Пуришкевич родился в 1870 году в Кишиневе (Бессарабская губерния). Потомственное дворянство его семья получила уже после рождения Владимира. Отец будущего скандалиста занимал должность мирового судьи и гласного (т.е. депутата) губернского земства.
После окончания местной гимназии Пуришкевич перебрался в Одессу, где окончил Императорский Новороссийский университет (в настоящее время Одесский национальный университет им. Мечникова).
Некоторое время он, как и отец, занимал пост гласного губернского земства, затем недолгое время послужил чиновником по особым поручения в МВД. Политической деятельностью Владимир решил заняться с началом революционных событий в 1905 году.
Доселе безвестный Пуришкевич развернул поистине титаническую деятельность, попытавшись проникнуть в Госдуму от Бессарабской партии центра, стоявшей на умеренно правых позициях. Несмотря на запредельный популизм, к которому он прибегал при агитации, свои первые думские выборы Пуришкевич проиграл.
После этого он перешел к значительно более правому Союзу русского народа и начал работу по созданию и развитию отделения партии в Аккермане (совр. Белгород-Днестровский Одесской области Украины). Сил он не жалел и вскоре был приглашен руководство партии в Петербург.
После роспуска первой Думы Пуришкевич все же сумел выиграть выборы во вторую и стать депутатом.
Слава популиста росла не по дням, а по часам. Пуришкевич становился одним из самых знаменитых политиков России благодаря своим эпатажным выходкам и заявлениям. Излюбленной мишенью для острот Пуришкевича были либералы (особенно Милюков) и социалисты.
От таких успехов у бессарабского радикала видимо случилось головокружение, и он решил устроить рейдерский захват Союза русского народа.
С лидером партии Дубровиным у него возникли непримиримые разногласия. Дубровин выступал за максимальную самостоятельность партии, тогда как Пуришкевич жаждал получения субсидий от государства по линии МВД. В итоге Пуришкевич демонстративно оттер Дубровина от руководства, начал подписывать все партийные документы сам, расставил на все посты верных людей и фактически изгнал из партии Дубровина и его сторонников.
Дубровинцы позднее считали Пуришкевича агентом полиции, сознательно вредящим и раскалывающим партию, чтобы поставить ее под контроль власти.
Расколов самую мощную правую партию, Пуришкевич неожиданно стал дрейфовать в сторону центра и заключил тактический союз с октябристами.
Пуришкевич вообще был далеко не тем, кем казался. Оголтелым монархистом он никогда не являлся. Хотя он и имел репутацию отъявленного антисемита, его близким приятелем был Илья Гурлянд — сын казенного раввина, входивший в ближайшее окружение Столыпина.
Это была очень странная дружба, если учесть, что Пуришкевич публично поносил не только евреев, но и Столыпина, а в его газете нередко публиковались недружественные отзывы о Гурлянде. В то же время сам Гурлянд под псевдонимом умудрялся писать антисемитские статьи и прокламации.
С началом Первой мировой Пуришкевич публично отрекся от прежней клоунады, извинился перед евреями «за все, что говорил» и публично пожал руку Милюкову в Думе.
Союз русского народа, после раскола фактически уже не возродившийся как мощная организация, де-факто прекратил свою деятельность. Пуришкевич подался в Российское отделение красного креста, снарядил образцовый санитарный поезд и переменил свою политическую ориентацию. Если раньше он был страстным поклонником Германии, то теперь стал убежденным англоманом. Пуришкевич все чаще критиковал прежних правых соратников, несколько человек даже изгнал из партии за «германские симпатии».
С появлением в 1915 году оппозиционного парламентского Прогрессивного блока, Пуришкевич начал дрейфовать в их направлении и все чаще поддерживать своего прежнего заклятого врага Милюкова.
К концу 1916 года он окончательно уходит в оппозицию, перед этим полностью уничтожив правую фракцию в Думе.
В ноябре 1916 года Пуришкевич выступил с обличительной оппозиционной речью в Думе, обвинив монархию в немецком засилье и связях с немецкой разведкой. Его речь произвела столь невероятный эффект, что левые депутаты устроили ему шумную овацию, кадеты бросились жать руку, а часть соратников едва не кинулась на него с кулаками, другие принялись бранить его с мест, поднялся шум, гам, часть депутатов вывели из зала и запретили посещать заседания. Другие правые монархисты в знак протеста перестали приходить в Думу. Часть ставленников Пуришкевича вслед за ним перебежала в Прогрессивный блок.
Правая фракция, некогда самая влиятельная в Думе, прекратила свое существование и больше некому было уравновешивать думскую оппозицию.
Бывший градоначальник Одессы генерал Николай Толмачев, когда-то состоявший в Союзе русского народа, написал бывшему одесскому студенту Пуришкевичу пророческое письмо: «ваша речь ведет Россию к погибели и русский народ вам этого не забудет».
