Как известно, республики бывшей Югославии пережили многолетний межнациональный военный конфликт, который продолжался с 1991 по 2001 год — начиная со столкновений в Словении и заканчивая боевыми действиями в Македонии, между македонским и албанским населением этой страны. Тяжелый, болезненный опыт войны стал важным уроком для жителей Балканского региона. Здесь хорошо знают, как легко начать кровопролитный конфликт — зачастую для этого достаточно самых незначительных обид, пустяковых предлогов, которые быстро провоцируют насилие и агрессию. Однако на то, чтобы погасить его пламя, всегда уходят долгие годы, огромные средства и человеческие страдания, которые нельзя возместить деньгами.
Зыбкий мир между различными национальными общинами, которые сохраняется в течение двух десятилетий, строится на политике компромисса — в том числе, в языковой сфере. Мы убедились в этом, посетив образовавшиеся на месте СФРЮ государства, сравнивая их политику с политикой постмайдановской Украины. Эти сравнения показывают: практика языковой дискриминации, которая активно внедряется сейчас официальным Киевом, разительно отличаются от ситуации на Балканах, где в большинстве случаев отказались от притеснения языков национальных меньшинств.
Так, русинский язык, сам факт существования которого отрицается в Украине — хотя жители Киева вряд ли поймут навскидку обычные на Закарпатье слова «фрас» и «потя» — признан одним из шести официальных языков автономного края Воеводина, а также имеет статус регионального языка — языка национального меньшинства в Боснии и Герцеговине, Сербии и Хорватии. При этом, такие же права имеет в этих странах и украинский язык — несмотря на сравнительно небольшую численность местной украинской общины. А ее представители сами выбирают для себя свою идентичность, по желанию записываясь украинцами или русинами. И это не создает ни для кого никаких осложнений.
В наиболее пострадавшей от войны Боснии и Герцеговине существуют сразу три равноправных официальных языка: сербский, хорватский и боснийский — хотя последний является по существу этнолектом единого сербохорватского литературного языка, разделенного исключительно из политических соображений. Все дорожные знаки и надписи на учреждениях государственной власти и на дензнаках боснийской конвертируемой марки в обязательном порядке дублируются латиницей и кириллицей — и только один раз, в Сараево, я видел, как кто-то демонстративно зачеркнул на одном из таких знаков кириллическую сербскую часть.
В остальных случаях никто не обращает внимания на эти различия, а в школах Республики Сербской и мусульмано-хорватской Федерации Боснии и Герцеговины сами определяют для себя язык преподавания и литературные произведения для учебной программы — в зависимости от пожелания местных жителей. Школьники в Пале и Баня-Луке пишут на кириллице, изучая преимущественно сербских писателей, а в Яйце или Мостаре выбирают для себя другие произведения, напечатанные на хорватской латинице — так называемой гаевице.
Конечно, это система не идеальна — однако она куда демократичнее националистического диктата в современном украинском образовании, который проявляется в полном вытеснении русского языка и произведений русскоязычных писателей. И только такая, максимально компромиссная линия позволяет удерживать в рамках одного государства составляющие его общины — несмотря на травматический опыт не столь давней и до сих пор не забытой гражданской войны, которая оставила после себя множество ненаказанных преступлений и непрощенных обид, создающих взрывоопасную почву для новой эскалации взаимной ненависти и вражды.
Схожая ситуация наблюдается и в других пост-югославских республиках. В Сербии и даже в Хорватии, которая проводила в девяностые политику вытеснения сербского населения, официально признаны языки национальных меньшинств, а Словения предоставила государственный статус для языков итальянской и венгерской общины — в местах компактного проживания ее представителей. В Черногории считаются государственными сербский язык и ничем не отличающийся от него черногорский — а албанский язык имеет здесь статус регионального. Наконец, в очередной раз изменившая свое название республика Северная Македония утвердила своими официальными языками македонский и албанский, на котором разговаривает около четверти местного населения.
Большинство бывших югославов соглашается с тем, что такое положение дел в любом случае лучше бесконечной конфронтации и войны. Возвращения бойни страшатся практически все — и особенно те, кто пережил ее последствия на себе. Так что агрессивные оскорбления по национальному, этническому и религиозному признаку зачастую могут стать основанием для вполне серьезных уголовных преследований. Это в особенности касается Боснии и Герцеговины, где за высказывания в духе воюющей против русского языка Ларисы Ницой вполне можно odležati u zatvoru — то есть, провести некоторое время в тюрьме. И эта борьба с языком ненависти существенно улучшила отношения между представителями сосуществующих друг с другом народов.
Балканский пример показывает и подтверждает — ущемление русского языка, которое самым печальным образом проявляется сейчас в государственной политике украинского государства, является полным нонсенсом для современной Европы, за специфическим исключением прибалтийских республик. Дискриминационный языковый закон и создание нелепой институции языкового чиновника-«шпрехенфюрера» очевидно противоречат базовым правам человека, которые давно являются нормой для современного мира. Однажды от этого придется отказаться в пользу демократических ценностей, о которых так любят поговорить в нынешней Украине — старательно игнорируя их на практике.
Вопрос только в том, как скоро это случится — и какой ценой придется заплатить за это русскоязычным и украиноязычным гражданам.