Ситуация на фронте как раз такова, что она позволяет оттягивать принятие экстраординарных решений. Это классическая война на истощение, которая может затянуться чрезвычайно надолго, считает независимый военный эксперт Александр Храмчихин
Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.
— Александр Анатольевич, в одном из своих интервью вы говорили, что прямая война США и Китая будет возможна только в том случае, если Пекин начнет силовую операцию против Тайваня, а Тайвань окажет ожесточенное сопротивление. Означает ли это, что если бы Украина не оказала серьезное сопротивление России, то США и Запад не стали бы давать Киеву много денег и много оружия?
— Разумеется. Все зависело именно от сопротивления Украины.
Напомню, что перед началом кампании Запад заранее отправлял Киеву очень много индивидуального оружия (ПЗРК, ПТРК, РПГ). Предполагалось, что Украина очень быстро будет захвачена, но при этом сможет быстро развернуть партизанскую войну в тылу российских войск. Но получилось то, что получилось.
— В первые дни вы весьма оптимистично высказывались о ходе СВО, сравнивая ее с вторжением США в Ирак в 2003 году. Почему не получилось так же?
— Потому что Россия не США. Она не умеет так воевать. Украина — это тоже не Ирак. Украина — это наше отражение. Честно говоря, арабы — плохие воины. А славяне совсем наоборот.
— Почему в первые месяцы не удалось пресечь поставки западного оружия?
— А как их можно пресечь? Украина слишком большая. У нее очень большая граница со странами НАТО. Без применения ядерного оружия пресечь их просто невозможно. Их можно было пресечь, если бы мы захватили всю Украину в первые месяцы. Но это не получилось.
— Почему авиация не смогла одним махом накрыть все склады?
— Потому что у Украины была хоть и чисто советская, не проходившая никакого обновления, но тем не менее сильная ПВО.
— Денис Пушилин ранее сообщил, что ситуация на флангах под Артемовском улучшается и что скоро может произойти освобождение города. Как дальше будут развиваться события на этом направлении? Как это в целом повлияет на ход кампании?
— Сам по себе этот город стратегического значения не имеет. Вопрос в том, сколько стороны готовы тратить ресурсов на это сражение и что они будут иметь после него. Все еще зависит от того, каковы будут дальнейшие планы сторон. Я ничего конкретного по этому поводу пока сказать не могу. Потому что после этого фронт либо стабилизируется очень надолго, либо Россия попытается наступать дальше, а Украина попытается что-то отбить.
— Есть ли у Украины силы для планирования операций на других участках фронта?
— У Украины очень даже большие силы. И по людям, и по технике. В обозримом будущем они не исчерпаются. Хотя Украина воюет в чисто советском стиле 1941 и 1942 года. Для нее собственные потери не имеют значения как в обороне, так и в наступлении. Потому что украинское руководство не волнует будущее собственной страны.
— А у кого из сторон лучше получается формировать резервы?
— Теоретически ресурсов у России гораздо больше. Но тут начинается политическая составляющая.
На Украине по факту установилась военно-нацистская диктатура, которая может мобилизовать какие угодно силы, притом что техническая помощь все равно идет с Запада.
А у России есть свои политические ограничения. Руководство страны не хочет не то что полной, но даже дополнительной частичной мобилизации. Оно хочет в максимальной степени сохранить обычную жизнь на почти всей прежней российской территории.
— Вы не разделяете идеи о том, что России нужно бить по железнодорожному полотну или уничтожать мосты через Днепр, мотивируя это опытом Великой Отечественной войны, когда ни у одной из сторон это не получилось. Вы по-прежнему так считаете?
— Разумеется.
Бить по полотну вообще бессмысленно. Бить можно по эшелонам, если вы точно знаете, что этот эшелон перевозит военные грузы. Просто так стрелять по железной дороге — это идиотизм.
Насчет мостов сложный вопрос. Это вроде бы хорошая и интересная цель. Но это требует очень большого расхода боеприпасов. К тому же Россия теоретически сама может воспользоваться этими мостами.
