Потому что она вот уже больше двухсот лет — тот самый краешек русской земли, который стал и пограничной полосой и отправной точкой миллионов судеб.
Севастополь с рождения своего был военно-морской крепостью. Таков был его удел и предназначение. И это знали все его архитекторы. Поэтому и сейчас улицы и дома его выстроены в бастионы и боевые рубки кораблей. Когда случилась Восточная война 1853-1856, больше известная в народе под именем Крымской, мощная Николаевская казематированная батарея стояла на том месте, где сейчас водная станция и поворот из Севастопольской в Артиллерийскую бухту.
Набережной в нынешнем ее виде тогда еще не было, но прекрасно сохранилось место, откуда 27 августа 1855 года река русских войск перелилась с Южной стороны Севастополя на Северную. Как известно, сил сдерживать неприятеля, а более всего — терять сотни и тысячи людей от безнаказанного артиллерийского огня, уже не было сил. Да, солдаты и матросы были готовы до последнего защищать Севастополь, военные строители генерала Бухмейстера уже возвели мост и командующий князь Горчаков отдал приказ… Город, то, что осталось от него после 349 дней обороны, был подожжен и оставлен.
Уходили, грозя врагам кулаками
…Я стою на том самом месте. К пятидесятилетию Первой обороны здесь построили ныне изрядно обветшалый спуск к воде. Барельеф на стене извещает: "Начало плавучаго моста черезъ рейдъ". Черноморская волна бьет в бетон, пожилая женщина сидит на камушке у самой воды, следит за купающимся внуком. Там, где некогда шли, утирая злые слезы отчаяния, непобежденные русские солдаты, оставляя пожарище Русской Трои, сегодня загорает компания, попивая пиво. Надо всем этим разливается шансонистая музыка ресторанчика. С Северной стороны, обозначенной угловатыми казематами Михайловской батареи, трудяга-буксир тянет плавучий кран, построенный здесь же, на Севастопольском морском заводе, оставшемся нам в наследство от былого Адмиралтейства, где строили корабли Черноморского флота России.
Поручик от артиллерии, граф Лев Толстой так описывал горестное событие 27 августа.
«Севастопольское войско, как море в зыбливую мрачную ночь, сливаясь, развиваясь и тревожно трепеща всей своей массой, колыхаясь у бухты по мосту и на Северной, медленно двигалось в непроницаемой темноте прочь от места, на котором столько оно оставило храбрых братьев, — от места, всего облитого его кровью; от места, одиннадцать месяцев отстаивающего от вдвойне сильнейшего врага, и которое теперь велено было оставить без боя. Почти каждый солдат, взглянув с северной стороны на оставленный Севастополь, с невыразимой горечью в сердце вздыхал и грозился врагам».
Переправа длилась с семи вечера до восьми утра. Последним город покинул Тобольский пехотный полк, охотники которого из числа стрелков и артиллеристов, прикрывали тайну отхода войск.
Здесь самое узкое место, всего 960 метров — такой длины был мост, который нынче можно только представить силой воображения да глядя на картины баталистов. Сразу после переправы войск и остатков гражданских, захотевших уйти на Северную сторону, мост был разобран.
Интервенты не могли поверить в то, что русские покинули позиции. В город они вошли только три дня спустя. Очевидцы говорили, что не было для торжествующих англичан и французов ничего святого в городе-крепости, который так дорого стоил им — до ста тысяч жизней. Особо отличились англичане — они тащили на свои корабли из поверженного города все, что можно — остатки домашней рухляди, доски, плиты уличного покрытия, мраморные доски и иконы церквей, и даже чугунные ядра. Кощунники не пожалели памяти павших — французские зуавы вместе с ирландскими наемниками английской армии вскрыли гробницы адмиралов Лазарева, Корнилова, Нахимова и Истомина, и сорвали с мундиров золотые пуговицы и эполеты, останки героев засыпали землей.
После Парижского мира, уходя из Севастополя, союзники взорвали Николаевскую и следующую за ней Александровскую батареи. Груды обломков, мелкий кустарник, безлюдность — таков был облик этого места на протяжении следующих 30 лет. Репутация у места установилась дурная.