А уже через несколько дней Пуришкевич стал фигурантом еще одной сомнительной истории. Убийства Распутина.
При этом об его участии в убийстве известно только из дневника Пуришкевича и есть веские основания полагать, что в действительности этот дневник является фальсификацией. Он впервые появился в Риге уже в начале 20-х годов, после смерти Пуришкевича.
В те годы публикация фальшивых дневников была трендом, этим кормились как советские публицисты, так и эмигранты. Во всяком случае, важным моментом дневников Пуришкевича является то, что они значительно противоречат во всех конкретных деталях мемуарам Юсупова, который действительно присутствовал при убийстве Распутина.
Вообще, фигура Пуришкевича еще в начале 20-х была настолько популярна, что в Европе и Америке объявлялись лже-Пуришкевичи, читавшие лекции об убийстве Распутина за деньги. Не исключено, что и его дневник появился при похожих обстоятельствах.
Пуришкевич горячо поддержал февральскую революцию и в отличие от большинства реальных монархистов начал прославлять демократию, солнце свободы и обличать монархию. Прежние соратники смотрели на него с тягостным недоумением. Они не знали, что Пуришкевич планирует возглавить армейские санитарные части и уже пытался наладить контакты с Гучковым и Керенским на этот счет.
Однако репутация Пуришкевича была такова, что революционеры не пожелали иметь с ним дело и никакого даже самого захудалого поста не дали. В качестве благодарности за поддержку они ограничились тем, что не стали его арестовывать в отличие от большинства других монархистов.
Расстроенный Пуришкевич начал агитировать за диктатуру, а после прихода большевиков угодил под арест за попытку набрать офицеров в помощь Каледину. Однако приговор был на удивление мягким, Пуришкевич отсидел всего несколько месяцев и был освобожден по личному требованию Дзержинского под предлогом болезни сына (причем оба сына Пуришкевича служили у белых).
Этот гуманизм большевиков тем боле трудно объяснить, учитывая, что его былого соратника\конкурента Дубровина, давно отошедшего от политики и работавшего детским врачом, большевики без раздумий расстреляли.
Пуришкевич перебрался в Киев к гетману Скоропадскому. Но там особых успехов не достиг.
После крушения гетманата он перебрался к белым на юг. Но в армии он никому не был нужен. Белые-либералы считали его мерзким антисемитом и скандальным черносотенцем. Белые-монархисты видели в нем ренегата и подлеца, предавшего всё и всех ради сиюминутной выгоды.
В итоге Пуришкевич осел в белом тылу. Последней его задумкой стало создание Всероссийской народно-государственной партии со штаб-квартирой в Ялте. Отделения партии имелись в Одессе, Харькове и на Кубани. По-настоящему крупных фигур к этой партии ему привлечь не удалось, в высшее руководство ВНГП вошли в основном старые выдвиженцы Пуришкевича.
Рассчитывая получить поддержку от некогда влиятельного Великого князя Николая Николаевича, Пуришкевич вновь вернулся на монархические позиции и прочил его в Цари-диктаторы России. Он вновь вернулся к былой непримиримости, нападая на левых, евреев и недавних друзей — кадетов. Однако второго пришествия Пуришкевича в политику не состоялось.
Николай Николаевич предпочел эмигрировать из страны и не участвовать в гражданской войне, а лидеров белого движения Пуришкевич уже успел облить помоями. Руководство белых в серьез Пуришкевича не принимало, его не преследовали, но и поддержки не оказывали.
В начале января 1920 года Пуришкевич успел вывезти из Ростова больного тифом сына Всеволода всего за несколько дней до прихода красных. Он перебрался в Новороссийск, где скопилось огромное количество белых и беженцев, ожидавших эвакуации. В городе сложилась ужасающая обстановка с тифом, который косил буквально всех. Пуришкевич заразился и 24 января 1920 г. умер. Сын Всеволод выздоровел и эмигрировал в Бельгию, где скончался уже в 50-е годы. Другой сын политика погиб на фронте месяц спустя.
Пуришкевич безусловно вошел в историю как весьма колоритный политик дореволюционной эпохи. Мягко выражаясь, он был противоречивой личностью.
Его бешеный популизм и абсолютная политическая беспринципность уравновешивались его организаторскими талантами. Даже недоброжелатели отмечали, что Пуришкевич организовал действительно образцовый санитарный поезд в годы Первой мировой. А в период гражданской он прикладывал немало усилий для помощи раненым белогвардейцам, а здоровых снабжал амуницией за свои деньги, полученные за чтение лекций.
Смерть Пуришкевича как будто примирила всех с ним.
Прежние соратники, отрекшиеся от него за предательство монархии, нашли несколько добрых слов, чтобы помянуть этого неуемного и энергичного политика. А либералы, которые недолюбливали его даже в период тактической дружбы, не стали слишком сильно ругать.