Когда на улице тепло, на скамейке у моего подъезда рассаживаются старушки — картинка, тем более дорогая, что в Москве этой дворовой идиллии не сыскать сегодня днем с огнем. Одна из них все время заговаривает со мной на чистейшем суржике, и делает это естественно, без малейшей неловкости или стеснения. И я даже испытываю странную благодарность из-за того, что она доверяет мне настолько, что готова со мной делиться очень на самом деле интимным веществом языка. Точно так же я помню, как в 2014 и 2015 годах я с коллегами мотался по разоренным селам, расположенным рядом с Луганском или вокруг Дебальцево, и местные жители проклинали фашистов, как они называли украинских военных, все на том же суржике. Выразительности и многоосмысленности этих проклятий можно было дивиться бесконечно.
Языковой вопрос не был для Донбасса до определенного периода сколько-нибудь болезненной темой. Украинизация, развернувшаяся еще в далекие советские времена, была принята как нечто неизбежное, но не смертельное. Русские язык и культура легко двигались, освобождая пространство рядом с собой народной диалектной речи, полагая, что они ничуть не будут умалены таким соседством. Проблемы начались уже после развала СССР, когда новое поколение украинизаторов стало сначала постепенно, а потом все более агрессивно выдавливать русский из сферы образования и делопроизводства, оставляя за ним лишь функции коммуникатора в бытовом общении.
Надо понимать, что Донбасс был долгое время предельно лоялен ко всему украинскому, а в некоторых случаях даже вполне патриотически настроен, как, например, во время Чемпионата мира по футболу в 2012 году, когда на донецких трибунах местная молодежь упоенно размахивала флагами Украины в знак поддержки национальной сборной, да и вообще украинского футбола.
Украинский знали все, хотя общаться, конечно же, предпочитали на более привычном русском. Касалось это, конечно, главным образом суржика, поскольку галицийский украинский, в котором преобладают заимствования из польского, навязываемый сегодня в качестве литературной нормы, даже в Киеве понимали и до сих пор понимают далеко не все.
Язык — это многослойная матрица, вбирающая в себя дух, смыслы и ценности, сформировавшей его культуры. В этом смысле политика, ставившая своей целью лишить русский его культурной глубины и ценностного контекста, была, конечно же, направлена на искажение и подрыв идентичности юго-востока Украины. И поэтому языковой вопрос становился со временем все более травматическим и острым, порождая конфликт, кажущийся некоторым со стороны и сегодня не заслуживающим внимания: дескать, о каком притеснении говорят эти люди, если говорить на русском никому не запрещают.
Тем не менее конфликт набирал обороты, поскольку понимание того, что посредством языковой реформы русских стараются лишить культурных корней, перестало быть только узким знанием интеллигенции — смысл дискриминационной практики в результате многолетней общественной дискуссии стал очевиден очень многим.
Языковой вопрос был поднят на знамя "Партией регионов" в качестве одного из основных. Перед последними выборами Виктор Янукович обещал своим избирателям, что он сделает все, для того, чтобы русский получил статус второго государственного языка. Обещания он своего не исполнил, но добился принятия "Закона о региональных языках", который давал русскому возможность хоть как-то существовать на уровне тех регионов, считавших этот язык родным.
Достаточно вспомнить тот факт, что начало акций протеста в Донбассе спровоцировала успешная попытка митингующих на Майдане надавить на депутатов, часть которых угрозами физической расправы заставили проголосовать за отмену этого закона. Это наилучшим образом демонстрирует, до какого раздражения довела людей длящаяся к тому моменту уже чуть более двух десятков лет украинизация.
Именно языковой вопрос разделил Украину, и те, кто сегодня внес в Раду законопроект, который окончательно лишает русский язык всякой легитимности, едва ли отдают себе отчет, что они подкидывают поленья в костер, пламя которого может перекинуться и на другие русскоязычные области страны.
Украинский не подвергся никаким гонениям в Донбассе, более того, сегодня он является вторым государственным языком как в ДНР, так и в ЛНР. Но языковая практика складывается таким образом, что сами люди за почти три года войны стали воспринимать этот язык как язык ненависти, как речь врага, как нечто чуждое и угрожающее. В школах Донецка сегодня почти не находится желающих изучать украинский, хотя сам предмет остается в образовательной программе. А к суржику охотно прибегают для того, чтобы высмеять, довести что-то до абсурда, указать на нелепость и ложь, подчеркнуть опасность, ошельмовать украинского собеседника в соцсетях, — смыслы, загруженные в язык войной, стали преобладающими.
Мой хороший знакомый, донецкий бард Владимир Скобцов часто в своих песнях уплощает украинскую речь именно до ее узко негативного значения, которое было придано тому или иному слову бандеровщиной, военными действиями, речевым поведением украинских политиков. А вот, например, знакомая написала мне в Фейсбуке: "До вечора, москаль, нэ доживешь!" Даше шутливая угроза на украинском языке приобретает особую выразительность, поскольку ее страшной коннотацией становится звериная серьезность национализма, доведшего Украину до кровавого гражданского противостояния.
Нет, никто не станет бить морду украиноязычному гражданину, если вдруг на улице Донецка ему вздумается спросить дорогу на украинском. Напротив, ему вежливо, даже подчеркнуто вежливо и детально все объяснят, но едва ли собеседник зайдет так далеко, что перейдет с ним на один язык. Отчуждение от украинского стало осознанной манерой поведения. А ведь еще несколько лет назад в этом городе жили филологи, историки, поэты и писатели, влюбленные в прекрасный украинский язык, а то и в диковинную галицийскую речь, верили в их будущее, собирали творческие вечера, чтобы вместе наслаждаться чарующими звуками. Сегодня их или нет — уехали — или уже не собираются.
