Когда я гуляю с дочерью, и что-то не так: раскричалась, расхныкалась — тут же появляются советчики, заваливающие рекомендациями, что делать и как поступить. Они, похоже, разбираются в проблеме лучше меня. Со стороны виднее. Так они думают.
Читая иностранных журналистов, пишущих о событиях в Украине, я испытываю похожее чувство. Им с красивого — наверное, Капитолийского — холма кажется, что мы, русские, украинцы, существуем в ирреальном мороке.
И только они, обитатели холма, знают, как всех нас спасти. Лондонские, нью-йоркские, парижские журналисты в пасторски-настоятельной манере пишут об Украине, даже не выбираясь за границы своих флэтов.
К примеру, читаю я статью известного журналиста Гвинна Дайера, опубликованную в англоязычном корейском издании "Korea Times" под названием «Украина: игра окончена?». К изданию у меня есть претензии: в 2010 году после взрывов в московском метро оно отреагировало на трагедию двумя карикатурами, насколько аморальными, настолько и эстетически бездарными: над взорванным составом возвышается уродливый медведь в шапке-ушанке, а рядом валяются окровавленные тела погибших, так же выполненные в гротескной манере.
К Гвинну Дайеру претензий меньше, но после прочтения статьи появляются увесистые вопросы.
Текст его — россыпь штампов, апеллирующих к воинственности России. И подобное лишний раз усиливает желание разобраться в том, что на самом деле происходит в Донбассе. Так сказать, взглянуть со своего холма.
«Когда в Киеве в конце прошлого года началась настоящая революция, на Площади Независимости в течение нескольких месяцев день и ночь находились огромные толпы безоружных граждан… На Востоке всё происходило совсем иначе», — пишет Дайер. При этом он не задаётся вопросом, на что существовали «огромные толпы безоружных граждан». Почему не ходили на работу и чем, собственно, питались. Но это так, к слову.
Главное — то, что люди в Донбассе не сразу взяли оружие. Прежде, чем состоялся захват административных зданий, местные жители несколько месяцев выходили на массовые еженедельные митинги в надежде быть услышанными.
Дайер считает иначе: «Ещё в апреле у пророссийской «революции» в Донецкой и Луганской областях не было никакой массовой поддержки… Там не было огромных толп протестующих». Сомневаюсь, что в этот момент Гвинн находился в Донецке или Луганске. Его заявления скорее напоминают риторику украинских СМИ, отрицавших любой факт несогласия Востока Украины с евромайдановской политикой Киева.
Между тем, и в марте, и в апреле я, как наблюдатель, присутствовал на донецких митингах, где было, по меньшей мере, десять тысяч человек, мирно выражающих свой протест. Вечером же, смотря украинское телевидение, я с удивлением слушал мифы о привезённых из Белгорода и Брянска российских «титушках».
Так сколько же их завезли тогда? Тысячу, три, пять? Сотни автобусов? Но для чего существует граница? Украинское телевидение ответило и на это: людей на митинге было не больше полутысячи. Простите, но тогда кто все эти люди, которых я видел лично?
Вдруг, как пишет Дайер, «на улицах появились хорошо вооружённые люди в масках и стали властью, объявив, что они создают революционные режимы, дабы спасти народ от киевских «фашистов». Оно, может, и так, но с двумя очевидными поправками.
Люди не были хорошо вооружены. Их арсенал не особо отличался от того, что вначале использовался на Евромайдане. И фашисты, при всём беспутстве и глупости российской пропаганды, не мифические, а вполне реальные. Их действия оказались решающими во время Евромайдана. Сейчас они воюют на Востоке Украины и во многом определяют внутреннюю политику Украины; для этого им не надо находиться в депутатских креслах. Они устанавливают свой режим на практике — на улицах городов и сёл.
Безусловно, в современном украинском, как и в любом другом европейском государстве, классический фашизм невозможен.
Его заменяет фашизм либеральный, где на словах превозносятся свободы и толерантность, а на деле захватывают крематории, пытают людей и оправдывают убийства инакомыслящих граждан.
Это фашизм нового образца, о котором умалчивает Гвинн Дайер. Именно против тоталитарной диктатуры, фашистских настроений, языковой казни, титульной нации и протестовали в Донбассе.
Дайера изумляет малочисленность донбасского сопротивления — «в Донецке почти два миллиона жителей, в толпе Губарева было от силы две тысячи», — но Евромайдан начался с полусотни студентов на Площади Независимости. Радикально настроенные, готовые к конкретным действиям личности — всегда в меньшинстве, далеко не каждый готов взять автомат, но при соответствующих условиях их модус операнди становится доминантным. Маргиналы более активны, не ограничены ни совестью, ни моралью; от того и беды всех революций.
Евромайдан это доказал. Там было немало людей, вдохновлённых благими идеями, но не они, а вооружённые боевики сделали революцию.
Гвинн Дайер пишет: «Бывший президент Виктор Янукович отдал полиции приказ на применение оружия в самые последние дни своего правления. И только тогда в толпе на площади появилось огнестрельное оружие. На Востоке всё было иначе». Но оружие у митингующих Евромайдана было ещё во время первого, крещенского, штурма. В Донбассе оно также появилось тогда, когда люди окончательно поняли, что думать об их интересах никто не будет. Как не думал Ельцин, когда кромсал регион по живому без какой-либо на то логики и, главное, права. Но и после вооружённого восстания — об этом Дайер молчит — никто не говорил о сепарации. Речь шла только о расширении полномочий для региона.