Рождение современности
Девочка в белом платье принимает позу, мама ее фотографирует на мобильный. На скамейках водной станции — парочки влюбленных, релаксирующие пенсионеры читают газеты, клацают затворы фотоаппаратов. Катерок со смешным названием "Зябкий" пролетает мимо, с него доносится "На кораблях ходил, бывало, в плаванья, по всем морям бродил и штормовал, в любом порту, в любой заморской гавани бывал, повсюду я, повсюду я по дому тосковал, повсюду ясно, очень тосковал".
Экскурсия из «Артека» — стайка одноцветных мальчишек и девчонок. Экскурсовод у них — едва ли на десяток лет старше. С ученым видом рассказывает: «Перед вами памятник затопленным кораблям. Они были затоплены по приказу русского командования у входа в севастопольскую бухту»…
Только в 1883 году высочайшим повелением императора Александра III решено было остатки батарей и прилепившиеся к ним халупы местных босяков снести и построить нормальный приморский бульвар с набережной. Город-крепость получил приличное место для фланирования и променада.
Понятно, что на бульвар пускали только «чистую публику», за этим тогда следила полиция. Набережная же была попроще, демократичней. Особенно после того, как к полувековому юбилею Севастополь получил свой самый узнаваемый символ — памятник затопленным кораблям. Той самой русской эскадре, которая под водительством Нахимова уничтожила турецкий флот в Синопской бухте, а потом в буквальном смысле костьми легла, перегородив вход в бухту, дабы англо-французский флот не смог прорваться на внутренний рейд.
К тем юбилейным событиям набережная приобрела в общих чертах свой современный вид. Глядя на старые фотографии отмечаешь, что не хватает «гранита на пристанях» и памятных якорей на том месте, где все в том же 1905 году были расстреляны революционные матросы с крейсера «Очаков», которых поднял на бунт флотский лейтенант Петр Шмидт, сын участника Первой обороны, кстати говоря.
Память о великом русском Исходе
Восстание на «Очакове» стало первой ласточкой тех грозных событий, которые Севастополь вместе со всей Россией пережил в годы Гражданской войны. Кориловская набережная в эти годы видела и комфлота Колчака, бросившего в пучину вод Севастопольской бухты свое золотое оружие, и немцев, которые захватили Крым и Севастополь по итогам Брестского мира, и революционных матросов, и генерала Петра Врангеля, которому судьба повелела быть командующим Исхода.
В минувшем году мне довелось беседовать с рядом московских и севастопольских общественников, затеявших увековечить память тех многих русских людей, которые проиграли в братоубийственной гражданской войне и вынуждены были оставить Родину. Хорошо известна цифра — 145 тысяч человек были вывезены Врангелем из Севастополя, Симферополя, Ялты, Феодосии, Керчи.
Историки признают — организация Исхода (такое название получило бегство белой армии Крыма в литературе и обыденной речи русской эмиграции) была на уровне. Сумела уйти практически вся армия, не был брошен на произвол судьбы ни один офицер, весь корпус вывезен на чужбину. Кто-то, конечно, остался и попал в жернова красного террора. Современный историк Илья Ратьковский считает, что репрессированных могло быть до полутора тысяч человек.
Большая часть уходивших на Запад, собралась, конечно, в Севастополе. Вся Артбухта, Приморский бульвар и площадь Нахимова с Графской пристанью и территория морского порта до самой Южной бухты были заполнены толпами людей, лошадьми, телегами, узлами, баулами, горами снарядных ящиков, винтовок и прочего скарба.
Помните сцену из фильма «Служили два товарища», где герой Владимира Высоцкого — поручик Брусенцов пытается провести на отходящий из Севастополя последний пароход своего верного коня? Сцена взята из жизни — сотни коней были оставлены на Графской пристани, на Приморском бульваре и, конечно, на Корниловской набережной. Она стала последним воспоминанием о русской земле для многих и многих тысяч жертв братоубийственной русской войны.
