Нынешний глобальный кризис, сопровождающийся обострением буквально всего, что могло обостриться, производит впечатление чего-то неслыханного. Даже те кризисы, которые привели в конечном итоге к мировым войнам, выглядели, в общем-то, предсказуемыми – как простая борьба за сферы влияния, а не за пересмотр всей вообще географической карты.
Однако отсутствие аналогий тут кажущееся. Такая ситуация уже была и последний такого рода кризис называется у историков "кризис XVII века". "Долгий XVI век" закончился Тридцатилетней войной. После десятилетий экономического бума Европа погрузилась в столь же продолжительный кризис, который растянулся почти на всё XVII столетие, когда свое смутное время пережила не только Россия, но и многие другие страны.
Конец хрупкого мира
В календарный XVII век Европа вошла исполненным уверенности в своих силах глобальным игроком. Приобретение европейскими державами заморских колоний, бурное развитие торговли и рост населения оставляли в прошлом тот удел дальней евразийской периферии, который Европа пыталась преодолеть на протяжении столетий.
Новый цикл экспансии рождался в муках: на протяжении XVI века Европа пережила идеологический кризис Реформации, серию религиозных войн, ряд тяжёлых государственных банкротств и революцию цен — резкий всплеск инфляции, вызванный притоком американского серебра. Но на исходе столетия казалось, что те катаклизмы, которые раздирали континент, благополучно остались в прошлом — в конце XVI века в Европе, по определению знаменитого британского историка-марксиста Эрика Хобсбаума, наблюдался "всеобщий бум".
"Средиземноморский Запад прошёл свою высшую точку около 1600 года. В конце XVI века Италия достигла показателя в 44 человека на квадратный километр (Франция — 34 человека, Пиренейский полуостров — 15,6 человека) — чрезвычайная плотность населения", — отмечал французский историк Пьер Шоню в своей "Цивилизации классической Европы".
Франция, крупнейшая континентальная держава, благодаря Нантскому эдикту Генриха IV(1598), смогла на время прекратить распрю между католиками и гугенотами. В Священной Римской империи конфликт католиков и протестантов также получил решение (как вскоре окажется, недолговечное) в виде главного принципа Аугсбургского мира (1555) — "чья власть, того и вера". В Англии 45 лет правления Елизаветы Тюдор (1558-1603) дали стране внутреннее умиротворение и возможность бросить вызов Испании в борьбе за Новый свет.
Сама Испания явно клонилась к упадку, хотя её сумрачный король Филипп II вошел в историю не только как душитель свободомыслия и покровитель иезуитов, но и как вполне талантливый администратор, централизовавший управление страной в новой столице Мадриде.
Наконец, молодая Голландская республика — восходящая звезда глобального капитализма — в 1609 году после четырёх десятилетий войны за независимость подписала, пусть и всего на 12 лет, мир с Испанией, которая тем самым де-факто признала её государственный статус. Именно в Голландии началась самая первая промышленная революция в истории капитализма — кораблестроение стало той отраслью, которая позволила создать цепочки добавленной стоимости во всей экономике вплоть до знаменитой голландской живописи.
Эта внешняя картина долгожданного европейского мира была нарушена 23 мая 1618 года, когда чешские дворяне-протестанты выбросили из окна Пражского града имперских наместников — печально известная Пражская дефенестрация за считанные месяцы привела к большой общеевропейской войне.
Первоначально в разгоравшуюся войну не были прямо вовлечены крупнейшие европейские державы — по большому счету, она была внутренним делом Священной Римской империи. Но политический кризис в Праге привел европейские силы в движение: в один момент, как писал британский историк Хью Тревор-Роупер, европейскую экономику поразила Великая депрессия тех лет — уже в 1620 году современники констатировали "распад торговли", а затем этот процесс перекинулся и на промышленность.
Урон, который нанесла Европе Тридцатилетняя война, был ужасающим и после её завершения европейская экономика ещё долго не могла выйти на траекторию устойчивого роста — начался он лишь на рубеже XVII-XVIII веков.
Серия народных восстаний и Фронда во Франции, революция и реставрация в Англии, серия русско-польско-шведских войн, деградация малых государств в Италии, особенно на юге, где реальная власть стала переходить к чему-то подобному будущей мафии — всё это XVII век. Практически все XVII столетие было одним большим кризисом, причины и симптомы которого определённо не ограничиваются войной: исчерпанной оказалась сама модель глобализации "долгого шестнадцатого века".
Смена вековых трендов
Циклы, продолжительность которых измеряется зачастую столетиями, невозможно "потрогать руками". Однако картина кризиса XVII века может быть полностью восстановлена лишь благодаря изучению таких трендов, которые показывают, что тот самый распад торговли отнюдь не был "чёрным лебедем" — все предпосылки для него сложились в предшествующие несколько десятилетий.
