Алов и Наумов хорошо зарекомендовали себя, удачно досняв за своим рано ушедшим из жизни учителем Игорем Савченко ленту «Тарас Шевченко», знаковую для украинского кино (за главную роль Сталинскую премию получил Сергей Бондарчук). Успели они создать и собственный дебютный фильм о Гражданской войне «Тревожная молодость», собравший 24,4 млн зрителей.
Новая лента должна была называться «Павел Корчагин», чтобы отличать от старой экранизации, которую сняли ещё в 1942 году. Любопытно, что её режиссёр — Марк Донской — тоже в то время работал на Киевской киностудии и жил в том же доме, что и Алов с Наумовым, всего этажом ниже занимаемой ими квартиры. Он их даже какое-то время подкармливал, когда они ещё не совсем наладили свой быт.
Фильм, снятый во время войны, показывал Корчагина человеком хоть и с железной волей, но «живого» — улыбающегося, любящего. Молодые режиссёры решили сделать его другим.
Их поразили слова известного французского писателя, прозаика и драматурга Андре Жида. В 1934 году после встречи с Островским он вышел от него и, поражённый железной волей смертельно больного писателя, произнес: «Это ваш коммунистический Иисус Христос». Вот они и хотели снять героя-максималиста, героя-мессию, готового жертвовать жизнью ради светлого будущего человечества и не видящего в жизни другой более достойной цели.
Стараясь сделать фильм максимально правдивым, режиссёры отказались от декоративных муляжей. Для правдивого отображения жизни на экране они строили реальную узкоколейку, выезжали съёмочной группой на реальные места событий — благо находились они в основном все в Киеве и рядом с ним. Алов и Наумов решили отказаться от идеи показать всю биографию Павки Корчагина и сконцентрировались на подвиге киевских комсомольцев, которые, спасая город от замерзания, спешно строят в чистом поле узкоколейку, чтобы привезти в стынущий Киев заготовленные дрова.
Первоначально на главную роль утвердили Георгия Юматова. Как и Алов, он прошёл всю войну, тоже был ранен, но в кадре он режиссёров не устраивал. Нет, актёр играл хорошо, но его жизнерадостность, его ухарство, лёгкость, с которой ему всё давалось, не соответствовали режиссёрском замыслу — не получался из него «Христос».
Алов и Наумов искали, сердились, спорили: материал не получался. Чтобы съёмочная группа не слышала их ожесточённых диспутов, они часто выходили из павильона. В это время рядом в соседнем павильоне шли съёмки другого фильма «Триста лет тому…» о Богдане Хмельницком, в котором роль поручика Оржельского играл начинающий московский актёр Василий Лановой.
Присмотревшись к его фактуре, к его игре, режиссёры предложили попробоваться на Павку Корчагина. Тот мало того что согласился: к удивлению Алова и Наумова актёр уверенно заявил, что давно ждёт этого предложения и что именно он должен играть Павку.
На удивленный вопрос «Почему это ты так считаешь?» Лановой рассказал им длинную историю своих «встреч» с романом: и то, как во время оккупации (которую ребенком Лановой пережил в Одесской области) сельский учитель читал его своим ученикам, а потом ушёл в подполье, и Павка поразил воображение школьников; как затем он играл «Как закалялась сталь» в спектакле театральной студии ЗИЛа, а потом ему доверили роль Корчагина в учебном спектакле в «Щуке»…
Сделали пробы, и Ланового утвердили на роль. После этого случая Юматов на него страшно обиделся и долгое время не общался. Ситуация изменилась только 15 лет спустя, когда они снова встретились на этот раз на съёмочной площадке фильма «Офицеры», где сблизились и подружились на всю оставшуюся жизнь.
Ну а пока Лановому пришлось очень сильно потрудиться.
