В эти чёрные дни весь мир был вместе с Францией. Париж, люди скорбели вместе с тобой.
Монстры, устроившие чудовищные по своему размаху и жестокости преступления, словно отвечая на антивоенную песню Джона Леннона, не дали миру шанс. Они постановили начало новой эры в истории человечества — эры тотальной войны. Зверь с Востока, о котором свидетельствовал Иоанн Богослов, явился, чтобы разверзнуть ад. «Исламское государство» — его пылающая, раскалённая оболочка, — как дьявольский шар зла из фильма Люка Бессона «Пятый элемент», желает сделать землю своей. Границы исламизма кровавы.
Сам я никогда не был во Франции, но рос на французской литературе. Культура, страна как родные. Тем больнее оказалось произошедшее.
Конечно, трудно судить на расстоянии, но думаю, не ошибусь: простые люди на рок-концерте и стадионе, в супермаркете и кинотеатре во многом оказались заложниками той политики, которую проводила их власть. Как бы лояльная, как бы толерантная, населившая страну разными людьми и решившая, что они смогут существовать на одной территории. Результаты эксперимента оказались неутешительными.
Вчера я вспомнил сборную Францию по футболу конца девяностых — начала нулевых. Ту, что выиграла чемпионаты Европы и мира. Там были арабы, армяне, африканцы и, кажется, всего два француза. Все они делали результат, сосуществуя друг с другом, но лишь до тех пор, пока ковались победы. Дальше начинался ступор. Так произошло и со всей страной.
Теперь граждане Франции станут выбирать — антивоенные митинги или погромы лагерей беженцев, мечетей. Уверен, они разберутся, сделают правильный выбор, как бы ни было тяжело его бремя. Франция, мои тебе соболезнования.
Сейчас же несколько о другом — о том, как отреагировали на французскую трагедию в России и Украине. Фейсбук предложил своим пользователям раскрасить аватары в цвета французского триколора. В знак поддержки. И многие поддержали данную инициативу. Не просто потому, что поддались навалу масс, но потому, что действительно сопереживали. Люди почувствовали, разделили боль других людей.
Мне написали несколько человек из нынешних Народных Республик: да, французы не особо сопереживали нам во время обстрелов, но мы скорбим вместе с ними. Это пишут люди, живущие в нищете, голоде, холоде, преданные всеми и вся.
Из парижских событий, помимо прочего, я сделал один важный вывод — о том, кто есть русский человек всегда и сегодня. Русский, независимо от гражданства и национальности — будь он украинец, армянин, белорус или молдаванин, — русский культурно, цивилизационно. Такой человек всегда сострадает. Сострадает, потому что не может иначе. Сострадание — краеугольный камень его жизненной конституции, и душа его, вспоминая слова Тертуллиана, по натуре своей христианка.
Фёдор Достоевский и Владимир Соловьёв, родоначальники Русской идеи как особой миссии русского народа по спасению и примирению всего человечества, писали, что русский человек есть православный человек и во многом потому он всемирно отзывчив, способен остро, искренне реагировать на боль, несправедливость мира. Слова, озвученные более ста лет назад, как бы ни пытались высмеять, извратить их, в полной мере подтвердились после парижских событий. Люди России и Украины сострадали вместе.
Впрочем, нашлись и нелюди, мрази, писавшие что-то в духе «дошарлились французы», призывавшие сто раз подумать прежде, чем выражать соболезнования. Эти инвалиды души и духа подчас не просто показательно избегали сочувствия французской беде, но и публично глумились над ней, упражняясь — кто кого перещеголяет — в злорадстве. Логика их была тупа и порочна: французы не сострадали, когда жгли людей в Одессе, бомбили города Донбасса, когда стало известно о рухнувшем в Египте российском самолёте — они вели себя как мрази, так, стало быть, и мы после парижской геенны поведём себя так же, не будем ни сострадать, ни сопереживать, ни выражать соболезнования — будем такими же мразями.
Однако на деле абсолютно неважно, скорбели ли французы, европейцы или кто-то ещё. Важно, как отреагировали мы, как отозвалась трагедия в наших сердцах, что пробудила и во что заставила верить. Только это составляет ключевую ценность.
Безусловно, многие припомнили и «Шарли Эбдо». Хотя с ними-то как раз всё понятно. Не опубликовали бы они очередные мерзости — и вся их хваленая независимость, бескомпромиссность ломаного су не стоили бы. Опубликовали — и подписали себе приговор, выносящийся постепенно, пока обстановка во Франции, что неизбежно, станет ухудшаться.
Но это проблемы французских карикатуристов — отчего мы, россияне, так озаботились ими? Ведь припоминание «Шарли» превратилось в какое-то нелепое мракобесие, когда по одному заштопанному журнальчику судили, аннигилировали целую нацию. Да уж, поистине мещанское малодушие.
Такое же низкопробное, как и молчание нашей «прогрессивной общественности» о связи парижских событий с французскими бомбардировками Сирии. Той самой общественности, что, заходясь, верещала о взорванном аэробусе, следовавшем из Египта в Россию. «Это вам от ИГИЛ за необдуманность, за глупость!» — бились они в истерике особенно дикой тогда, когда надо было скорбеть. Теперь же молчат, не предъявляют ничего Франции. Фарисеи. Просевшие, как порог.
Всё это — вопрос выбора, бремя выбора, ставящегося с ослепляющей неумолимостью сегодня: кто ты, какова твоя личность, твоя самоидентификация? Человек ты, душу и сердце имеющий, или мразь дрожащая?
Ведь последние времена — а то, что мы переживаем по всему миру, это, безусловно, предвестие решающей, апокалиптической битвы, — несмотря на все ужасы и страхи, имеют и позитивный контекст: шелуха спадает, и открывается подлинное, настоящее. Душа лишается внешних покровов и предстаёт нагой перед другими людьми и перед Богом. Человек реагирует так, как должно, так, как единственно можно реагировать при виде чужой беды. Он сопереживает, сострадает и хочет помочь. Нелюдь же начинает искать оправдания своей холодности и жестокосердию.
Парижские события в очередной раз напомнили, что линия разделения добра и зла проходит через сердца, а главная битва идёт в душе — и исключительно нам решать, кто в ней победит. Французский ад не только разъединил, но и соединил, примирил украинцев и россиян, европейцев и русских, задекларировав: они не враги друг другу, раз способны сострадать в едином порыве.
Подлинное зло надо искать в другой стороне, там, откуда, клокоча и гогоча, напирает орда варваров, для которых плевать, на каком языке ты говоришь, если только ты ни исходишь их собственной ненавистью. Эти бесы идут против самой Истины, против Любви Божьей — и вот что самое страшное: находят единомышленников там, где их быть не должно, там, где царствует смерть.
Единомышленники эти — необязательно те, кто вступает в ИГИЛ, но всё чаще те, кто отрезает милосердие в себе, ожесточает сердце, отсекает Правду и вместе с остальными бесами кричит: «Распни, распни его! Он не такой, как мы! И покарай их, потому что они сами карали!». Вот то зло, которое пробудила в людях ночь парижских кошмаров. И с этим злом не менее решительно, чем с ИГИЛ, надо бороться.