Первые явные сигналы надвигающейся беды пришли из России.
Одной из важнейших причин событий Смутного времени был голод, вызванный климатическими катаклизмами — из-за резкого похолодания на Руси случились три неурожайных года подряд (1601-1603). Так начался последний цикл Малого ледникового периода, на мрачном фоне которого прошел весь XVII век — пик холодов пришёлся на 1664-65 годы, когда, как утверждали очевидцы во Франции и Германии, даже птицы замерзали в воздухе. А любые серьёзные изменения климата, вне зависимости от их направленности, ставят под вопрос границы той экологической ниши, которую застолбил для себя человек.
Рост населения Европы в ходе "долгого шестнадцатого века" порождал целый ряд преимуществ, но вместе с тем — обременения и неудобства, отмечал британский историк Фрэнк Спунер:
"В конце XVI века Европа оказалась относительно перенаселённой. (…) Ситуацию могла бы спасти технологическая революция, сопоставимая по масштабу с промышленным переворотом, но он случится лишь два века спустя. Иными словами, возможно, что в XVI веке производительность не могла достичь необходимого уровня, достаточного для адекватного обеспечения населения, поскольку в итоге объём предложения не соответствовал растущему спросу".
Иными словами, к концу "долгого шестнадцатого века" в Европе завершился очередной длинный демографический цикл, стартовавший где-то в конце XIV столетия, когда население континента стало восстанавливаться после Чёрной чумы.
Глобализацию придумали не вчера
Исходные симптомы кризиса XVII века современные исследователи находят в европейском сельском хозяйстве — первой отрасли, которая перешла на капиталистические рельсы задолго до промышленной революции.
"В XVII веке рост реальных заработков был прерван кризисом сельского хозяйства, который породил резкие и сильные скачки цен на хлеб, сокрушительный рост стоимости жизни и серьёзные промышленные спады, провоцировавшие длительную и тяжёлую безработицу", — добавлял французский историк Пьер Леон.
Еще один важный момент — превращение кредита в важнейший драйвер роста европейской экономики. Как отмечал английский историк Роберт Говард Тони, одним из последствий инфляции серебра было то, что уже к концу XVI века экономика Европы во многом зависели от кредита. И как только поставки серебра из Америки в Европу стали падать, полноценный экономический кризис был уже неотвратимым.
Этот процесс постепенно набирал ход с первых лет XVII века, когда началось сокращение объёма торговли между Испанией и Америкой. А когда началась Тридцатилетняя война, поставки американского серебра в Европу резко упали, и всеобщей финансовой эпидемией стала порча монеты — привычный средневековый способ финансовых операций.
Кстати, эпидемии в прямом смысле слова не заставили себя ждать — кризис XVII века был отмечен новыми крупными эпидемиями чумы.
Рассуждая о причинах Тридцатилетней войны, польский историк Йозеф Полишенский писал, что необходимым условием для приобретения этим конфликтом всеобщего характера было наличие в Европе начала XVII века если не экономического единства, то по меньшей мере единой структуры торговли и первых признаков мирового рынка.
Так что война лишь выступила в качестве катализатора, ускорившего социально-экономические изменения.
Лишь бы не было войны
Кризис XVII века требует особого внимания еще и потому, что это был первый кризис борьбы за гегемонию в мировой капиталистической системе, и Тридцатилетняя война была одним из его характерных симптомов.
Противоречия внутри системы достигли такого уровня, что разрешить их оказалось можно только за счёт большой войны, "созидательного разрушения", запустившего новый цикл капиталистической экспансии. Главным победителем из Тридцатилетней войны вышла Голландия, и, хотя век её гегемонии оказался недолог, голландские капиталисты успешно передали эстафету Англии — новому восходящему претенденту на гегемонию.
В теории мир-системных циклов гегемонии, разработанной Иммануилом Валлерстайном и Джованни Арриги, словосочетание "тридцатилетняя война" пишется с маленькой буквы — именно столько в целом и продолжались периоды наибольших обострений в борьбе за глобальную гегемонию.
После собственно Тридцатилетней войны это были войны революционной Франции и Наполеона (1792-1815), когда Франция предприняла последнюю и безуспешную попытку воспрепятствовать гегемонии Британии, а следующим таким событием стали две мировые войны ХХ века (1914-1945), которые привели к глобальной гегемонии США.
Так или иначе, понятно, что сегодня глобальный капитализм оказался перед таким же масштабом вызовов, что и в XVII веке, только с принципиальной поправкой на скорость экономических процессов. Развал рынков происходит сейчас с невероятной скоростью, но кто знает, не будет ли таким же быстрым восстановление?