Три месяца он почти не появлялся дома: заканчивалось его обучение в Щукинском училище. В выпускном спектакле «Горе от ума» ему доверили играть роль Чацкого. С 9:00 до 12:00 в Москве под руководством педагога И.М. Толчанова проводились репетиции. Около 13:00 из Внуково вылетал самолёт на Киев, и Лановой «на всех» парах мчался в аэропорт. В 16:00 он уже был на съёмочной площадке, работал до полуночи и затем последним самолётом вылетал обратно в Москву. Из аэропорта он ехал не домой, а в училище, куда попадал около пяти утра. Ему открывали гимнастический зал, он несколько часов спал там на матах, и уже в 9:00 снова вживался в роль Чацкого.
В этих условиях слова его героя «Чуть свет — уж на ногах! И я у ваших ног… Я в сорок пять часов, глаз мигом не прищуря, Верст больше семисот пронесся…» звучали несколько двусмысленно.
Но нехватка времени, это ещё полбеды.
Алов и Наумов добивались от актёров максимально полного вживания в роли: в лютую зимнюю стужу, под настоящим пронизывающим ветром в лёгкой одежде они махали лопатами и кирками, вручную таскали тяжеленные рельсы и шпалы, забивали в замёрзшую землю липнущие на морозе к коже стальные костыли. У людей костенели пальцы, губы отказывались двигаться от холода, в съёмочной группе появились реальные случаи дезертирства. У Ланового от постоянной физической работы ладони покрылись кровавыми мозолями.
Режиссёры часто останавливали съёмки и просили его меньше улыбаться, играть серьёзнее: «Этот человек несет свой крест, таков его удел, Вася, вот и играй Христа».
Первое время Василий Семёнович никак не мог «почувствовать» своего героя: он его играл, а ему, чтобы органично показать его на экране, на какое-то время надо было стать им.
Поверить в свои силы помог случай. Снимался эпизод отправки комсомольцев Киева на строительство узкоколейки. Состав со старенькими теплушками, в которых расселись актёры «в образе», трогался, маленький духовой оркестр на перроне играл «Варшавянку», поезд отъезжал где-то на километр, а затем возвращался для следующего дубля. И тут в «Вихри враждебные веют над нами…» вмешались слова другой популярной в то время песни «Комсомольцы — беспокойный сердца».
Оказалось, что с их «киношным» составом комсомольцев 20-х в шинелях и будёновках поравнялся другой состав, везущий комсомольцев 50-х в ватниках, в лыжных костюмах, в телогрейках. Они ехали на целину. «Буденовцы» в лихом задоре попытались перепеть своей «Варшавянкой» современную молодёжь, но той было значительно больше, и она, конечно, заглушила своими «…беспокойными сердцами» старую «Варшавянку». Случайно получилась аллегория передачи одним поколением другому эстафеты жизни, эстафеты идеи… и Лановой понял, как надо играть.
Группа выезжала на съёмки на огромном полуразвалившемся синем автобусе, который «киношники» в шутку называли «голубой кретин». Когда Алов и Наумов замёрзшие, усталые, ещё не отошедшие после «разгона», который им каждый раз устраивало руководство студии после просмотра отснятого материала, возвращались к себе домой в квартиру над столовой, на заснеженном балконе соседней квартиры в одних трусах с маленькой чашечкой кофе в огромной руке их встречал известнейший советский режиссёр того времени Борис Барнет, снявший легендарный фильм «Подвиг разведчика». Он им кричал сверху: «Эй, Аловонаумов, не дрейфь, я с тобой!», и от этого у молодых режиссёров отлегало от сердца.
Сильнее прочих критиковал «рождающуюся» ленту их предшественник в деле экранизации романа Островского — режиссёр Марк Семенович Донской, который тогда занимал должность художественного руководителя студии.