Будет ли поставлен памятник Исходу на набережной в Севастополе? Пока неизвестно. Она сегодня, на мой взгляд, нуждается в коренной реконструкции. И первые признаки переделки уже видны, новая русская власть снимает с набережной торгашеский налет, приобретенный ею за два с лишком десятилетия украинского правления городом Героем. Смогут ли севастопольцы примирить памятники героям Первой (имперской) обороны и памятники Второй (советской) со знаками или памятниками деятелям Белого движения? Тут ведь дело не только в каком месте ставить камень, а и в психологии примирения, необходимой для того, чтобы, наконец, прекращена была русская Гражданская война, официально закончившаяся по советским учебникам в 1922 году.
Корниловская набережная — место, которого не избежать ни одному человеку, приезжающему в Севастополь. Как в прямом, так и в метафизическом смысле. Вся античность героики двух Оборон, вся прелесть белого средиземноморского вида города, наблюдаемая с моря, и созданная семьей архитекторов Бархиных, возносят человека к лучшим помыслам. Такова природа великих мест, их «гений места».
ФОТО: Олег Измайлов
«Вы его не восстановите»
Знаменитый советский фоторепортер, уроженец Донецка Евгений Халдей известен во всем мире своим фото водружения Знамени Победы на поверженный рейхстаг. Но в Севастополе не менее известны его снимки, повествующие об освобождении города 9 мая 1944 года. Одна из самых впечатляющих карточек этой серии — группа матросов и солдат проходит под знаменитой аркой грота, по которой попадаешь с Приморского бульвара на Корниловскую набережную. Каким-то чудом арка выжила, так же, как и памятник затопленным кораблям. Чудом, потому что невозможно посчитать сколько бомб и снарядом упало на великий город-крепость за 250 дней Второй обороны и при штурме его через два года советскими войсками.
Летом сорок второго, матросы Краснознаменного Черноморского флота, покидая родные гавани, клялись вернуться. Уходя, за спиной своей они оставляли руины. У Графской торчали из воды мачты потопленного немецкой авиацией крейсера "Червона Украина", останки кораблей виднелись во многих других бухтах. Жителей в развалинах почти не осталось.
Когда Уинстон Черчилль приезжал в 1945 году на Ялтинскую конференцию, он пожелал посетить поле Балаклавского боя, где среди сотен английских аристократов в самоубийственной атаке легкой кавалерии погиб и один из его предков. Заехал британский премьер и в Севастополь. В то, что от него осталось, потому что 94 процента жилого фонда были разрушены. «Оставьте его, — сказал Черчилль Сталину, — вы его уже не восстановите». «Восстановим за 10 лет», — ответил будто бы вождь.
9 августа в Севастополе отметили 70-летие начала восстановления города. Взойдя по лестнице с набережной на бульвар, я наткнулся на стенды выставки, повествующей об этом деле, накалом страстей и подвигами ничуть не уступающем героическим оборонам. Здесь, у стендов стало понятно, почему проект Бархиных по восстановлению, созданный в 1943-1946 годах, начали воплощать в жизнь только в 1948-ом. Одна-единственная цифра — советские саперы извлекли и обезвредили в Севастополе 260 000 мин и снарядов.
По сути дела Севастополь строили заново. Но то, что можно было восстановить — восстановили в прежнем виде. В том числе и набережную памяти адмирала Корнилова. Да, потом еще десятилетиями доделывали, достраивали, но в целом она такова, какой ее увидели члены правительственной комиссии, приехавшие принимать окончание работ в 1957 году.
От Графской пристани через водную станцию, мимо памятника затопленным кораблям, под белоснежными «кораблями» биологической станции южных морей, драмтеатра и гостиницы «Севастополь» лента нашей исторической памяти вьется, округляя квадрат Артбухты и уходит на мыс Хрустальный, над которым высятся Солдат, Матрос и парус — память о тех, кто следовал во все времена завету умирающего после ранения на Малаховом кургане адмирала Владимира Алексеевича Корнилова — «Отстаивайте же Севастополь!»
По набережной гуляют неспешно толпы туристов, дух умиротворения веет над водной гладью, над пустыми глазницами старых фортов — Михайловского и Константиновского равелинов. Они оба стали музеями. Но глядя с набережной на них, на боевые корабли стремительно обновляющегося Черноморского флота, понимаешь, что недругам России не стоит обманываться — дух русской славы никогда не выветрится из легкого, но прочного инкерманского камня, которым выстроена сердцевина главной морской крепости нашей истории.