«Самое разумное, что вы можете сделать в нынешней ситуации, — это уехать из Москвы сразу же после рождения малыша. Как можно дальше! И там отсиживаться и ждать, когда можно будет прорваться домой в Донецк без ущерба для здоровья кормящей мамы и младенца!»
Такой совет дал мне Олег Остроумов, акушер-гинеколог, принявший мою дочь. Этот совет Остроумов дал мне ещё до родов, в тот самый день, когда я только пришла с ним знакомиться. После родов он повторил свои слова снова. А потом ещё раз повторил.
Но мы взвесили все за и против и решили всё же остаться в городе. Как бы ни манило замкадье с его естественной социальной дистанцией и возможностью прогулок на свежем воздухе, всё же в Москве младенцу безопасней по причине быстрого доступа в любую из больниц. Особенно если перемещаешься по городу-призраку, в котором стало значительно меньше машин. Исходя из собственного материнского опыта, точно могу сказать, что младенцы в медицинском смысле довольно непредсказуемы. Естественно, мы не просто остались в городе, нами был выбран режим жесточайшей самоизоляции. Никаких контактов с внешним миром!
«Мир после карантина никогда не будет прежним». Как часто вам, дорогие читатели, приходилось в последнее время сталкиваться с это фразой? Думаю, что не один раз в карантинный день. Карантинный день — это вообще не константа ни разу. С одной стороны — все карантинные дни похожи друг на друга, а с другой — их продолжительность разная. Какой-то пролетает быстро, подобно белому всаднику из сказки про Василису Прекрасную, а какой-то тянется, как бесконечная жвачка неинтересного сериала.
Мир не будет прежним не потому, что наши края снова посетил очередной экономический кризис. И не потому, что отныне и навсегда мы будем шестьдесят раз в день мыть руки и держать социальную дистанцию. Нет! Просто эти весенние (а возможно, и летние тоже) месяцы останутся с нами навсегда, станут нами. Так же, как война стала частью жителей Донбасса. Неотъемлемой частью, дополнительной ногой, если хотите. И мыслить мы будем примерно так: если это случилось однажды, то наверняка это может повториться снова. Именно поэтому дома всех нас будут ждать антисептики, маски, перчатки и личная гречка с туалетной бумагой. Так же как у многих донбассовцев до сих пор есть тревожная сумка с документами и прочим скарбом первой необходимости. Так же, как у моей бабушки, пережившей немецкую оккупацию, всегда был запас круп на случай голода. И в крупах этих регулярно заводилась моль.
Я совсем не вирусолог, я по образованию экономист. Как выкарабкиваются экономики из кризисов, я знаю, выкарабкиваются и снова ухают в бездну, систола и диастола, «то вверх, то вниз несёт меня пучина», мир цикличен. Как выходят из карантина общества мне неведомо. Меня смущает фраза о коллективном иммунитете, в последнее время я очень часто её слышу. Не припомню ни одного случая, чтобы человечество выработало некий коллективный иммунитет. Страшные болезни прошлого были побеждены при помощи вакцинации, ни о каком коллективном иммунитете речи не шло.
До сих пор среди моего окружения (я имею в виду онлайн-окружение, конечно) силён миф о том, что Covid не опасней, чем обычный грипп, что карантин — это просто политический заговор, шутка от сильных мира. Но всё идёт к тому, что совсем скоро Covid-диссидентство выйдет из моды. По крайней мере, в Москве. Первый страх уже прошёл, люди расслабились, начали выходить на улицу, рисковать, совсем скоро нас ожидает всплеск заболеваемости среди любителей шашлычков и прогулок под апрельским солнцем. Уже многие отделения столичных больниц переоборудованы под инфекционные. В которые и доставляют любителей шашлычков сразу целыми компаниями.
Из окна родильного дома, где я провела шесть дней, было хорошо видно, как к ковидарию, открывшемуся по соседству, подъезжают одна за другой машины скорой помощи. Вереница машин, подъезжают, выгружают, уезжают. И конца и края им не было. И нет. Вынесу из личной переписки с моим доктором Остроумовым. Беседа произошла в воскресенье, на Пасху, в ответ на мою реплику, что в этом году Христу особенно тяжело, Остроумов написал: «Не то слово! У меня вся лента в моих однокурсниках в масках и очках. То, что они пишут, ужасно! Берегите себя!»
По приезде из роддома домой выяснилось, что неожиданно сломалась наша старенькая стиральная машинка. Машинка и правда свой век уже отжила, но в доме с младенцем без машинки жить если не невозможно, то довольно сложно. Встал вопрос, как решить проблему со стиркой, соблюдая самоизоляцию. Ответ: никак. Я расскажу вам, дорогие читатели, два эпизода первого дня нашей жизни дома. Один касается стиральной машинки, второй про то, как нас посетила медсестра из поликлиники. Чтобы текст не вышел ни рекламным, ни антирекламным, я намеренно не буду писать ни номер поликлиники, ни название фирмы, которая чинила машинку.