Он кричал на них: «Не было этого! Ничего этого не было! Я жил тогда! Не было этой жути и грязи! Мы даже гладили брюки! Нам удавалось их отгладить! Мы ходили в глаженых брюках, мы клали их под матрац!» Одно время режиссёров даже хотели отстранить от работы, но Алов проявил фронтовую выдержку и твёрдость характера, и после многочисленных худсоветов и дискуссий им дали доснять оптимистичный эпизод, который бы добавил в фильм «радости и света».
Ну, они и досняли…
Эпизод сочиняли всю ночь, затем в углу студийного павильона была построена специальная декорация. Ланового и актёра Владимира Маренкова, игравшего друга Корчагина комсомольца Ивана Жаркого, положили на гнилые доски, накрыли мокрой шинелью, пробили у них над головами ветхую крышу. Алов лично через образовавшуюся дыру поливал актёров из чайника ледяной водой, а Маренков произносил монолог, которого в оригинале у Островского не было: «…Может, найдутся подлецы, которые скажут: «Не было этого. Не спали вповалку, не кормили вшей»… Пусть помнят. Пусть всё помнят, как мёрзли, голодали, холодали. Всё, всё, всё!.. А мы шли и не сворачивали».
В картине этот эпизод получился одним из самых грязных и мрачных. Режиссёры в шутку прозвали его «антидонским». К чести Марка Семёновича он очень смеялся, когда увидел его при очередном просмотре. Единственное, что он попросил, сделать переозвучку и убрать слово подлецы. Было понятно, что эпизод этот в фильм обязательно войдёт, слишком уж сильным он получился.
Как только фильм смонтировали, чтобы увидеть реакцию зрителей, его показали в расположенном в соседнем квартале Киевском политехническом институте. Зал набился битком. Пока шёл показ, стояла гробовая тишина, а потом, когда вспыхнул свет, показ продолжила 7-часовая горячая дискуссия, порой переходившая чуть ли не в драку.
Ораторы один за другим сменялись на трибуне, некоторых из них стаскивали оттуда силой. Яростный спор разгорелся вокруг мрачности ленты. Да, в книге и в предыдущей экранизации тоже были голод, холод, тиф, вши, но авторы не концентрировали на них внимание: Павка Корчагин был простецким улыбчивым молодым парнем, просто делающим своё дело и поступающим правильно. В новом же фильме он больше походил на «святого», в нём было больше трагизма, чем романтики.
Этот же спор развернулся потом и в «киношных» кругах: в Москве одним из горячайших обвинителей стал автор «Кубанских казаков» Иван Александрович Пырьев, в Киеве всё так же критиковал «Павла Корчагина» Донской… но и он же лично, когда узнал, что Ленинскую премию в области искусства (по кино) собираются присудить недавно вышедшему фильму «Иван Франко», написал в её комитет письмо. В нём, ссылаясь на мнение других маститых режиссёров — Погодина, Охлопкова, Ромма, Эрмлера, — он предлагал выдвинуть на соискание премии ленту «Павел Корчагин».
Правда, при встрече Донской потом всё равно напоминал Алову и Наумову, что от слов своих не отказывается и считает, что часть сцен фильма надо переснять, сделать их более оптимистичными.
Премьера «Павла Корчагина» состоялась 29 января 1957 года. В прокате он собрал 25,3 млн зрителей и навсегда вошёл в классику советского кино.
Конечно, в наше время, когда в странах бывшего СССР зачастую просто стыдятся своего советского прошлого, о ней помнят только старшие поколения да ценители советского искусства. Зато совсем другое отношение и к роману, и к его экранизациям сохраняется за рубежом.
«Как закалялась сталь» пользуется огромной популярностью в Китае, роман входит в школьную программу, а экранизации, в том числе и 1956 года, постоянно появляются на каналах местного телевидения. Видимо, китайцам нужнее, чем самим украинцам, украинские фильмы об украинских героях прошлого.
И пока на другом конце света смотрят их и учатся самоотверженности и героизму у шепетовского паренька Павки Корчагина, Украина чествует немного других героев.