Я был в Донбассе тогда, и люди были недовольны, прежде всего, политикой нового украинского правительства. Страх и желание быть услышанными — вот доминанты того времени. Когда они не нашли выхода, то трансформировались в агрессию.
Новое украинское правительство сначала не захотело слышать людей. Затем позволило захватить государственные объекты. И, наконец, дало провести референдум. Сделало всё, чтобы проект «Народные Республики» состоялся.
Анти-террористическая операция если и должна была стартовать, то намного раньше, а так она превратилась в действия хирурга, который дождался, когда у больного аппендицит перейдёт в перитонит, вмешательство будет опасно для жизни — и вот тут решил разобраться.
Подобная алогичность действий во многом была продиктована абсолютной небоеспособностью украинской армии, находившейся в жутком, разобранном состоянии. Её воссоздание после двадцати трёх лет разграбления происходило непосредственно во время боевых действий. И успешная оборона Славянска — лучшее тому подтверждение. В результате, бойцы сопротивления не просто, как пишет Дайер, начали отход из города, но вывели большую часть сил для передислокации, и это далеко не тот разгром, о котором отрапортовали украинские генералы.
Но говорить об этом, ясное дело, никто не стал, потому что сказать значило признать капитуляцию.
Понадобился ещё больший акцент на внешнем враге — на России. Это и объясняло неудачи украинской армии, и мобилизовало патриотически настроенных украинцев, превратившихся, к несчастью, в пушечное мясо. Тогда же появились специальные батальоны, финансируемые олигархами.
Им, по официальной версии Украины, противостояли элитные силы противника. В частности, украинские СМИ, как, собственно, и Гвинн Дайер, упивались отношением Стрелкова-Гиркина к российским ФСБ и ГРУ. Правда, вскоре выяснилось, что принадлежность эта в далёком прошлом. Сейчас же западная пресса всё больше говорит о самостоятельности действий Стрелкова.
Выяснилось и то, что в Донбассе нет бойцов российской армии. Да, там, действительно, сражаются осетины, чеченцы, кубанские казаки, русские, но все они добровольцы. Это признаёт и Гвинн Дайер. Они ушли в ополченцы не потому, что им так наказал Путин, а либо по моральным, либо по меркантильным соображениям. Хотя говорить о них в сугубо героическом контексте, превознося, идеализируя, безусловно, не верно. Если бы Россия сегодня реально поставляла в Донбасс оружие, людей, другие ресурсы, то перевес был бы на другой стороне.
Конечно, украинское правительство этого никогда не признает, ведь как только рухнет российский враг, так граждане сразу начнут задавать вопросы, которые, в принципе, можно будет свести к одному: «Почему так погано жить стало?» И тут одной Россией крах не объяснишь.
Так же, как не объяснишь того, что вначале был Евромайдан, где поощрялась русофобская, а подчас фашистская риторика, как следствие, вылившаяся в нелепые заявления и законы, которые и привели к сепарации Донбасса и Крыма.
Не Путин кричал со сцены о смерти для русских. Не Путин скандировал «москаляку на гиляку». Не Путин первым делом лоббировал закон о запрете русского языка. Не Путин пытал людей. Но Путин отказал в помощи Донбассу. И Гвинн Дайер прав в том, что добровольцы из ополчения ждали российской помощи. Их бросили.
Люди в Донбассе всё это хорошо помнят. И уже не забудут. Многие из них выбирают поддержку ДНР и ЛНР не потому, что симпатизируют их представителям — нет, к большинству из них есть серьёзные претензии, — а, в основном, потому, что не разделяют курса нынешней политической украинской элиты. И те события, которые происходят сейчас на территории занятых украинской армией городов, лишний раз убеждают их в том, что существование в нынешней Украине будет, как минимум, проблематично, а, как максимум, невозможно.
И когда Гвинн Дайер пишет, что после окончания войны «местные жители, воевавшие рядом с добровольцами, будут амнистированы, хотя, конечно, амнистия не коснётся тех, кто совершил вопиющие преступления», то не детерминирует, что скрывается за дефиницией «вопиющие преступления». А зря. В матрице современных украинских ценностей она может означать что угодно. Для Олега Ляшко, например, — девять процентов поддержки среди голосовавшего населения Украины — «житель Славянска» — это тоже чудовищная вина и вопиющее преступление.
И в данном контексте донбасская война проиграна для всех её участников. Проиграна изначально. Вопрос Гвинна Дайера «Украина — игра окончена?» риторичен.
Но он этого не понимает. Так же, как не понимает того, что игра, собственно, закончилась давно, на первых жертвах Евромайдана. Уже тогда стало ясно, что в Украине разразится гражданская война. И виной тому не Россия, а внутренние противоречия между самими украинцами, пестуемые на протяжении двадцати трёх лет независимости.
Но с красивого холма Украина кажется совсем другой. В ней, похоже, как во время «холодной войны», есть только «плохие, плохие русские», и они всему виной.
Однако, за холмом, внутри ада донбасской войны, всё иначе. Там есть только ужас войны. Пребывающие в нём видят кошмары наяву. И, возможно, им кажется, что дело не в деньгах и не в сланцевом газе, не во флагах и не в автоматах, не в количестве оружия и не в старом фольклоре о бандеровцах и москалях. У них, людей Донбасса, есть только страх и надежда на радость, когда весь этот ад, наконец, закончится.
Они надеются, что когда проснутся, вырвавшись из кошмарного морока, то на улицах воцарится мир. В Донбассе и во всей Украине.
Собственно, это то, что единственно важно сегодня.
