистической власти, желавшей видеть в Литовской ССР образцовую союзную республику «националистическую по форме, социалистическую по содержанию».
Возможно, что именно в этом совпадении деятельности Иванаускаса с советской национальной политикой и стоит искать причины неприкосновенности Тадеуша Леонардовича.
***
Итак, три брата, родившиеся между 1876 и 1882, выбрали себе три разные идентичности.
Это история не только о том, как их национальное самосознание было сформировано внешними факторами — провал польского восстания 1863 года, учёба в Варшавской гимназии и прочее. Это история ещё и про хрупкость новоявленных идентичностей.
Если литовское самосознание Тадаса Иванаускаса не страдало из-за очевидной разницы между польским и литовским языком, то белорусскость Вацлава Ивановского оказалась самой хрупкой. Во всяком случае, ярый белорусский националист не смог воспитать своих детей белорусами, они считали себя поляками и не понимали отцовского увлечения.
Возможно, что сопоставление биографий трёх братьев демонстрирует реальную силу каждой идентичности.
Литовский национализм вырвался из пут польскости только благодаря разнице языков, а вот белорусский национализм, в завершённом идеальном виде, приводит к обратному ополячиванию. Что достаточно печально и иронично, ведь сами польские националисты воспринимали всегда белорусов, в лучшем случае, в качестве тупого сельского населения, одновременно с тем, как идея триединого русского народа обозначала белорусов в качестве русской народности, равной великороссам и малороссам.