— На это есть два контраргумента. Первый: не надо взрывать мосты, надо постепенно их повреждать, чтобы затруднить логистику, как это было в Херсоне. Второй: мосты все равно надо стремиться уничтожить, потому что ВСУ их все равно взорвут при отступлении.
— Эти аргументы тоже есть. Вопрос сложный. Но, повторюсь, если про мосты еще можно как-то говорить, то бить по железнодорожному полотну — это просто абсурд.
— Почему удары по энергетике не дали видимого эффекта? Потому что Украина ее быстро восстанавливает? Или потому что у нее изначально был очень большой запас мощности?
— Я, кстати, не знаю, почему мы не продолжили эти удары.
Понятно, что Советский Союз построил на Украине сверхизбыточную энергосистему в расчете на 50—60 млн населения и на мощнейшую промышленность. Сейчас населения там примерно вдвое меньше. И от промышленности осталось не очень много. То есть на оставшееся население и на оставшуюся инфраструктуру энергетики там вполне хватает, сколько ни уничтожай. Возможно, что в России это поняли и перестали тратить на нее боеприпасы.
— Судя по ракетным ударам по большим складам в Павлограде, Хмельницком или в Одессе, можно ли сказать, что мы стали бить точнее на второй год СВО?
— Возможно. Это сложно понять, потому что у нас нет никаких объективных подтверждений этому. На Украине мощнейшая военная цензура, которая почти все изолировала. Мы можем судить об этом только по косвенным признакам.
— Насколько я понял по вашим высказываниям, вы не предвидите расширения конфликта на Украине, чтобы вместо нее потом в войну вступали Польша или Румыния. Почему вы так думаете?
— Польша может войти на западную Украину, если Украина начнет всерьез терпеть поражение. Причем это будет не ради спасения Украины, а ради возвращения территорий, которые принадлежали Польше до 1939 года. Вполне вероятно, что в этом случае поляки ни с кем не будут советоваться. Может быть, с американцами, но точно не с европейцами. Но это пока очень гипотетический сценарий.
Румыния вообще ни во что вмешиваться не будет. Боевые качества румынской армии таковы, что лучше ее иметь противником, чем союзником.
— А как же Приднестровье?
— Приднестровье — это вопрос серьезный. Я бы сказал, что атака на Приднестровье — это беспроигрышный для Украины ход. Потому что группа российских войск в ПМР не сможет оказать серьезного сопротивления, будучи в полной изоляции. А прорваться туда в приемлемые сроки ВС РФ сейчас неспособны.
Другое дело, что в этом случае в конфликт втянутся Молдавия и Румыния, а они этого пока не очень хотят. Особенно Молдавия. В Кишиневе считают, что в будущем Россия может туда дойти, а Молдавия совсем не Украина в военном плане. Молдавии может быть совсем плохо и дело не ограничится одним Приднестровьем. Это единственное, что Молдавию сдерживает.
Сама Украина атаковать Приднестровье не может, потому что тогда формально это будет агрессия против Молдавии.
— Какова численность войск Приднестровья вместе с российскими миротворцами?
— Вряд ли их больше 25 тысяч человек с весьма устаревшим вооружением в ограниченном количестве и слабой ПВО. Тут объективно невозможно долго воевать. Поэтому для Украины это был бы беспроигрышный ход, если бы не политические ограничения.
— А где Украина возьмет группировку в 50 тысяч человек для захвата Приднестровья?
— Она это сможет сделать при ослаблении других участках фронта.
— Какие участки фронта она может ослабить?
— Любые. Мы ведь никуда не наступаем. Особенно в Херсонской области. Мы явно не собираемся форсировать Днепр. Поэтому я тут никаких чисто военных проблем для Украины не вижу.
— Вы ранее говорили, что те страны, которые не были членами НАТО, как раз имеют гораздо более боеспособные вооруженные силы и представляют угрозу для России. Как теперь сложится судьба армий Финляндии и Швеции?