Они пришли с разницей в час — медсестра с трудновыговариваемым именем и мастер по стиральным машинкам, русский парень Максим. Максим пришёл первым. Максим вошёл в квартиру и был сразу предупреждён, что у нас разуваться нужно исключительно на небольшом коврике, который мы обрабатываем антисептиком. Максим пришёл в маске и в перчатках, маску и перчатки он сменил, как только вошёл в квартиру, старый комплект аккуратно утилизировал. Устранение неполадки заняло приблизительно час. По истечении часа Максим снова сменил маску и перчатки. Я расплатилась, к сожалению, наличными. Все необходимые предосторожности были соблюдены.
Не успел Максим уйти, пришла медсестра. Она была в маске, которая прикрывала только рот, и без перчаток. Разулась на коврике, претензий нет. Разговор медсестра начала с того, что попросила найти место для её сумки, категорически отказавшись поставить её на пол. «Боюсь, что денег не будет!» — объяснилась суеверная женщина. После того, как мы пристроили её сумку, я попросила медсестру вымыть руки. Вымыть тщательно. Тщательно — это ведь про время, не так ли, дорогие читатели? Руки она мыла ровно пятнадцать секунд, кран закрывала пальцами. Внутри меня начала зарождаться буря.
Медсестра прошла в комнату к ребёнку. А дальше произошло то, к чему у меня до сих пор амбивалентное отношение. С одной стороны, медсестра не слишком лезла к дочери, просто попросила расстегнуть «комбинезончик» и показала, как правильно обрабатывать ещё не заживший пупок. Показала теми самыми руками, которые мыла всего-то пятнадцать секунд. Но с другой стороны, к ребёнку она больше не подходила, занималась какими-то своими бумажками. Меня это немного успокоило. В итоге я написала отказ от посещений медсестры, сослалась на эпидемиологическую ситуацию в Москве.
Как так получается, что мастер по ремонту стиральных машинок к угрозе коронавируса относится серьёзно, а медсестра не особенно заморачивается, хотя она пришла к ребёнку, которому ещё даже семи дней не исполнилось? У меня до сих пор в голове это не укладывается. Но объяснение невероятно простое, экономическое. Мастер получает за свою работу довольно немаленькие деньги. Ему интересен клиент, он хочет продолжать работать в определённой фирме, а политика фирмы, согласно их сайту, предусматривает не просто ремонт стиральных машинок, а безопасный ремонт. Медсестра же не просто не боится ничего. Она устала, выглядит так. Устала от работы своей копеечной. А ещё, кажется, она тот самый персонаж, просто другого пола, из бородатого анекдота.
Мужик заходит в поликлинику, бахилы не надевает, идёт по коридору, его тормозит санитарка: «Молодой человек, вы куда? Наденьте бахилы!» Мужик огрызается: «Я родственник главврача!» Санитарка, недоумённо вскидывая бровь: «А микробы об этом знают?»
Обидно то, что медсестра не понимает, что из-за её разгильдяйства могут пострадать люди. Или понимает и злонамеренно ведёт себя так? Да, по последним уточнённым данным, дети не находятся в группе риска, но ведь помимо коронавируса есть и другие опасности. На 17 апреля 2020 года, по данным акушерки Арины Чак, в Москве коронавирус был диагностирован у 170 беременных. У большинства женщин заболевание протекает легко, но, к сожалению, уже есть летальный случай, есть мамочки в реанимации на ИВЛ. По данным ВОЗ, положительный тест на коронавирус не является показанием для кесарева сечения. Остроумов же говорит, что естественные роды гораздо опасней с точки зрения возможности заразить ребёнка при подтверждённом диагнозе Covid у матери.
Первое желание у меня было таким — я хотела позвонить в поликлинику и поговорить с доктором, который относится к нашему участку. Или пожаловаться главврачу. Мне хотелось рассказать о странном поведении медсестры, которая не соблюдает меры предосторожности, ходит по адресам без перчаток, нажимает кнопки лифта, открывает двери, а после моет руки всего пятнадцать секунд. Но потом я остановила себя, поняла, что это бессмысленно. Если человек сам не понимает, что Covid — это не ухаханьки какие-то, а реальный дамоклов клинок, то никто втолковать это не сможет. И сколько ни орут СМИ о том, что нам, простым смертным, надо оставаться дома и соблюдать меры предосторожности, даже среди медиков находятся те, которые грубо нарушают предписания.
Сегодня по стране идёт волна невероятного позитива по отношению к людям, которые носят белые халаты. Белые халаты в этом тексте должно быть исправлено на "защитные костюмы". Именно медики сейчас находятся на передней границе борьбы с чумой XXI века. Именно среди медиков огромный процент заболевших. Сегодня медики болеют и гибнут из-за нас, дураков, любящих шашлыки и прогулки.
По Москве расклеены плакаты, на которых написаны слова благодарности врачам, сражающимся с вирусом. И вот на фоне этой сплочённости и борьбы, когда медики спина к спине пытаются спасти наши жизни, по многомиллионному городу ходит-бродит одинокая, говорящая с сильным акцентом медсестра и плохо моет руки. Возможно, что она не одна такая. Ещё до конца не осознавшая ужас ситуации, исповедующая страусиную философию, безалаберная преступница.
Ежедневно врачи совершают подвиг. Именно разгильдяйство некоторых людей требует подвига от других людей, чтобы исправить результаты, чтобы отсрочить свидание со старухой с косой. Разгильдяйство стоит жизни. Почему мастер по ремонту стиральных машинок это понимает лучше, чем медсестра из поликлиники? Лично у меня нет ответа на этот вопрос.