Но попробуйте назвать тех же грузин азиатами! Они тоже Европа. Следовательно, Европа — понятие не географическое, а ментальное, желанное, престижное. Но прежде всего городское.
«Представительская демократия», «Магдебургское право», «Правовое государство» — понятия глубоко урбанистические, сформированные в тесноте городских укреплений с их сложнейшими взаимоотношениями в условиях скученности, перенаселённости и, следовательно, необходимостью тщательно регулировать взаимоотношения. И жесточайшей ответственностью за нарушение писаных и неписаных правил внутри спасительного пространства.
Восхищаясь средневековой архитектурой европейских городов, неплохо бы представить, насколько сложно было уживаться людям на нескольких гектарах внутри укреплений, насколько быстро приводили в чувство нарушителей спокойствия. В значительной степени из этих многовековых привычек идёт столь восхищающая нас самодисциплина европейского обывателя. И плесневелые сыры, лягушек, улиток, ливер европейцы кушать научились от той же грозившей голодом перенаселённости. Луковый суп признак бедности, а не блюдо гурмана.
Приезжавшие в то время на Русь западные путешественники изумлялись хорошему питанию русских, где употреблять в пищу кишки или улиток и в голову не приходило (разумеется, речь не о голодных годах, а такие тоже случались). Но главной особенностью послетатарской Руси (которая к тому времени начала превращаться в Московское царство) являлось огромное пространство, позволявшее населению вольно растекаться, не слишком накапливаясь в отдельных городах. Вопрос безопасности некоторых территорий даже не подразумевал обустройства регулярных крепостей, поскольку феодальные усобицы были усмирены рукой единого правителя, чего ещё Западной Европе долго не удавалось добиться.
Вопросы внутренней жизни многих поселений регламентировалось (из-за дальности и сложности путей сообщений) прямо на местах, «всем мiром». «Мiр» в данном значении слова значит «община». Не утверждённым сверху юридическим кодексом, но здравым смыслом собравшихся, часто вообще неграмотных мужиков. А здравый смысл в условиях сложного климата — это солидарная ответственность и соразмерное воздаяние — справедливость. Наглядным примером справедливости по-крестьянски является передел земли между семьями «по едокам» после уничтожения помещичьего землевладения в 1917 году.
Воплощение общинной справедливости запечатлено в народных куплетах той эпохи: «На престоле сидит Ленин, два нагана по бокам, он пришёл крестьянам землю всем раздать по едокам». Лишение всяческих прав бывших привилегированных классов тоже воспринимался как проявление справедливости: мы пахали веками, пусть они тоже теперь трудятся физически. Или раскулачивание как борьба с «мироедами». Истребление вчерашних революционеров во время Великого Террора тоже воспринималось как некая форма возмездия — за Гражданскую войну, за голодуху, за нарушение обета верности народу новыми боярами.
Слово «справедливость», к которому так любят обращаться наши политики, родом из негородской жизни — издревле регламентированной и уходящей своими юридическими кодексами в античность. Это рефлекторная реакция народа на вызовы каждого дня, опирающаяся на здравый смысл, на традиции или, случалось, на настроение толпы: если нельзя, но очень хочется, то можно. Применительно к нашему дню, по остроумному замечанию известного политолога Дмитрия Выдрина, «в Украине победила глубоко сельская культура, с сельскими архетипами, с сельскими сакральными вещами; столкнулись две культуры — одна хочет жить по часам, другая по петухам».
Выросшая с петухами украинская сельская культура мечтает жить, как педантичная немецкая, однако не желает воспринимать правила городского устройства. Только не надо вспоминать, что Киевскую Русь издревле называли «страной городов». Во-первых «Киевской» (как и «Владимирской») Руси никогда не существовало — была просто Русь, а во-вторых, эти города были почти полностью уничтожены монгольским нашествием вместе со всеми их навыками, включая ремесленные и социальные.
Восстановленные во времена Литвы и Польши города с их особой городской ментальностью были выкашиваемы практически весь XVII век всеми враждующими сторонами, а потому вечно ослабленные и небогатые не смогли играть самостоятельной политической роли, как, скажем, в Италии, Франции или Германии. Ещё позже горожане Австро-Венгрии, обитавшие на территории нынешней Западной Украины (в большинстве своём поляки и евреи), во времена Второй мировой войны были физически истреблены либо вытеснены переселенцами из украинского села.
Похожая картина имела место в городах бывшей Российской империи, ранее упорядоченных и вымуштрованных имперских центрах власти и просвещения. После огромных потерь образованных горожан в годы революции, Гражданской войны, в результате репрессий, эпидемий, массовой эмиграции они сознательно заполнялись сельским населением, необходимым большевикам как расходная рабочая сила для выполнения задач индустриализации. А крестьяне, в свою очередь, несли в города не только собственные привычки и традиции, но и представление о справедливости. Но это уже оказалась не настоящая сельская культура и ещё не городская, а какое-то большое ПГТ — то есть посёлок городского типа.
Правовой нигилизм наших соотечественников — в значительной степени следствие ускоренной урбанизации, культуры полугородов, желающих жить по петухам, а не по часам. С утратой индустриальной дисциплины, которую с большим трудом десятилетиями насаждала советская власть, жизнь на отдельных территориях откатилась к самоуправному феодализму, а в иных восторжествовала правовая анархия, которую некоторые ошибочно воспринимают за демократию. Истинная демократия — это власть буквы закона, и с этой точки зрения Украина стоит от демократии на максимальном удалении.
В конечном итоге огромным сельским сходом граждане Украины ломятся в старинную европейскую ратушу, где заседатели в эстетских париках и мантиях с ужасом смотрят на дурно пахнущие толпы в вышиванках. Пейзане неистово вопят, что они «демократы», и лужи чернозёмной грязи стекают с их ног на стерильно чистый паркет…