— Пока ничего не изменится. А о том, что будет через год или через 10 лет, сказать сложно.
Но вообще страны, которые вступили в НАТО в предыдущие годы, очень сильно расслабились. Кроме Польши, которая живет своей жизнью и членом НАТО является очень условно. Так же как и Турция.
Польша ведет политику почти независимую от НАТО. Потому что еще задолго до украинских событий поляки откровенно заявляли, что НАТО не имеет никакого значения, так как Альянс утратил свой военный потенциал.
Поэтому Варшава ведет собственную политику с опорой на США, а теперь, что кажется удивительным, на Южную Корею. Да, в политическом плане союз Варшавы и Сеула перспектив не имеет. Но поляки поняли, что в промышленном плане Южная Корея сильнее всей Европы вместе взятой. Только она может дать ей достаточное количество современного оружия с приемлемой стоимостью.
— Может ли Россия надавить на Южную Корею, чтобы она не продавала оружие Польше или США, а те потом не поставляли это оружие на Украину?
— Напрямую мы надавить не можем никак. Но мы просто обязаны прекратить выполнять все санкции против Северной Кореи в одностороннем порядке вне зависимости от резолюции ООН, за которую же сами голосовали.
— А Япония может до такой степени усилиться, чтобы быть готовой к войне с Россией, учитывая, что Япония не входит в НАТО?
— Членство в НАТО — это простая формальность. Не надо придавать ему большого значения. Япония с удовольствием заберет Курильские острова, если Россия чрезвычайно ослабеет. Но пока Япония на это неспособна.
— Может ли ВПК Запада активизироваться и затянуть СВО на очень долгий срок?
— Затянуть может, но переломить ход кампании это не поможет.
Даже США (не говоря уже про Европу) не могут обеспечить Украину тем количеством оружия, которое нужно для победы. Они сами себя им не могут обеспечить.
Они с окончания холодной войны решили, что им больше ничего не нужно. Они в полной безопасности, поэтому можно сворачивать армию и ВПК.
Плюс состояние западноевропейского общества таково, что они просто неспособны вести серьезную войну с серьезным противником. Зачем им столько оружия, если они не могут его применить? Из-за этого у них случилось тотальное разоружение. Теперь даже в техническом плане переломить ситуацию сложно. Тем более в психологическом.
Да, на Западе раздувают ненависть к России. Но это не означает, что западный обыватель будет с ней воевать.
Но они смогут поддерживать Украину в том состоянии, когда она сможет сопротивляться. Потому что людей там много, они кончатся нескоро. Вот Украине и будут давать, и давать, и давать технику, а она будет сопротивляться, сопротивляться и сопротивляться. А что будет в перспективе с Украиной — вообще никого не волнует.
— Хватит ли у России ресурсов для затяжных боевых действий? Или нужно пытаться ускорить этот процесс?
— Смотря какие у нас планы. Но я не очень понимаю, каковы они.
Можно перейти на мобилизационную экономику, существенно нарастить производство вооружений, набрать еще людей в армию и начать наступление. Руководство России этого не хочет. Оно хочет сохранить в стране обычную жизнь. Поэтому экстраординарные усилия не предпринимаются и специально предприниматься не будут. Это классическая война на истощение, которая может затянуться чрезвычайно надолго.
— В каком случае эти меры могут быть предприняты?
— Только если мы всерьез начнем проигрывать на Украине.
Проблема состоит именно в том, что я не вижу на практике ни наших серьезных побед, ни наших серьезных поражений. Ситуация зависает на неопределенное время. Поэтому можно оттягивать любые кардинальные решения.
— Что теоретически должно случиться, чтобы было понятно, что мы проигрываем?
— Если мы добровольно ушли их Херсона и Правобережья, то потеря небольших городов в Запорожской области не будет считаться таковым. Серьезная проблема — это потеря Донецка, Луганска и выход противника к Крыму.